— Я думаю, этот тихоня подслушал нас, — уверял всех Абалмасов. — Есть нужда отсюда удалиться, а там посмотрим. В случае напрасной тревоги — доработаем вечером.

Своевременно предупрежденные Пашей, партизаны успели скрыться. Гестаповцы прибыли с опозданием на пятнадцать минут и никого уже не застали. Тогда они расставили на улицах пикеты, перекрыли все дороги из города.

Паша не успела связаться с Измайловым. Собрались Громов, Косяченко и Ткаченко. Как быть? Выбраться партизанам из Луцка невозможно, оставаться в городе им тоже нельзя.

— Придется идти на риск, — резюмировала Наташа Косяченко. — Ночью они должны пробиться в лес.

— Рисковать, конечно, придется, — задумалась Савельева. — А что если попробовать связаться со знакомым шофером и обеспечить их транспортом…

Ранним утром по улицам Луцка промчалась, поблескивая никелем, машина гебитса. При ее появлении патрули расступались и брали под козырек. За рулем сидел шофер в чине ефрейтора. Его удалось подкупить. Он согласился вывезти за город трех парней, заранее испросив разрешение поехать за грибами. Машина с притаившимися в ней пассажирами благополучно миновала городскую черту. С каким комфортом уезжали партизаны из подготовленной для них западни! Какой смелый, дерзкий план придумала Савельева! Сами немцы подняли перед беглецами шлагбаум.

Перед осуществлением замысла партизаны передали подпольщикам красный флаг, который намеревались сами поднять над Луцком.

— Не успели, — огорчился Абалмасов. — Теперь черед за вами, друзья. Его хорошо бы водрузить на здании генералкомиссариата.

Паша взяла из рук партизана алый стяг и прижала к груди. На ее лице проступила бледность. Радостное волнение трепетно пробежало по всему телу. Красное знамя! Как много оно значило для ее жизни, для благополучия советских людей, для свободы родной Отчизны. Комсомолка знала, что знаменосцы зовут за собой в бой воинов, и если ослабевают они от ранений, древко с алым полотнищем и золотистой пятиконечной звездой подхватывают другие, сильные руки и со знаменем идут на смертный бой с врагом. В ее руках — боевое знамя, и она почувствовала себя знаменосцем в нелегкой борьбе, волей судьбы выпавшей на ее девичью долю.

Паше казалось, что она в состоянии сейчас совершить ратный подвиг, но опомнившись, поняла — сделать такое одной не под силу. И все-таки верила, что именно она с другими товарищами подымет над исстрадавшимся городом красное знамя Родины.

…Окрашенное в желтый цвет двухэтажное здание отдела генералкомиссариата в лучах заходящего солнца блестело позолотой. Слабый ветер легко трепал на мачте фашистское знамя. Николай Громов, Паша Савельева и Виктор Измайлов замедлили шаг и подняли вверх головы.

— Высоко! — тихо промолвил Громов. — Но действуем, как условились, — когда совсем стемнеет.

Солнце за день согрело зябкую землю. В воздухе повисла невидимая испарина. Земля дышала! «Как же там, в родном Ржеве?» — думала Паша. Вспомнился далекий огонек ее детства, далекий и никогда не меркнущий. В легком платьице с такими же любопытными сверстницами она бродила по перелескам, на лужайках собирала цветы. Ее огорчали: «Они же не пахнут!» А Паша отвечала: «Зато красивые». И так легко было на душе…

А сейчас она идет по земле, лежащей за тысячи километров от родного края, но цветы здесь благоухают так же, как там, на той стороне.

— Какой чудесный аромат! — вслух выразила Паша свой восторг. — А вы разве не чувствуете их нежного запаха? — обратилась она к Громову.

Николай с укором посмотрел в оживленное лицо девушки. «Размечталась!» — недовольно буркнул он под нос. Но тут же обозлился сам на себя.

— Как же, чувствую, — мягким голосом подтвердил он. — Очень хороший запах, правда, Виктор? — попытался он загладить свое раздражение.

— Да, да, дышу полной грудью.

С цветами у Паши связано много воспоминаний. Выпускной вечер в средней школе. Какие пышные букеты им преподнесли! По установившейся традиции она с цветами бродила вместе с подружками по улицам до рассвета. А дома ее ожидал еще один сюрприз: большая корзина цветов. Какая прелесть!.. Когда поступила в институт — снова в руках пышные розы. А разве обошлось без букетов после окончания института? Нет, конечно! С цветами Паша поехала на работу в Луцк. Их преподнес ей московский студент — черноволосый, с выступавшими скулами. Он шептал тогда сияющей Паше: «Скоро приеду к тебе, милая».

