Внизу, около селения, меня встретила заливистым лаем черная собачонка. На ее голос из саманных хижин выскочили дети. Увидев меня, они быстро пособирали с дороги увесистые камни и приготовились к осаде. Я остановился, решив не вступать в сражение, и дождался перемирия, которым стал обязан древнего старику. Он вышел из крайнего домика и, поглядев на меня из-под ладони, поманил крючковатой рукой.

— Ты спрашиваешь, давно ли в этом дворце останавливалась охота повелителя Рума, — скрипучим, как трещины старого дуба, голосом проговорил старик, усадив меня на тростниковые циновки и протянув половину лепешки. — Ты выбрал верный дом, где можно спросить. Кроме меня, не осталось в округе никого, кто видел здесь великую охоту султана. Я видел ее, когда был таким же неразумным зверенышем, как те, что хотели закидать тебя камнями. Там плохое место, юноша. Очень плохое место. Говорят, этот дворец не отличается ни одним камнем от того, что стоит посреди Коньи. Так хотел славный Алаэддин. Но однажды во дворце завелся шайтан. Очень плохое место, юноша. Не ходи туда. В прошлую ночь там горели огни, как бывало в ту пору, когда приезжала великая охота, и многие из нашего селения слышали нынче топот и ржание коней. Те, что выходили на вершину холма, рассказывают, как во дворце всю нынешнюю ночь пировали, но кто пировал, теперь не узнаешь: то ли разбойники, то ли демоны, то ли ассасины.

— Ассасины?! — встрепенулся я. — Старик, скажи, что ты знаешь об ассасинах.

— Я ничего не знаю, — живо повел рукою старик. — Говорят только, что они сговорились с новым хозяином дворца, и приходят сюда по ночам, чтобы узнавать новые тайны.

— С каким хозяином? — опасливо полюбопытствовал я.

— С тем, — коротко ответил старик.

— А кто теперь хозяин в Конье? — догадался я спросить о самом важном.

— Я-то думал, что ты ходишь по всем дорогам и все знаешь, — огорченно вздохнул старик. — Хотел спросить у тебя самого.

— Я пришел из чужих краев, — честно признался я.

— Говорят, что теперь нет никакого хозяина, — пробормотал старик. — Говорят, будет теперь один монгольский наместник.

«Значит, султан все-таки убит», — заключил я и к тому решил, что лучшим способом отделить сон от яви будет не бегство куда глаза глядят, а путешествие в саму Конью, если только сама Конья, и это селение, и этот старик, не являются плодом моего воображения или злыми чарами каких-нибудь ассасинов, которые обрели полную власть над моими чувствами. Я пообещал гнусным чародеям, что вскоре они устанут от моей безрассудной доблести и от всех ужасных казней, от которых им придется меня спасать пусть даже в сновидениях.

Узнав у старика, по какой дороге можно дойти до стен столицы Румского царства, я пустился в путь и к вечеру нашел, что его длина примерно совпадает с длиной той дороги, которую я преодолел вместе со свитой Масуда Четвертого, сидя на коне в почти безмятежном забытьи. У ворот Коньи я увидел тех же привратников, которые получили за меня горсть медяков от старого джибавии.

— Я приходил сюда со старым дервишем, которого вы знаете, — смело подойдя к ним, сказал я. — Он заплатил за меня десять мангыр.

— Десять мангыр! — рассмеялся старший привратник. — Значит, ты был воробьем, а твой дервиш нес клетку.

— Теперь я хуже воробья, — вполне согласился я с догадкой стражника. — У меня нет и десяти мангыр. Но мне очень нужно пройти в город. Обещаю вам, что сегодня же заработаю и принесу вам положенный дирхем. Без него вы можете не пропускать меня обратно.

— Хорош воробей! — продолжал потешаться старший. — Его выпустили из клетки, он проголодался и теперь просится назад.

— Вы должны пустить меня, — решился я на последнее средство. — Приглядитесь, ведь ни кто иной как я убил вашего султана.

Теперь от хохота присели оба, и если бы я был пошустрее и обладал навыками рыночного воришки, а не ассасина, то, верно, успел бы юркнуть в ворота, пока они утирали слезы.

— А с безумцев мы берем десять золотых динаров! — только и ответил мне старший привратник.

