У двери куратор вдруг остановил Рябого.

— Знаете, что, Виктор Викторович, в знак нашей многолетней дружбы и как жест доброй воли, упаси бог подумать что худое, дарю флешку вам, — куратор широко улыбнулся. — Подумайте на досуге, если вам не безразлично ваше будущее, как снять с себя путы этих ненужных уз…

Увидев, что Рябой собирается возразить, осаживает.

— Виктор Викторович, ну, вот, только не надо пафоса: мол, друзья-кореша, из одной миски тюремную баланду хлебали, вместе зону топтали… Это ненужная патина на вашем будущем положительном имидже. Если ничего не надумается, звоните.

Из всех удовольствий, коими богата жизнь, и бесконечного моря соблазнов, кои пестрят на каждом шагу, Филипп Семёнович любил кушать. Ему нравился сам процесс. Подготовительные действия. Энигматичные манипуляции сервировки стола, пусть будет скромен обед и будет всего одна подача блюд. Тарелка, ложка, вилка, нож (конечно, баловство, появившееся в ходе эволюционирования гастрономических пристрастий человечества, но сейчас без него нельзя представить даже банальное поглощение блинов с маслом!), обязательно рюмка под водку, пятьдесят грамм для аппетиту и в чисто медицинских целях, — святое. Но, что крайне важно — кушать медленно и без помех. Чтобы никто не отвлекал от этого ритуала. И не менее важное, это внутренняя настройка, как курс кораблю, выверенный и проложенный штурманом по карте. А ветер в паруса аппетиту — тихо звучащая любимая музыка из динамиков старого радио.

Вот и сейчас торжественная минута тишины.

День благостен и светел. Слышно, как вдали в лесной чаще кукует кукушка. Руки приподняты над столом, как над пюпитром, готовые взяться за дело. Искрится прозрачный напиток в рюмке. Начат обратный отсчёт: пять, четыре, три, два, один…

Парадный настрой вдруг нарушается шумом в приёмной, небеса обрушились на землю и нарушились устои мирозданья. В кабинет врывается полноватая девушка, раскрасневшаяся от бега и волнения, и прямо с порога нарушает церемониал.

— А… — Надя запнулась на полуслове, — Гаврил Семёнович, что вы здесь делаете?

Филипп Семёнович усмехнулся в жидкий ус.

— Нас с братом-близнецом все путают.

Надя сразу же переварила полученную информацию и перешла на крик. Указательным пальцем показала за спину.

— Там на поляне трупы, надо срочно к нам!..

Филипп Семёнович приподнялся со стула и наклонился вперёд, буравя щелками глаз симпатичное лицо незваной гостьи.

— Айка! — воскликнул он и переспросил: — Трупы, да?

— Да!..

— У меня обед, — аргументировал он.

— Но трупы ведь там…. — не сдавала Надя позиций.

— Много, да?

Надя округлила глаза и провела ребром ладони по горлу.

— Уйма!

— Оджа! — снова воскликнул участковый, посмотрел на стол с остывающим обедом и что-то провернул в голове. — Ну, раз трупы — значит, никуда не убегут. Правильно?

Надя кивнула.

Филипп Семёнович азартно потёр ладони и сел в кресло.

— Сначала обед, а трупы — потом. Присоединяйся, кыысчан[31]!

Надя, не ожидая от себя такого, хлопнула ладошкой по столу.

— Там кости человеческие…

Участковый отпрянул назад в кресле, но в ответ тоже ударил ладонью по столешнице, расплескался суп из тарелки.

— И что? костей, думаешь, не видел?

Надя будто что вспомнила, лицо осветилось.

— И много-много золота!.. в слитках!..

— Так ты из экспедиции, что ли?

— Ну!

— Так что ж ты раньше-то не сказала.

Филипп Семёнович махнул рюмку, захрустел малосольным огурчиком.

— Поехали, что ли, — сказал он Наде, взяв ключи из ключницы на стене от автомобиля, спросил: — Как сюда добралась?