— Навсегда?

— Да, моя любимая.

Но война оборвала радужные надежды молодых: в первых боях московский студент, отличник учебы и страстный шахматист, погиб. Тяжело переносила Паша утрату…

Никто не нарушил ее воспоминаний. Квартал прошагали молча. Возвратились. Снова показалось здание отдела генералкомиссариата. Но время для действий еще не наступило. Каждым владела мысль, как лучше выполнить операцию.

Трое друзей вышли на Словацкую улицу, а затем повернули в парк Шевченко. Безопаснее оказалось подойти к зданию с тыльной стороны. Анна Остапюк во время уборки в одной из комнат, как условились, оставила открытым засов третьего от угла окна.

На дворе стемнело, небо заискрилось звездами. Громов и Измайлов, осторожно ступая, подобрались к окну. Чтобы на него взобраться, надо руками ухватиться за выступ, а ногами скользить по стене. Сделали иначе. Громов оперся спиной о стенку и сцепил пальцы рук, создав таким образом ложе для ступни. Без слов Виктор поставил правую ногу, как это делают акробаты, а затем левой ногой оперся о плечо. Теперь окно было на высоте головы. Легким толчком открыл раму и, чуть подтянувшись на руках, бесшумно взобрался наверх. Как ни был смел Виктор, сердце все же колотилось. Не приходилось ему раньше вот так проникать в помещение, как воришке. Он предпочитал всегда идти в открытый бой. Но все же — нужно действовать…

Громов залег за кустами, держа на изготовке пистолет и гранату. Он рассчитал — если операция провалится, часовой забьет тревогу. Тогда настанет его черед действовать: он его тотчас уберет и прикроет отход Виктора из опасной зоны.

Паша осталась поодаль от здания. В случае опасности она должна была подать знак: дважды мяукнуть. В рассеянных лучах уличного фонаря она отчетливо видела часового с винтовкой наперевес. Вслушивалась в каждый шорох. Минуты тянулись, вокруг было тихо. Внезапно послышались чьи-то шаги. Паша насторожилась. Из мрака, шурша песком, отделились три тени. Потом еще одна. Паша сообразила: смена караула. Трое солдат и разводящий.

К этому времени Виктор из комнаты проник в коридор. Зажечь свет он не решался. Пробираться приходилось наощупь. Наконец лестница привела его к чердаку. К счастью, на массивной двери висел неисправный замок. Виктор легко снял его. Испытывал ли он в эти минуты страх? Нет! Но все же неприятное чувство в нем копошилось. Нервы? Через смотровое окно снизу долетел чужой говор. Четко щелкнули каблуки. Виктор услышал: «Сдал. Принял! За мной!»

Новый часовой осмотрелся вокруг, поднял вверх голову: «Все на месте». Сделал несколько шагов и остановился. Паша определила: «Этот выше прежнего».

Виктор поднялся на черепичную крышу, лег плашмя. В ночном мраке перед ним лежал замерший город. Только местами светились электрические лампочки, да по одной или двум улицам бежала золотая нитка огней. Послышался шорох, на него откликнулся другой. Ни один звук не пропадал в такой напряженной тишине. Где это? Будто сдавленный со всех сторон неведомой силой, Виктор вытянул шею и прислушался. Если в такие минуты допустить малейшее ослабление воли, не трудно перешагнуть и черту трусости. Не таков коммунист Виктор Измайлов! Кто любит, как он, свою Родину, тот не переступит этой зловещей черты. Однако сердце стучало гулко. Виктору предстояло преодолеть не более двух метров, отделявших его от мачты, а они казались бесконечными.

Идти в рост или ползти? Выбрал второе, так вернее. Стараясь не шуметь, он пополз к укрепленному флагу. Вот он, символ тьмы и насилия! Теперь ты сгинешь! Сейчас! Виктор вынул из кармана перочинный ножик и проворно срезал им холст со свастикой. Не спеша расправил алое полотнище, которое держал за пазухой, прикрепил к древку. Красное знамя зареяло! Виктор почувствовал такой прилив сил, такое вдохновение, что готов был сражаться с целым вражеским взводом.