Аллан Коул, Кристофер Банч
История воина
СЮЗАН И КАРЕН
Книга первая
ПОГОНЯ
Глава первая
ДЕМОН У ВОРОТ
Я – бывший капитан маранонской гвардии Рали Эмили Антеро. Я солдат и останусь солдатом, пока старуха с косой не придет за мною. Как и большинство солдат, я молюсь о твердой земле под ногами, о хорошо сделанном и хорошо заточенном оружии, о горячей бане и горячей еде после долгого марша. Короче, я больше доверяю здравому смыслу, чем магической чепухе.
Однако два года мне пришлось топтать деревянную палубу линейного корабля, сражаться ржавым оружием и радоваться, что хоть оно у меня есть, пришлось мыться холодной морской водой, есть редко и что придется. Мы носились по таинственным западным морям и сомневались, что когда-либо снова увидим дом. А что касается здравого смысла, то он едва не погубил меня, если бы магия и чародейство не принесли спасение.
Мои подвиги – и подвиги моих солдат – восхваляли многие. Историки уже сложили роскошные мифы о нашей необыкновенной многомильной погоне, положившей конец величайшему в мире злу. Они пишут, что на карту было поставлено само существование рода человеческого. Выдумка почти победила правду в мифах, и кровавые уроки были забыты, а ведь без них, без накопленного опыта, мы останемся безоружными, если зло и тьма вернутся снова. Кроме того, я считаю, что правда окажется более интересной, чем ее красивая сестра – ложь.
Но мне надо предупредить вас, до того как вы углубитесь в чтение: я – женщина. Если вам это не по нраву, захлопните книгу и уходите, я не стану по вас скучать. Все остальные – добро пожаловать к моему очагу. Если вам холодно, разведите огонь и согрейтесь. Если вы испытываете жажду – вот рядом с камином кувшин подогретого вина. Если вы голодны, позовите ленивого официанта – он принесет вам заказанное мною холодное мясо. Я рада, что вы здесь.
Мой писец только что посоветовал мне упомянуть в этом месте повествования богов и богинь, покровительствующих писателям и поэтам. Но я поклоняюсь другим богам, и они ревнивы. Я сказала старому дурню, что меч всегда победит перо, поэтому изнеженным богам чернил и бумаги придется отойти в тень. Мои молитвы тем, кто не дает пролиться моей крови, кто хранит мою плоть и мои кости.
Приступая к повествованию, я даю писцу еще один наказ. Слова, которые он пишет, должны быть моими, и только моими. Мне нет дела до того, нравятся ему мои фразы или нет. Я буду говорить только правду – неприкрашенную, как лысина писца, как его лицо, лишенное подбородка. Правде не нужно цветистое красноречие, чтобы облегчить путь. Но этот писец упрямый и склочный, он похож на трех его предшественников, которых я выгнала. Я сказала ему, что, если он будет упрямиться, я отрежу ему голову и насажу ее на шест у моей входной двери как предостережение его преемнику. Писец говорит, что он больше боится за свою репутацию, чем за свою голову. Он что-то бормочет об искусстве. Он говорит, что это история, а не байки, рассказываемые в казарме.
Я не согласна с ним и не стыжусь этого. В казарме все началось и в казарме закончится. В середине будет много убитых воинов, которых я оплакиваю, и много подвигов, которые я восславлю.
Плохая примета – убивать писца. Кроме того, он принадлежит моему брату, и я обещала Амальрику вернуть его в хорошем состоянии. В интересах семейного согласия я оставлю его в живых. И тем самым я возлагаю на себя все последствия, которые вызовет моя повесть.
Я начинаю ее.
Некоторые люди утверждают, что, когда моя история только начиналась, в тот день поутру много нехороших знамений наполнили сердца людей страхом: испортилось молоко у кормящих матерей, свинья владельца таверны родила двухголового поросенка, в оружейной заточенные накануне мечи без видимой причины затупились, стаканчик для бросания костей у одной гадальщицы раскололся, едва она встряхнула его. И даже будто бы один воскреситель сошел с ума и превратил свою жену и тещу в пару волов.
