— Скажите, правда ли что мандрагора приносит ее владельцу счастье, удачу, любовь женщин и военные победы? — спросил вдруг молодой граф Фульк Анжуйский.

— Правда. Мандрагора зарождается в земле, пропитанной спермой повешенных.

— Как это? — встрепенулась Мария Шампанская.

— Мадам, известно, что повешение приводит к извержению семени у тех, кто подвергается этой казни, — бесцветным голосом объяснил Андре. — Выкапывать ее надо ночью, предварительно обведя вокруг нее круг по земле острием меча, чтобы растительный дух не убежал. Благодаря семени повешенного, мандрагора приобретает человеческие свойства, остается лишь оживить ее при помощи соответствующих курений и заклинаний.

Руши окунул мандрагору, наряженную в крошечные одежды, в дымящуюся чашу и тотчас же бросил ее за ширму, за которой начал расползаться желтый дым. Дым не рассеивался, но в нем проглядывались очертания маленького человека — гомункула. Он начал махать руками и кривляться. Руши щелкнул пальцами и человечек успокоился.

— Что вы желаете спросить у него, монсеньор? — обернулся Руши к графу Шампанскому. Граф в задумчивости провел рукой по своей львиной, седой гриве.

— Где сейчас король? — произнес он голосом, привыкшим отдавать приказания. Руши наклонился к гомункулу, и тот что-то зашептал ему, ухватив его ухо обеими ручонками. Колдун выпрямился, зорко осмотрев зал. От его колючего взгляда некоторые дамы испуганно поежились. Но многие из рыцарей смотрели на него насмешливо, с презрительной улыбкой.

— Король в двух днях езды отсюда. Сейчас он отдыхает. В деревушке Лентье. На сеновале.

— И, наверное, не в одиночестве, — усмехнулся граф Шампанский, подмигнув Ренэ Алансону.

— Вы правы, — подтвердил Руши. — Вместе с ним крестьянская девушка с черными, как смоль волосами.

Алансон громко расхохотался.

— Узнаю своего братца! — воскликнул он. — Надо спросить у него об этом по прибытии.

— Сеньоры, задавайте вопросы, жизнь гомункула кратковременна, — попросил Руши. Присутствующие оживились и вопросы посыпались один за другим:

— Стоит ли мне отправиться в морское путешествие?

— Как долго проживет мой дядя?

— Дождливое ли лето нас ожидает?

— Кто поджег мою усадьбу?

— Полюбит ли меня прекрасная Изабель?

— Кого принесет мне моя жена: мальчика или девочку?

— Когда наступит конец света?

На некоторые вопросы гомункул отвечал, шепча что-то на ухо Руши, а иные — игнорировал, и тогда колдун пояснял, что они касаются высших сфер, для которых нужны более сильные заклинания и другой гомункул, более мощный.

— А кто сейчас приближается к замку? — подала голос Анна, византийская принцесса. У нее был необычный, золотистый цвет волос, которые мелкими кольцами обрамляли точеное, греческое лицо; карие, почти вишневые глаза и чуть приоткрытые губы, показывающие белоснежные зубки. Выглядела она моложе своих двадцати восьми лет.

— Три рыцаря через два часа покажутся на дороге к замку, — ответил Руши, посоветовавшись с гомункулом.

— Можете ли вы назвать их имена или хотя бы описать внешность? — каверзно спросила принцесса. — А мы потом проверим.

Руши вновь нагнулся к гомункулу.

— Одного из рыцарей зовут Гуго де Пейн, — сказал он, выпрямляясь. — Другой — Сент-Омер. Имя третьего не ясно. Гомункул говорит мне только, что это — циклоп. Все! — махнул он рукой. — Время гомункула кончается…

С этими словами маленький человек, схватившись обеими руками за голову, стал корчиться, словно испытывал страшную боль. Затем он как-то растворился, расползся в желтом дыму и исчез. Руши вышел из-за ширмы и поклонился гостям. Раздались жидкие хлопки: избалованная публика жаждала более душещипательных зрелищ. Но их Руши устраивал в другом месте и для особо посвященных, обходясь без своего помощника де Монбара.

— А что, этот де Пейн — который едет сюда — так ли он хорош и неприступен, как о нем рассказывают? — спросила супруга Клода Лотарингского с любопытством.

