Он сам как-то раз заговорил с ней о том, не хотела бы она навестить родных на своей родине, в Шампани?

— Я думаю, вам пошло бы на пользу это путешествие, — произнес он, гладя ее руку.

— А вы не боитесь, что я останусь там навсегда? — спросила Катрин.

— Я даже позволю вам взять с собой нашего сына, — улыбнулся султан, — чтобы он увидел своих дедушку и бабушку. Решайте, все в вашей воле.

— Откровенно говоря, — подумав, ответила Катрин. — Я и сама хотела просить вас об этом, да все позабывала. Хорошо. Только морем я больше не поеду ни за что!

— Конечно, — согласился Юсуф. — Мы выберем для вас иной маршрут. Через Египет, где сейчас правит молодой Исхак Насир, после смерти нашего брата аль-Фатима, через Палестину и Византию, а далее — Болгария, Италия и — Франция. Как вы хотите: чтобы вас сопровождал пышный эскорт или желаете отправиться в путешествие инкогнито, с малой свитой?

— Мне было бы приятнее не привлекать особого внимания, — сказала Катрин.

— Будь на то воля Аллаха! — согласился ибн-Ташфин, наклоняя голову.

Сборы в дорогу и выезд графини Катрин де Монморанси из Алжира состоялись в феврале 1113 года.

Убийцы-ассасины уже прибыли в Иерусалим и затаились возле Тампля, выслеживая Гуго де Пейна. Один из фидаинов был коротконогий крестьянин-перс, обросший щетиной, словно еж; другой — поджарый и чуть сутулый погонщик мулов из Багдада. Старец Горы, Хасан ибн Саббах послал к де Пейну не лучших своих фидаинов, хотя и они уже успели отличиться, умертвив визиря моссульского султана Малдука. Сутулый привык орудовать гибкой проволокой, набрасывая ее сзади на горло своей жертве и стягивая оба конца; коротышка любил втыкать кинжал в живот и проворачивать его там несколько раз, наматывая на клинок кишки. Покрутившись возле ворот, ассасины разошлись в разные концы улицы и улеглись около деревьев, дожидаясь когда Гуго де Пейн, описание которого им было известно, выйдет из Тампля. Опытный грек Христофулос, продолжающий наблюдать за домом, обратил внимание на двух подозрительных мусульман, беспрерывно пережевывающих какую-то траву. Повадки ассасин и их пристрастие к гашишу были ему хорошо известны. Он разбудил своего помощника и велел ему быть наготове. Наступила ночь, а ассасины не двигались с места, погрузившись в эйфорическое состояние. Но лишь только к воротам Тампля подошли три монаха-бенедиктинца, как они встрепенулись. Выжидающе замер и Христофулос, чувствуя, что наконец-то наступает его черед. Через некоторое время те же бенедиктинцы вышли из дома, как бы окружая Гуго де Пейна. Он был в светлом плаще, накинутом поверх белой рубахи, с пристегнутым сбоку мечом, но без кольчуги и лат. Пешком все четверо двинулись по улице в направлении к Антониевой башне. Ассасины лениво поднялись с земли и пошли следом за ними. Тогда и Христофулос сделал знак своему помощнику и они вдвоем выскользнули в лунную ночь…

В полуразрушенной мечети аль-Ахрам все было готово к смертельному поединку, который должен был определить, по замыслу аббата Сито, будущего великого магистра Ордена. Жестокость этого боя была вызвана необходимостью и оправдана высшими соображениями католической церкви. Существование двух орденов с одинаковыми целями неминуемо привело бы к распре, столкновению между ними, к еще большей крови. Кроме того, будущий великий магистр должен был пройти последнее, самое тяжкое испытание: не пощадивший соплеменника, не будет щадить и врагов Христовой Церкви. Из двух должен остаться один. Так же было бы если бы и все три, посланные приором группы добрались до Иерусалима. Конечно, любой из рыцарей мог бы отказаться от поединка; но клюнийские монахи слишком хорошо изучили характер де Пейна и Комбефиза и знали, что никто из них не повернет назад, пройдя половину пути. Слишком велика была ставка в этой игре.

