Изменить стиль страницы

— Как жаль, что вам уже нужно уезжать. Вы расстроены, наверное?

— Вообще-то, конечно, жаль, но, как говорится, надо уметь радоваться тому, что имеешь. Моя жена, Миссер, всегда так говорила и старалась видеть в жизни лишь светлые ее стороны. Разумеется, ей не всегда это удавалось, бывало, что она и злилась, да-да, и это с ней иногда случалось, но она быстро успокаивалась. Поверьте, мне ее очень недостает; лишь сейчас, когда прошло уже столько времени, я начинаю понимать, какая она была милая и славная. Но ведь тан часто бывает, что мы начинаем ценить человека лишь тогда, когда уже слишком поздно, правда?

— Совершенно верно.

— Я так и знал, что вы со мной согласитесь. С годами становишься умнее, вот, помню…

Матиессен внезапно умолк, и лицо его приняло восторженное выражение:

— Но… что это с вами? Вы случайно не поранились?

— Да нет, с чего вы взяли?

— Ваши руки… На них перчатки…

— Разве?… Надо же забыть снять их у себя в номере!…

— Да-да, конечно, с каждым может случиться Хотя странно… мне показалось, на вас их не было, когда вы вошли. Вот видите, я, выходит, еще забывчивее вас. — Матиессен смущенно рассмеялся.

— Что ж, действительно, с каждым может случиться. Наверное, вы просто не обратили внимания.

— Да-да, вы правы. Но здесь так тепло, не хотите ли снять их?

— Ничего, не беспокойтесь, они мне нисколько не мешают. На улице ведь было еще жарче.

— Да, но почему вы не хотите их снять?

— Ну, мы с вами сейчас прямо как Красная Шапочка и волк. Почему у тебя такие большие глаза? Чтобы…

— Чтобы лучше видеть тебя! — Матиессен захихикал. — Вы, наверное, любите пошутить! Забавно, мы — и Красная Шапочка.

— Почему у тебя такие большие уши?

— Чтобы лучше слышать тебя.

— А почему у тебя такие большие зубы?

— Нет-нет, хватит, достаточно. Знаете, это место мне никогда не нравилось. Все это так ужасно, вы не находите?

— Да что вы, ведь это всего лишь сказка. Матиессен снова заулыбался:

— Ну конечно, конечно, все это только сказка, да и, кроме того, конец у нее счастливый — придет охотник, убьет волка и спасет Красную Шапочку и бабушку.

— Последнее сочинили уже позже. В первоначальном варианте никакого охотника не было и бабушку с Красной Шапочкой никто не спас. Волк остался жив — он победил.

— Что вы говорите, не может быть!

— Правда-правда. В действительности тан всегда и бывает. Волк побеждает, поскольку он умнее.

— А я-то всегда считал, что Красную Шапочку спасли. Какая жалость!

— Вы так думаете?

Матиессен был явно озадачен; он ничего не понимал. Вопрос прозвучал как-то странно.

— Что вы имеете в виду? Я не понимаю…

— Ну вот, теперь вы снова совсем как Красная Шапочка. Она тоже спрашивала волка: «Почему у тебя такие большие глаза?»

Матиессен опять засмеялся, но на этот раз смех вышел каким-то смущенным и неуверенным:

— Вы шутите, да?

— А потом она спросила: «Почему у тебя такие большие уши?»

Матиессен вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он ничего не понимал, и от этого ему было как-то не по себе. Вероятно, это была всего лишь шутка. Когда он заговорил, голос его слегка дрожал:

— Вы говорите так серьезно, как будто играете какую-то роль в спектакле, в комедии…

Ответ прозвучал неожиданно жестко:

— Да нет, это не я разыгрываю здесь комедию.

— О чем это вы?

— И наконец Красная Шапочка спросила волка: «А почему у тебя такие большие зубы?» Теперь настала ваша очередь отвечать — ведь вы знаете все ответы, не так ли? Вы же читали сказку, особенно первую ее часть. Что же вы замолчали?