И тут в перекрестии пик стражей я вдруг увидел всадника, направившегося из города к воротам. Не успел железный колпак старшего стража, съехавший от смеха с его лысой головы, стукнуться об землю, как «воробей» успел упорхнуть и пропасть в придорожных кустах.

Стражи крикнули мне вдогонку какие-то обидные слова, но я пропустил все мимо ушей. Теперь мне больше всего на свете был нужен тот, кто покидал стены города: франкский рыцарь, носивший имя Эд де Морей.

Он выезжал из ворот неспеша. Я молил Всемогущего, чтобы Он умерил пыл всадника и за пределами города. Моя молитва была услышана: шагом двинулся конь рыцаря Эда по той самой дороге, которая только что привела меня к столице.

Неизвестный мне замысел рыцаря Эда, что повел его именно по этой дороге, я принял за вещий знак и с удвоенной быстротой помчался, огибая кусты и крупные камни. Как только расстояние между рыцарем Эдом и последним встречным прохожим растянулось на бросок копья, придорожный кустарник вздрогнул, и славному рыцарю преградил дорогу некий безымянный герой.

— Рад приветствовать вас, мессир в этот вечерний час! — проговорил я с учтивым поклоном.

Рыцарь Эд натянул поводья и, поглядев на меня, приподнял бровь.

— Приветствую и вас, юноша, — ответил он с холодностью, которую, я сразу истолковал в нужном для меня направлении: от Коньи — к логову демонов или ассасинов. — Любопытно узнать, чем вызвано ваше внезапное появление, столь же таинственное, сколь и ваше исчезновение из дворца.

Открыв рот, я хотел было высыпать целую гору новых вопросов, рожденных его словами, но сдержался и, взяв себя в руки, учтиво задал вопрос, прибереженный заранее:

— Мессир, оно вызвано одной мучительной догадкой. Ради всего святого, ответьте мне, когда вы видели меня последний раз.

— Воистину странный вопрос! — усмехнулся рыцарь Эд и пожал плечами. — Столь же странный, сколь и ваше одеяние. Я думал, что когда-нибудь увижу вас, юноша, в филадельфийской парче и тулузских сукнах, на великолепном арабском скакуне.

— Объяснитесь, мессир! — рассвирепев, потребовал я.

— Серхенг, слову которого я могу верить, сказал мне, что видел собственными глазами, как вы, исполняя чью-то волю, задушили шнурком раненого султана и, ободрав с него все дорогие перстни и золотую нагрудную цепь, исчезли в потайном ходе.

От такого свидетельства я едва не задохнулся, а переведя дыхание, огляделся по сторонам, чтобы проверить, стою ли я еще на дороге вблизи Коньи или уже провалился в бездонную пропасть.

— Если все случилось так, как привиделось этому доблестному серхенгу, — медлительно проговорил я, стараясь сохранить достоинство, — то может ли исчезнувший в потайном ходе узнать, кто правит Румом ныне?

— Не тот ли, чью волю исполнял искусный убийца? — вновь недобро усмехнулся франк.

— Значит, монгольский наместник? — внезапно догадался я.

Рыцарь ответил молчанием, рассматривая меня с высоты своей доблести.

— Именно тот ссыльный монгол несторианского исповедания, — добавил я, — власти которого над Румом так желал славный франкский рыцарь, когда осаждал стены дворца. Не так ли?

Конь рыцаря Эда, вздрогнув, переступил в сторону, а сам рыцарь совершил жест, значение которого вспыхнуло во мраке моей утраченной памяти: я увидел крестное знамение.

— Владеющий колдовством не нуждается в роскошных одеждах, — пробормотал франк.

— Мессир, вы хотите сказать, что не передавали никому своих заветных мыслей о том, как поставить Рум первой ступенью к Святой Земле? — сделал я новый выпад, не имея в руках никакого оружия, выкованного из праха земного.

Конь рыцаря Эда попятился еще на несколько шагов.

— Изыди, сатана! — прохрипел рыцарь Эд.

— Мессир, вы наносите мне оскорбление, — вспылил я, не в силах более держать себя в руках, и двинулся вперед ровно на столько шагов, на сколько отступил жеребец франка. — Потому, не имея своего коня, я могу требовать, чтобы вы спешились и приняли мой вызов.