Изменить стиль страницы

Я не торопясь поднялся на ноги и, еще не сделав ни одного шага к своей, так жестоко обиженной мною сестренке, бросил к ее ногам свой кинжал.

— Я освобожу твои руки, — пообещал я ей, — и тогда ты сможешь посчитаться со мной. Только целься в одно место.

Тут я с наслаждением сбросил с себя пропитавшуюся потом рубашку и ткнул пальцем в темную звездочку на моей груди:

— Вот сюда!

Акиса вскрикнула, вскочила на ноги, опрометью бросилась мне навстречу, замерла в двух шагах от меня и, покачнувшись, едва не упала.

Я успел поддержать ее.

— Брат! — прошептала она. — Брат! Ты пришел!

Она рухнула на колени и, напугав меня тем, что со всего маху ударила лбом об камни пола, тут же затряслась в рыданиях.

Я кинулся на пол и обхватил ее всю руками, обнял мою вновь обретенную сестренку — но уже вовсе не той ястребиной хваткой.

— Успокойся, сестра! Успокойся! — зашептал я ей в ухо, сомневаясь, слышит ли она меня сквозь такие густые локоны. — Теперь все будет хорошо! Успокойся! И прости меня. Я признал тебя только сейчас, увидев родимое пятно. Мы могли убить друг друга.

О последних словах я пожалел, поскольку моя младшая сестренка Акиса заревела пуще прежнего. Так я узнал, что даже страшные ассасины способны плакать, но, может быть, на это был способен только один, самый непобедимый ассасин, и то — лишь в тот час, когда освободился от колдовских чар всех тайных слов.

Я стал гладить ее по шелковым волосам со всей нежностью, которую только мог вычерпать из своей души. Крохотные искорки-молнии сверкали с легким треском под моими пальцами, и я теперь гордился тем, что, хоть у меня и нет еще никакого имени, зато я — брат Черной Молнии, поражающей вершины неприступных скал.

Акиса затихла, дыхание ее стало ровным и спокойным, и вот я обомлел, заметив, что она просто-напросто заснула, пригревшись в моих руках.

Так я сидел, боясь шелохнуться не менее получаса, пока у меня совершенно не онемели, мертвенно похолодев, обе ноги. Тогда я подумал, что никак нельзя больше терять время, и легонько потряс мое новое сокровище.

Акиса испуганно встрепенулась, открыла глаза и, увидев меня, надумала всплакнуть еще раз.

— Довольно, сестренка! — прикрикнул я на нее. — Нам пора торопиться!

— Брат! — блаженно прошептала она. — Ты пришел! Я ждала тебя всю жизнь. Я думала, что тебя нет.

— Вообрази, что такая глупость приходила и мне в голову, — признался я и, пристально посмотрев ей в глаза, грозно вопросил: — Станешь женой франка?

— Я сделаю все, что ты мне прикажешь, брат, — блаженно улыбаясь, ответила Акиса.

Тут-то до меня дошло, что по сути дела мы все представляем из себя довольно необычную семейку.

— Дело в том, Акиса, что он в определенной степени приходится братом и нам обоим, — унимая растерянность, заметил я. — Однако в нашем семействе между тобой и рыцарем Эдом де Мореем родственная связь является наиболее протяженной. У тебя и него общий предок — только одна единственная бабка. Всего-то одна бабка. Так что если и возникнут временные трудности, то они будут скорее духовного, нежели кровного рода.

— Я сделаю, как ты скажешь, брат, — глядя на меня слегка помутневшими и, я бы даже сказал, пьяными глазами, промолвила Акиса.

— Но признайся наконец! — возмутился я. — Если он согласится, а не согласиться он уже не может, ты готова стать ему женой по своей воле?

Акиса сладостно вздохнула и, сильно зажмурившись, прошептала:

— Я думаю, что никогда бы не смогла его убить. Разве только ранить. В плечо или в бедро… Нет, только в руку, только в левую руку… Хорошо бы ты освободил мне руки, брат.

