Учитывая двусмысленность этих объяснений, многое говорит в пользу того, что речь действительно шла о заговоре против республики в целом, у которого были собственные расчеты. Ненависть к «ноябрьскому предателю» Филиппу Шейдеману, провозгласившему республику, или к «воспитаннику иезуитов» Матиасу Эрцбергеру, до и после катастрофы 1918–1919 гг. организовывавшему парламентское большинство, была не менее убийственной, чем ненависть к «еврею-исключению»[161] — Вальтеру Ратенау. И подписание Рапалльского договора выбивало почву из-под ног убийц. Ведь даже собственный печатный орган Эрхардта «Викинг» выразил практически полное одобрение и деятельности министра иностранных дел, и самому договору^{943}.

В ключевой сцене романа «Отверженные» описывается спор между самим фон Заломоном и главным убийцей Эрвином Керном, в котором речь идет об их отношении к Советской России. Автор влагает в уста восхищавшего его Керна поучение, что большевики в Генуе выступили «на собственном поле Запада за Россию, претендуя на статус независимой державы», и что под властью их «тирании русский человек стал сильнее, чем когда-либо». Россия, как и Германия, сражается «за свою свободу» против западного засилья и «обрела как союз национальных республик с жесткой иерархической структурой… в большевизме присущую ей [России] государственную форму выражения, которой Германская республика не обрела в Веймаре». В ответ на горячее возражение фон Заломона: «Но речь же идет о борьбе против Запада, против капитализма! Давайте станем коммунистами!» — Керн объясняет ему, что по воле Москвы немецкие коммунисты не имеют права победить. Москва проводит свою собственную национальную политику, вот как сейчас, имея дело с архикапиталистом Ратенау. И когда фон Заломон не соглашается, утверждая, что благодаря Ратенау впервые проводится «активная политика» в пользу Германии, Керн возражает ему, что Ратенау необходимо ликвидировать именно из-за надежд, которые он пробуждает^{944}.

Можно с уверенностью утверждать: ненависть участников тайного союза «O.K.» была направлена прежде всего на Веймарскую республику в целом как на навязанный немцам продукт Версальского договора и проявление западного «засилья». В своей политике убийств они — как классические agents provocateurs — всегда делали ставку на восстание левых радикалов, чтобы, нанеся контрудар, установить национальную диктатуру, но коммунисты в этих сценариях не были их настоящими противниками, они скорее выполняли роль «полезных идиотов» и одновременно союзников Москвы, с которой рано или поздно будет заключено соглашение, если не союз.

Вокруг журнала «Тат»[162]

На пестром, отливающем всеми цветами радуги, поле германского «молодежного движения», которое наряду с военизированными формированиями составляло главное поле влияния со стороны национал-радикальных субтечений в период Веймарской республики, резко выделялся журнал «Тат», основанный Ойгеном Дидериксом в качестве главного журнала его издательства. Это издание также можно считать типичным продуктом устремлений, которые исходя из романтических, германофильских предпосылок все более обращались «на Восток»^{945}.

Под этим «Востоком» имелась в виду прежде всего Россия, от которой Германию отделяла обширная германо-славянская «промежуточная Европа». То, что у Ойгена Дидериксадо 1914 г. было еще смутной идеей открытого культурного пространства, которое во время мировой войны приняло облик расширявшейся на восток «Срединной Европы», находившейся в сфере влияния Германии, превратилось под впечатлением от революции, поражения и Версальского договора в широкое поле горячечных, взрывных национал-революционных фантазий. Амбиции экономического пространства, где доминировала бы Германия, связывались здесь с представлениями о культурном синтезе, в котором «немецкая сущность», разумеется, подавалась как высший и оплодотворяющий элемент, сравнимый по роли с мужчиной в отношениях с женщиной.

Эту метафорику полов Дидерикс, который сам похвалялся «каплей славянской крови» по материнской линии, перевел теперь на фёлькишский, сверхфёлькишский язык. «Образу женской хаотичной славянской души» противостоит мужская германская «готика души, а с ней — сила формирующей архитектоники». Женско-хаотичное начало у славян не носит негативного характера, а содержит комплементарные крайне позитивные смыслы «расовой силы» и плодородия, исконной близости к народу и природе, живой религиозности и т.д. Именно из интимного слияния славянских и германских элементов должна возникнуть новая историческая сила: новая, обходящаяся без догм панрелигиозность, новый целостный порядок, новый народный социализм итак далее^{946}.

Главными свидетелями этого всемирно-исторического или сотериологического акта зачатия провозглашались Лев Толстой, чьи политико-религиозные труды и собрание сочинений Дидерикс издал первым; Томаш Масарик с его исследованием русских религиозных и духовных течений «Россия и Европа», которое увлекло Дидерикса и немало способствовало известности издательства, а также Владимир Соловьев, который считался философом новой западно-восточной религии всеединства; но и Максим Горький как писатель и воплощенный протагонист «босоногого», кондово-русского социализма, и, конечно, возвышающийся над ними всеми мрачный гений — Федор Достоевский. Его учение, в свою очередь, замыкалось научения провозвестников «немецкой идеи»: от Фридриха Ницше и Пауля де Лагарда до Артура Мёллера ван ден Брука.

Весь этот пестрый конгломерат идей и стратегий обобщался в «идеологии “все-восточности”» (All-Ostlichkeit), узким смыслом и целью которой, однако, было (по Гансу Хеккеру) «объединить под знаком антикапитализма, т. е. антизападничества», «восточные» народы», — к таковым причислялись и немцы, — чтобы в конечном счете функционально использовать их как «носителей немецкой восточной и южной экспансии»^{947}. Верно, что журнал «Тат» после 1933 г. (вплоть до закрытия в 1939 г.) относительно легко мог быть использован для политики нацистского режима. Но в конце концов было ясно, что все эти иллюзорные имперские идеи германо-славянского синтеза не только не отвечали расово-политическим представлениям нацистов, но и прямо противоречили им. Вот почему начиная с 1936 г. нацисты с удвоенным рвением стремились с помощью серии заказных работ молодых нацистских идеологов истребить различные формы немецкой «идеологии Востока», находившиеся в кричащем противоречии с «восточной политикой» в духе Гитлера^{948}.

Поведенческие доктрины холода[163]

Когда Георг Лукач в апреле 1941 г. давал на Лубянке показания о фракционной работе, которую он за десять лет до того проводил в Берлине в рамках «Рабочего сообщества по изучению планового хозяйства» («Арбплан»), он среди известных членов сообщества назвал на первом месте Карла Шмитта, «главного юриста Третьего рейха». По словам Лукача, это сообщество «было основано на исходе осени 1931 г., чтобы укрепить в этой направленности ряд высококвалифицированных интеллектуалов, стоявших в политическом отношении преимущественно на правых позициях, но которые по некоторым причинам были приверженцами просоветской ориентации немецкой политики, а некоторых из них, насколько возможно, приблизить к нашим идеям». Среди известных членов сообщества Лукач помимо Шмитта назвал профессоров Отто Гётча, Фридриха Ленца, Адольфа Грабовского, публицистов Эрнста Юнгера, Фридриха Хильшера и Эрнста Никиша, молодого доцента кёнигсбергского Института Восточной Европы Клауса Менерта, Арвида Гарнака, который еще публиковался в журнале «Тат», но уже, видимо, был «тайным членом КПГ», Пауля Массинга и Карла-Августа Витфогеля, тоже членов партии^{949}.