Я не могу на это ничего сказать. В тот день я проснулась после страшного похмелья. Долго и болезненно я осознавала, где нахожусь. В более счастливые времена я бы лежала в огромной, мягкой постели в уютном доме, который полагался мне как командиру маранонской стражи. Рядом со мной лежала бы прекрасная Трис. Потом после объятий и поцелуев следовал бы обильный завтрак и час воинских упражнений вместе с могучими женщинами, из которых состояла стража. Вместо этого я проснулась в маленькой холостяцкой комнате в караулке – я спала, скрючившись на каменном лежаке. И… я была одна. Я ушла из собственного дома три недели назад после нашей последней, самой злой из всех, ссоры. А за день до того я увидела свою теперь уже бывшую любовницу в компании своей подчиненной, у которой была нехорошая репутация. Некоторые считали ее привлекательной, но мне она казалась жирной, нуждающейся в продолжительном мытье, и на верхней губе у нее пробивались усики. Она без сомнения растоптала бы мою невинную Трис.
Я попыталась вылечить разбитое сердце сначала одной кружкой горячего ароматного вина, потом другой, пока вечер не сменился ночью, смутными воспоминаниями о пьяной песне, шаткой походке, кажется, драке и в конце – бессознательным падением на это жесткое ложе.
Я люблю крепкие напитки, но не чрезмерно. Богиня благословила меня быстрым, сильным телом, глазами, которые могут сосчитать блох в перьях летящего воробья, и трезвой, ясной головой. Это не похвальба, все, о чем я говорю, было дано мне от рождения. Я ничего не сделала, чтобы заслужить эти дары, поэтому всегда считала своим долгом держать свое тело в хорошей форме, как и оружие, которое я ношу. Вино – страшный враг тела, такой же, как грязь и ржавчина – враги оружейной стали.
Все это я сказала себе, когда госпожа Стыд подняла меня с постели и я опустила голые ступни на холодный каменный пол. Словно тысяча солдат маршировала в моей голове, другая тысяча колола бесчисленными копьями мой язык, а в желудке поднялось восстание, и мне пришлось срочно отступить к ночному горшку, где я освободилась от вчерашней пищи. Когда я стояла возле горшка на коленях в позорной позе пьяницы, мне в голову внезапно пришло, что сегодня день пира в честь моей матери. Каждый раз на годовщину ее смерти моя семья собирается на вилле Амальрика, чтобы почтить ее память. Меня опять вырвало, а мадам Стыд уколола меня снова.
– Напиться в такой день! Пить все эти дни! – шипела она.
– Я не пьяна, проклятье! Я только страдаю с похмелья. Это Трис виновата, дрянь такая!
– Давай, давай, обвиняй бедную девочку, – ухмыльнулась госпожа Стыд. – А тем временем дух твоей матери бежит от твоего зловонного дыханья, не видя вокруг ни одного знакомого лица. Она, ее душа, будет бродить по свету, оплакивая свою падшую дочь.
– Прочь, прочь! – закричала я. Потом живот свело новой судорогой, и мне снова пришлось склониться над горшком. В этот момент за моей спиной открылась дверь.
– Смотрю, поклоняешься фарфоровой богине, – раздался ехидный голос. – Ты служишь примером всем нам, капитан.
Я вытерла подбородок, встала на ноги и с достоинством обернулась. За моей спиной стояла Корайс, одна из моих легатов. Она была тонкой и жилистой и напоминала кошку – особенно когда улыбалась и играла со своими жертвами, перед тем как расправиться с ними. В тот момент я была ее мышью, и ей нравилось играть со мной.
– Выйдите вон, легат, – проворчала я. – Я не в настроении для шуток.
Ухмылка Корайс стала еще шире, за ее чувственными губами сверкнули белые зубы, темные глаза засветились от удовольствия.
– Надо же, а я бы никогда не подумала – так хорошо ты скрываешь свои беды. Наверное, ни одна женщина в гвардии и не подозревает, что Трис спит теперь с другой.
Я еще ниже склонилась над проклятым горшком, мне хотелось провалиться от унижения.