Теперь Матиессен испугался уже по-настоящему. За всю свою жизнь он еще никогда не бывал так напуган. Самое неприятное было то, что он абсолютно ничего не мог понять, и это обстоятельство еще усиливало страх. Если бы он хоть что-то понимал… Что же это такое? Опять он сделал что-то не так? Этот голос… Он был таким ледяным. А перчатки? Он снова подумал о перчатках. Что все это значило? Теперь он уже был полностью уверен, что сначала их на руках не было. Они появились уже позже, во время разговора. Но для чего, с какой целью? Все это было так странно, так неприятно.

Матиессен вновь почувствовал, что задыхается. С какой-то кривой, вымученной улыбкой он начал медленно подниматься со стула.

— А теперь вы все же скажете мне: что ответил волк? Матиессен сделал шаг по направлению к двери. Когда же кончится этот кошмар? Он не видел, как рука в перчатке метнулась к карману; луч солнца, блеснувший на узкой, тонкой полоске лезвия, казалось, был тем самым ответом, который никак не решался произнести Матиессен.

Когда около девяти часов горничная, пришедшая убрать освободившиеся номера, зашла в комнату, крик ее услышали даже в самых отдаленных уголках гостиницы.

В тот же момент в аэропорту Барселоны взлетел самолет. Он прибыл сюда с Мадейры, совершил промежуточную посадку с целью заправки и теперь взял курс на Копенгаген.

Глава 18

Йеппсен как раз закончил просматривать протоколы предварительного следствия по делу об убийстве Матиессена, когда дверь в его кабинет неожиданно распахнулась.

На пороге стоял полный невысокий человек; шляпу свою он не снял даже тогда, когда опустился на стул, предложенный ему Йеппсеном. Только заметив недоуменный взгляд комиссара, он стащил ее с головы и смущенно сказал:

— Прошу прощения, это у меня дурная привычка. Все время забываю снять шляпу. С годами становишься таким рассеянным.

Йеппсен улыбнулся:

— Ничего, ничего. Тан чем могу быть вам полезен? Нервно крутя в руках шляпу, посетитель откашлялся и начал:

— Мое имя — Шмидт, директор Шмидт. Я пришел, поскольку, вероятно, это меня вы разыскиваете в связи с убийством Гуниллы Янсон. Во всяком случае, труп в стокгольмском самолете обнаружил я.

Минуту Йеппсен смотрел на сидящего перед ним человека, как будто окаменев, не в силах вымолвить ни слова. Когда первое замешательство прошло, он почувствовал, что вот-вот взорвется, однако, сделав усилие, овладел собой и притворно-ласковым тоном сказал:

— Весьма рад видеть вас, господин директор, весьма рад. Не могли бы вы объяснить, почему я удостоился такой чести только сейчас?

— Я понимаю, что все это звучит не слишком убедительно, но, поверьте, всему виной стечение обстоятельств…

Шмидт шумно вздохнул, как бы предваряя этим свой рассказ, и продолжал:

— Да, так вот. В Стокгольме у меня были кое-какие дела, и, покончив с ними, я возвращался в Копенгаген. В самолете было довольно жарко, и я решил снять пиджак и повесить его в гардероб, расположенный в передней части салона. Я хорошо это помню, поскольку еще обратил внимание, что шум двигателей стал слышнее, когда я вошел в маленький коридорчик перед гардеробом. Да и, кроме того, там было немного прохладнее, хотя, вполне возможно, мне это просто показалось, а может быть, это было своего рода предчувствием. Так или иначе, но снимать пиджак я вдруг раздумал. Однако я уже взялся за занавеску, которой был отгорожен гардероб, и отдернул ее. И там, в глубине, на полу я увидел ее, девушку.

Человек на мгновение умолк, достал сигареты и закурил. Заметно было, что он сильно нервничает. У него был такой вид, как будто то, о чем он рассказывает, происходит с ним прямо сейчас. Он даже побледнел от волнения.

— Сначала я подумал, что ей просто стало плохо и она неудачно упала. Она лежала, привалившись спиной к задней стенке; платье задралось и зацепилось за шпильку в волосах. Ярко-красное, оно обрамляло голову девушки наподобие какого-то фантастического нимба. Казалось, она смотрит прямо на меня, лицо у нее при этом было какое-то странное, удивленное, что ли. Может быть, поэтому я не сразу заметил нож. Эти глаза, их выражение — они были такие огромные, изумленные, глядящие прямо на меня… Никогда в жизни не доводилось мне видеть ничего подобного… Первое мгновение я только на них и смотрел.