Я не нашел ничего лучшего, как только глупо расхохотаться, и смех стал разбирать меня все сильнее и сильнее, так что из глаз моих обильно потекли слезы, а пальцы мои задрожали, отчего я долго не мог распутать цепочку, пленившую мою опасную сестру.

Я долго трясся, как одержимый болезнью «опившихся шакалов», что случается с этими хищниками, когда они лакают воду из луж на маковых лугах во время цветения.

Тем временем, наконец избавившись от цепи, Акиса неторопливо убирала волосы и накручивала на голову тюрбан. Она не обращала никакого внимания на приступ «шакальей болезни», случившейся со мной, вероятно, посчитав ее естественной отдушиной от всех опасностей, которые мне пришлось перенести, защищая свою жизнь маленьким подносом для одного винного кувшина.

Мой смех прервался, когда я вновь увидел перед собой настоящего ассасина с холодным взглядом и плотно сжатыми губами.

Акиса пособирала с пола свои шипы, бросив только один, изрядно погнувшийся об мой «рыцарский щит», и решительным шагом двинулась к двери.

Я хотел было обогнать ее, но она выставила руку, удержав меня на шаг позади:

— Нас могут ждать, — сухо сказала она, а ее глаза вновь были ясны и грозили ударами молний. — Я знаю это место лучше, чем ты.

«Вряд ли кто-нибудь остановит нас теперь, — подумал я, — всех таившихся здесь врагов я перебил еще в прошлом сне, а рыцарь Эд нам теперь не опасен».

Я оказался прав: мертвое безмолвие повелевало этими покинутыми стенами и бойницами. Одно вызывало смутную опаску — тот самый колодец в нижнем дворе цитадели. Но Акиса стремительно повела меня стороной от него, шагах в двадцати от всех оставшихся в его глубине тайн, и я был тому только рад.

Спустя еще немного времени на краю одного из скалистых обрывов я помог Акисе спуститься вниз с помощью веревки и невольно вспомнил о самой первой встрече с сестренкой. Оказавшись вместе с Акисой на дне ущелья, я спросил сестру, для чего ей потребовалось тогда выдавать себя за одну из рабынь, которых водят по улицам, как коз, на поводке.

— Наш Старец Горы слишком поздно узнал о готовящемся в Конье мятеже, — отвечала Акиса, — и о том, что султана Масуда собираются «свергнуть живьем», дабы добиться от него при свидетелях отречения в пользу племянника, одного из заклятых недругов ассасин. Поэтому султан Масуд должен был умереть не позднее, чем за мгновение до своего свержения. Нам было известно также, что визирь приказал с полудня предыдущего дня не пускать в город чужаков. Войти можно было разве что под покровительством Хасана Добрая Ночь или другого шейха. Конийских торговцев рабами, однако, пропускали, не чиня препятствий.

— Если бы рыцарь-тамплиер Эд де Морей был поражен твоим шипом на площади, то не известно, проникла бы ты во Дворец со своей смертоносной целью или нет, — заметил я.

— Он был неудержим, — с блаженной улыбкой на губах проговорила Акиса и подняла глаза к небу. — Он мог упредить даже меня. Я хотела придержать его, замедлить его движение. Не думай, что я могла тогда убить его, хотя мне приказывали сделать это. Он был так красив и несокрушим на своем коне.

«Оказывается, эта песчинка, попала в дьявольский механизм гораздо раньше моей», — усмехаясь, подумал я.

В первую же ночь, проведенную нами в предгорьях Тавра, Акиса поведала мне свою историю. Я дал ей клятву не раскрывать тайны ассасин, которые мне стали известны с ее слов, поэтому я и оставил в ее рассказе упоминания только о тех событиях, которые были в какой-то мере связаны с моими собственными необычайными похождениями.