Наша группа не стала диссидентской. Она распалась до выхода в самиздат (возможно, я опубликую в дальнейшем ее материалы). Но сколько семян, брошенных супругами Сахаровыми, не только взошли, как в нашем случае, но и дали плоды? А идея конвергенции двух систем, поддержка которой была триумфом политического мышления А. Д.? Я думаю, это единственное политическое кредо, которое, возможно, могло бы спасти перестройку, и спасти страну от кровопролитных потрясений. Увы, перестроечные мыслители, столь много заимствовавшие у А. Д., забыли, у кого, собственно, они учились. Без обмана и подлога правящая элита не могла бы назвать себя единственной реальной политической силой в стране, претендуя на власть, которую следовало бы уступить тем, кто говорил о реформах, когда это считалось государственным преступлением.

Но вернусь к встрече с А. Д. в Стэнфорде. Я заговорил с ним о физике. Он почти сразу перебил: «Знаете, у нас сейчас многое изменилось. Приехав, вы нашли бы совсем другую страну. Люди заговорили…» Затем он стал рассказывать о расследовании деятельности бюрократии. Помню, он упомянул Управление мелиорации, которое, получая из бюджета огромные суммы, лишь несколько процентов тратило на собственно мелиорацию, остальное съедал аппарат. А. Д., мне кажется, не согласился с моей насмешкой над кооперативами при «социализме», но не стал возражать. «Забастовка шахтеров полностью изменила ситуацию в стране», — сказал он. «Она вызвала кризис власти. Хуже, чем сейчас, положения в стране никогда не было. Так продолжаться не может. Решающие изменения произойдут еще в этом году». И затем: «Много умной и энергичной молодежи пришло в политику. Я предвижу перемены к лучшему». Они действительно произошли, хотя пока только на восточно-европейской периферии.

И вот это трагическое известие: А. Д. не стало.

Я не был его близким другом. Поэтому не мне писать о личных качествах А. Д. Взамен я скажу несколько слов о его, на мой взгляд, главном и эпохальном достижении в физике.

Центральными фигурами двух основных эпох в физике, классической и релятивистской, были Ньютон и Эйнштейн, оба — создатели теория тяготения. От теории до осмысления ее лежит, однако, громадная дистанция. Я думаю, что ключевое слово, равно применимое к обеим упомянутым теориям, это пока привычка, восхищение, а не понимание.

Обе теории опираются на закон Галилея: все тела, независимо от любых их свойств, в поле тяготения движутся по одному и тому же закону — с ускорением, одинаковым для всех тел. В этом смысле поле тяготения универсально, в отличие от всех других физических полей (например, электрическое поле вообще не влияет на движение незаряженного тела).

В силу закона тяготения, траектории движения тел не могут быть какими угодно, они образуют бесконечное, но определенное по своим свойствам множество. Из допускаемых теорией траекторий можно строить различные фигуры, — примерно в том же смысле этого слова, как в «школьной» евклидовой геометрии это делают из прямых и их отрезков. Но геометрия, связанная с тяготением, более сложна. Во-первых, она использует кривые линии. Во-вторых, ее фигуры не статичны, а динамичны, потому что она рассматривает и зависимость этих фигур от времени. Таков, говоря, конечно, очень приблизительно, подход к описанию тяготения в теории Эйнштейна.

И вот что важно: эта геометрия, как говорилось, универсальна. Она не зависит непосредственно от свойств тел. Но движение всех тел, эволюция всех физических полей в природе происходят по законам, подчиненным этой геометрии. Физики эту динамичную геометрию называют пространством-временем. Если нет пространства-времени — нет ничего, даже пустоты. Но пустое пространство-время как бы становится первичной субстанцией физики.

Геометрическая эйнштейновская теория очень изящна, очень точна. Использовать ее геометрическое описание легко, т. е. к нему легко привыкнуть. Но вот что стоит за ним, «из чего сделана» эта геометрия? Имеет ли смысл сам этот вопрос вообще?