— Гуго де Пейн — один из лучших воинов Франции, — ответил граф Шампанский. — И я рад, что мы скоро увидим его.

— Но сердце его свободно, — добавила с улыбкой его жена.

— Да нет же! — возразила Беатриса, графиня де Редэ. — Он хранит верность своей возлюбленной, которая, кажется, умерла.

— Не умерла, а попросту убежала с другим, — заспорил с ней ее муж. — Кто-то увел ее прямо из под венца, лет десять назад.

— Ловко! — воскликнул восемнадцатилетний, вспыльчивый Фульк Анжуйский. — С этим де Пейном я поступил бы точно так же. Мне он не нравится.

— Я бы на вашем месте поостерегся, — мягко укорил его граф Шампанский. — Это небезопасно. А невеста Гуго де Пейна, графиня де Монморанси, исчезла во время морского путешествия. Корабль, на котором она плыла, натолкнулся на рифы и затонул.

— Или был захвачен пиратами, — добавил старый граф Рене Анжуйский.

— Любопытно, — задумчиво произнесла византийская принцесса. — Возможно ли заковать себя в лед одиночества и не видеть цвета жизни вокруг себя? И все из-за юношеских грез? И думать о мертвой, как о живой?

— Именно так, госпожа. Любовь — это и вера, и надежда, — ответил молчавший до сих пор граф Зегенгейм. Сам испытавший подобное, он понимал чувство де Пейна. Анна Комнин взглянула на него с легкой улыбкой.

— А есть ли она — любовь? — спросила принцесса.

Очнувшийся при этих словах дряхлеющий герцог Гильом Аквитанский продекламировал:

— Юность никнет, чахнет, тает,

А любовь налог взимает

С тех, кто в плен к ней попадает…

Знаю я любви повадки:

Здесь — радушье, там — загадки,

Здесь — лобзанье, там — припадки… Разумей!

— Браво! — хлопнула в ладоши Мария Шампанская. Все знали, что последние годы герцог разговаривает только стихами собственного сочинения. Ободренный старик вновь впал в дрему.

— И все же, любовь, — продолжила принцесса Анна. — Не зло ли это, раз она толкает людей на разные глупости? Жаль, что на сей вопрос не может ответить наш безвременно скончавшийся гомункул. Но, может быть, его хозяин даст необходимые разъяснения?

Симон Руши молча поклонился и выступил вперед.

— Восточная мудрость гласит: любовь начинается с созерцания, — произнес он. — Потом является задумчивость вместе с игрой воображения, затем бессонница, отощание, нечистоплотность, отупение, потеря стыда, сумасшествие, обмороки и смерть. Эти десять стадий проходят люди.

— Бред! — с отвращением проговорил Зегенгейм.

— Как угодно, — пожал плечами Руши. — Каждый видит то, что хочет видеть. Но не каждому дано разглядеть невидимое.

Не слишком-то я доверяю колдунам, — с вызовом сказал граф, демонстративно отвернувшись от Руши.

— Напрасно, — произнес в ответ каббалист. — Я, например, знаю, что через год мы встретимся в Палестине.

— И каким же ветром меня туда занесет? — полюбопытствовал Зегенгейм.

— Ветром перемен, который уже близок отсюда, — туманно ответил Руши. Граф Шампанский, видя, что дамы начинают скучать, поднялся с кресла.

— Однако, столы в зале уже накрыты и многочисленные гости ждут нас, — произнес он, подавая супруге руку. — Сегодня нас порадуют лучшие труверы, но мы надеемся, что победу в этом песенном состязании одержит наш несравненный герцог.

Стиху красот не занимать,

Все складно в нем до мелочей.

Его запомни, но не смей

Слова калечить и ломать,

пробормотал разбуженный Гильом Аквитанский, поддерживаемый двумя дамами. Гости стали подниматься и выходить из чародейской комнаты. Ренэ Алансон, сопровождавший принцессу Анну в ее поездке, подошел к ней, но она, улыбнувшись, предпочла стоявшего рядом графа Зегенгейма, протянув ему руку. Последним ушел неприметный Андре де Монбар. В опустевшей комнате остался лишь один человек — историограф иерусалимского короля Фуше Шартрский. Он достал из складок своего платья стило и бумагу, положил их на столик и начал записывать все, что видел. Это было не только его обязанностью, но и любимым делом всей жизни, — сохранить и донести до потомства аромат своего времени.