Площадка для боя, там, где прежде молились коленопреклоненные мусульмане, была расчищена от мусора, по углам и на стенах горели свечи и факелы, освещая полускрытые куафами бесстрастные лица монахов. Около груды обвалившихся с потолка камней стоял гроб, закрытый крышкой — заранее приготовленный предусмотрительным клюнийским монахом для проигравшего бой. На заднем дворе мечети была также вырыта яма, куда должны были опустить гроб. Неудачник в этом смертельном поединке обязан был исчезнуть навсегда. Его похоронят по всем христианским обрядам, но место его могилы будет скрыто от других смертных. Об этом были предупреждены и де Пейн, и Филипп де Комбефиз. Никто из них не знал и имени своего противника. Оба они уже подходили к мечети аль-Ахрам с разных сторон, ведомые монахами-бенедиктинцами. За несколько метров, провожатые остановили их и велели надеть темные войлочные маски с прорезями для глаз, полностью скрывающие лица. Затем они по очереди ввели их в мечеть, где уже ждал главный устроитель этого трагического боя — клюнийский монах, чье подлинное имя знал лишь один аббат Сито.

Ни слова не было проронено никем из присутствующих, когда Гуго де Пейн и Филипп де Комбефиз с обнаженными мечами заняли места около противоположных стен мечети. Оба были одеты в белые полотняные рубахи, а через прорези масок блестели глаза, внимательно следящие друг за другом. Одна и та же мысль — кто его противник? — владела обоими рыцарями. Они видели стоящий неподалеку гроб, который мог оказаться последним ложем для кого-то из них. Привыкшие за свою жизнь к крови и смерти, рыцари с трудом оторвали взгляд от этого странного символа скорого и неминуемого конца. Стоящий между ними в центре мечети монах, поднял руку, сурово произнес:

— Если вы готовы — начинайте!

Гуго де Пейн, не привыкший вступать в поединок с человеком, не причинившим ему никакого зла, тяжело дышал. Что-то сдавливало ему в грудь, он чувствовал себя не уверенно, словно и он сам, и его противник оказались в западне или попали на какой-то маскарад. Дурацкая маска, облепив лицо, еще больше усиливала это чувство. С другой стороны, он понимал, что все происходящее — не маскарад и от его собранности и умения зависит его жизнь. Впервые де Пейн ощущал себя игрушкой в чужих руках, которую выставили на всеобщее обозрение, всунув в руку меч. У него даже мелькнула мысль — отказаться от поединка, так похожего на преднамеренное убийство, бросить на землю оружие и уйти. Никто бы не остановил его. Но тогда рухнут все его замыслы и планы, будет напрасен весь долгий и опасный путь в Палестину, рассыплется, как карточный домик все братство его друзей-тамплиеров. Нет, он должен сражаться; он обязан перешагнуть через эту кровь — ради будущего Ордена! И Гуго де Пейн, подняв меч, сделал шаг навстречу своему противнику, которого обуревали подобные же мысли. Сойдясь на середине мечети, они посмотрели друг на друга сквозь прорези масок, пытаясь разгадать — кто прячется за темным войлоком? Враг или… друг? Филипп де Комбефиз первым сделал осторожный, несильный выпад: де Пейн отбил удар, шагнув в сторону. Поединок начался.

Поначалу противники лишь примеривались друг к другу, отмахиваясь мечами. В тишине и молчании монахов-бенедиктинцев чувствовалось что-то зловещее, неумолимое, словно они были не судьями, а вершителями их судеб, ниспосланными с небес. Под сводами мечети гулко разносился лязг металла. Но постепенно борьба между двумя рыцарями начинала обостряться, звонче зазвенели мечи, от стальных ударов посыпались искры; оба — и Гуго де Пейн и Филипп де Комбефиз перешли в наступление, стараясь завладеть инициативой. Проверка боем кончилась, наступило пока еще не ожесточенное, но жесткое сражение. Гуго де Пейн понял, что перед ним искусный, опытный воитель, мастерски владеющий обоюдоострым мечом. Может быть, они даже когда-либо встречались? Возможно, на каком-либо турнире, во Франции или здесь, в Палестине? Наверняка, хитроумный аббат Сито… и этот монах… — и Гуго отбил резкий выпад противника, — выработали такой план… — еще удар, — по которому в Иерусалим для создания Ордена отправился не только он. — Де Пейн сам перешел в атаку, нанося серию колющих ударов. — Его противник также встречался с ними в Клюни. — Эта мысль мелькнула в голове, когда он ощутил рубящий выпад соперника: меч Комбефиза задел его руку, разорвал рубашку и кожу на предплечье. Боли он не почувствовал, охваченный жаром поединка. И теперь этот человек, — продолжал думать де Пейн, — также борется за свою жизнь, как и он. Нет, не за жизнь — за Орден!