Глубокое переосмысление понятий другой области физики, квантовой физики, позволило А. Д. ответить на вопрос «из чего» — из виртуальных пар «частица-античастица».

Согласно квантовой теории, «физическая пустота», разделяющая физические частицы (скажем, молекулы газа), на самом деле не пуста, а заполнена такими парами (пара нужна, чтобы удовлетворить квантовым законам сохранения). Каждая пара рождается на очень короткое время и затем исчезает — поэтому их и называют виртуальными. Опыт подтверждает их существование: они взаимодействуют с элементарными частицами.

А. Д. понял, что между «пустотой из виртуальных пар» и гравитацией должна быть связь. Я поясню его идею своими словами, чтобы избежать специальных терминов. Из-за взаимодействия с хаотически рождающимися парами, положение элементарной частицы в течение малых промежутков времени неопределенно. Более определенно среднее положение частицы за достаточно большое время. (Фактически, почти то же можно сказать и о ходе времени.) Чтобы в среднем частица могла покоиться или двигаться без ускорения, распределение виртуальных пар в пространстве и времени должно быть, так сказать, «уравновешенным», симметричным. До появления работы А. Д. это молчаливо и предполагалось. Но если это неверно, то в каком-то направлении смещения частицы, вызванные виртуальными парами, будут происходить чаще, чем в противоположном. Частица в этом направлении будет ускоряться. Согласно А. Д., это и есть гравитация. Он показал, что неуравновешенность распределения пар (или, в геометрических терминах, «искривленность») может вести к геометрии эйнштейновской теории. В дальнейшем это было подтверждено и иным методом, чем использованный А. Д.

Таким образом, А. Д. создал базу и для объяснения эйнштейновской теории и для непротиворечивого включения последней в круг идей квантовой теории поля (что до сих пор не удавалось). Фактически, из подхода А. Д. следует много новых физических идей, которые трудно здесь охарактеризовать. Никто пока не может сказать, как далеко они продвинут наше знание, но, я думаю, это станет новой революцией в физике.

Гражданская деятельность А. Д. отвлекла его от того погружения в стихию, которая, после многих лет труда, ошибок и разочарований, привела Эйнштейна к формулировке уравнений его теории тяготения. Это долгий срок, пока ученый, обычно в тягостном одиночестве, доводит свои идеи до состояния, когда вдруг, на их основе, становятся возможными сотни работ, сюжеты которых прагматичные члены сообщества физиков выхватывают друг у друга.

Однако А. Д. свой гражданский долг поставил выше научного поиска, конечно, ясно сознавая, что это принесет ему гораздо больше глумления, чем славы.

Почему он поступил так, это не тривиальный вопрос. Он жертвовал не только личным благополучием. В жертву были принесены и научные открытия, которые либо не были завершены, либо не состоялись, хотя, вероятно, были достижимы. Кроме гравитационной теории, я назову здесь еще проблему термоядерного источника энергии, в которую А. Д. сделал выдающийся вклад. Несомненно, продолжение этой работы могло иметь не меньшее значение для человечества в целом, чем его правозащитная деятельность.

Что же определило выбор А. Д.?

Наука, находящаяся на полном содержании у власти, — это то, что делало нравственную проблему, стоящую перед ученым в СССР, иной, чем на Западе. Только правила верноподданнической игры делали возможной научную карьеру, а в Академии наук даже и обеспечивали значительную свободу научного творчества, эту иллюзию гражданской свободы. Самооправдание двойного стандарта совести (если оно требовалось, и если вообще оно может требоваться от индивидуума в обществе, не признающем свободы совести) было для ученого двояким: вклад в науку и вклад в спасение и воспитание научной молодежи, которая сохраняла бы нормы гражданской и научной этики, хотя в то же время и следовала бы неизбежным правилам социальных игр. Нет смысла давать оценку этой морали. Как массовое явление она могла быть только хуже, как часто и было. То, что А. Д. не удовлетворился этим паллиативным отшельничеством, а пошел гораздо дальше, и то, что, по существу, он в этом остался одинок, важно для понимания эпохи и места А. Д. в ней.