Девушка рассказала, что на полпути сломался квадроцикл. Оставшийся путь в посёлок бежала, торопилась сообщить весть; участковый вздохнул горько, сообщила…

«Извините за беспокойство! Обнаружили золото на месте предполагаемого столкновения наших братьев в далёком…» «Золото… — в голосе говорившего послышалась лёгкая ирония и нотки презрения. — К вашему сведению, запасов этого металла у нас столько, что нам ничего не стоит обрушить финансовые рынки, если мы его полностью выставим на продажу и оно само, как предмет обогащения, потеряет ценность». «Я думал вам будет интересно». «Думать будем мы! — в голосе говорившего послышалась надменность, — нам интересны сведения, связанные с нашей задачей. Вы уточнили у своего агента, где именно юноша видел артефакт?» «Нет. Любые попытки приводили к отрицательному результату». «Может, стоит финансово заинтересовать? Ведь юноша спрашивал о стоимости артефакта». «Да. круг интереса им очерчен чётко — культурная ценность». В трубке послышался громкий смех. «Человек устроен особым образом, используя как ширму рассуждения о культурных ценностях, всегда подразумевает денежный вопрос. Пусть ваш агент проявит настойчивость».

Под ногами мужчин тяжело скрипели, прогибаясь, деревянные ступени старой рассохшейся лестницы.

— Что базарил о золоте Мякиш? — спросил Штырь.

— Ну, типа, его младший брат в экспедиции где-то в тайге. Дождь размыл, типа, могилы, там кости и золото. Всё перемешано. — Сказал Косяк.

— Думаешь, это то «рыжьё», про которое говорил Рябой? — поинтересовался Зяба.

— А ты у него сам спроси, — посоветовал Косяк и протянул телефон.

— Я что, сумасшедший! — воскликнул Зяба. — Когда надо, Рябой скажет. Сейчас надо Трубу подтянуть за жало, чтобы зря чуйкой своей не хвастался.

Процессия мужчин остановилась перед дверью квартиры Трубы. Вареник ударил в неё пару раз кулаком.

— Тишина.

Штырь кивнул головой.

— Повтори.

Вареник изо всех сил забарабанил в дверь.

— Сова, открывай, медведь пришёл!

Тишина за дверью.

— Точняк. Нет его. Где искать?

— Мог куда-нибудь уехать? — поинтересовался Вареник. — К бабе или в гости к знакомым.

Слова о бабе вызвали дружный смех, кореша знали, как любит баб Труба.

— Не, серьёзно, — настаивает Вареник. — Уехал к знакомым.

Штырь заметил Варенику, что он, в натуре, полный дурак.

— Мы его единственные знакомые.

— Тогда где он?

Штырь оттеснил Вареника, стал к двери спиной и ударил ногой. Гулкий звук удара свинцовыми ядрами разлетелся по деревянному строению.

Послышался звук проворачивающегося ключа в замке соседней двери, обитой выцветшим дерматином, изрезанным ножом. На площадку вышла с папиросой в зубах дряхлая старушонка.

— Чо буянишь, болезный? — обратилась она к Штырю.

— Слышь, старая, сосед дома? — прокричал он.

Бабка поджала губы и процедила:

— Я слеповатая, а не глухая.

Штырь приблизил лицо к бабке.

— Повторяю, бабуля, сосед дома?

Старушка взорвалась.

— Какая я тебе бабуля, внучок, твою мать! Я тебе так дам, на молодых тёлок смотреть не будешь!

— Брэк, уважаемая! — поднял руки вверх Штырь.

Мужчины рассмеялись, что, Штырь, спасовал, словил пилюлю. Штырь не растерялся, видя, как старушка безуспешно пытается прикурить, ломая спички, поднёс зажжённую зажигалку.

— Прошу прощения, любезная! — сказал он, — не рассмотрел, темно в подъезде. Но повторю вопрос…

— Зря не пыжься — обделаешься! — снова не полезла за словом в карман старушка, затянулась глубоко, прищурила хитро глаза. Пожевав губами, выпустила дым тонкой струйкой. — А чтоб он здох, зараза!

— Что же вы, мамаша, такая злая, — примирительно сказал Зяба. — Нас как в детстве учили: человек человеку друг…

— Волк! — зло выплюнула старушка. — Всю ночь у него музыка орала, «Владимирский централ, ветер северный…» — Передразнила старушка манеру петь Трубы, — да бомжева окрестная по лестнице туда-сюда шлындала, спать мешала. Успокоился, ирод, под утро, — высказалась она и посоветовала: — Вы, соколики, дверь-то посильнее толкните, заклинивает её, как и хозяина, впрочем. Да он и замок никогда не закрывает, даже когда из дому уходит. Все в посёлке в курсе, что Труба за птица, зря не сунутся. И что у него брать? Мышь церковная богаче…