Изабелла медленно, но поправлялась. Конрад не стал бы возражать если бы она решила восстановить некий двор по яффскому образцу, но принцесса не испытывала такого желания. Нельзя сказать, что она превратилась в монашенку, это было бы неправдой. Хотя, она стала чаще подавать нищим и бывать в церкви. Арнаута Даниэля она отпустила, дав ему денег. Когда до замка, пережив жуткие испытания, добрался карлик Био, она его обласкала. Трудно было отыскать на свете существо более бесполезное и уязвимое, он хотел утратить привычку к сытой, праздной жизни и не мог и страдал от этого. Никто не хотел платить достаточно много за право таскать его за волосы. Он рыдал, рассказывая как уличные певцы, к которым он пристал в Тире, заставили его изображать бородатого ребенка.

Изабелла разрешила ему поселиться в замке, но не в непосредственной близости от себя.

Но принцессе требовался предмет для приложения своих душевных сил. Ни одна из старых игрушек, как выяснилось, для этого не годилась. К сожалению, хозяин замка, тоже. Принцесса понимала, что рано или поздно ей придется выйти за него замуж, но сама не намеревалась торопить это событие. Своего будущего мужа она уважала, но уважение это было какое-то бесцветное, лишенное живых красок. Поблек королевский пурпур на фоне которого составлялся их союз, и было сомнительно, что когда-нибудь он нальется кровью новых устремлений.

И стены замка и внутренние постройки были сложены из темных базальтовых плит, добывавшихся в каменоломнях неподалеку от замка. Еще цари хасмонейской династии применяли, за неимением ничего лучшего, этот мрачный камень. Каков он был в оборонительном смысле еще предстояло проверить, но по способности создавать мрачное настроение с ним не могли равняться ни ракушечник, ни гранит.

Жизнь в замке еще и по этой причине протекала в весьма мрачной тональности.

Однажды Изабелле пришла в голову неожиданная мысль: брат! Ведь у нее есть родной брат. Ненависть к сестре заволокла пеленой отвращения все родственные чувства. Но справедливо ли это? За последние два года она всего лишь четыре раза, да и то мельком, видела Бодуэна, Эди, как они звали его с сестрой в те времена, когда сами еще были детьми, а он младенцем. Где он сейчас? Что с ним сейчас?

По просьбе принцессы Конрад легко это выяснил, и по ее же просьбе, маркиз был счастлив, что у нее возникли просьбы к нему, он выкрал мальчика. Причем «выкрал» это слишком сильно сказано. Принц жил в пригороде Таркса, небольшого городка поблизости от Аскалона и никем особенно не охранялся. Что было странно; ведь Бодуэн был принц, такой лакомый кусок для любого интригана, которому не по нраву ныне здравствующий король. Причем, правящий не на вполне законных основаниях. Права юного Бодуэна не мог бы оспорить ни один, самый дотошный специалист по генеалогии. И при всем при этом, тринадцатилетний мальчик — по государственным меркам почти уже муж, — вместе с двумя не слишком чистоплотными и в прямом, и переносном смысле старухами, под охраною десятка солдат изгнанных из гвардии за хроническое пьянство.

Это было странно, была в этом какая-то загадка, никто не верил, что из этого невысокого, но довольно уже коренастого, белобрысого паренька может получиться король, или хотя бы более менее сносный претендент на престол. А ведь он не был кретином. Да, звезд с неба не хватал, никакими способностями, ни к каким наукам не обладал, серенький, скучненький мышонок. Не любил лошадей, оружие и игры требующие подвижности и сообразительности, но почти никогда не болел, любил поесть, мог умять два фунта сладостей в один присест. Не отмечалось в нем порывов юной рыцарственности. Как по пуху на подбородке можно судить о будущей бороде, так по ним можно предсказать особенности будущего характера. Ничего замечательного или привлекательного не было в характере юного Бодуэна. Даже большим мошенником не обещал он вырасти, даже соврать по крупному не мог. Посредственность. Тихая, может быть злопамятная.

Но Изабелла привязалась к нему со всем неистовством свежего увлечения. Она не отпускала его от себя ни на шаг. Все время обнимала, гладила, целовала. Она сама обдумывала его меню и страшно радовалась его неиссякаемому аппетиту. Вечерами она рассказывала ему сказки, а утром сама будила. Бодуэн, впрочем, уже вырос из того возраста, когда дети упиваются сказками, но не хотел в этом признаваться, чувствуя, что это вызовет неудовольствие порывистой в чувствах сестрицы. Она подавляла его силой своего темперамента, можно сказать, что он ее даже побаивался. И чем больше она говорила ему о своей сестринской любви, чем больше она ее демонстрировала, тем неувереннее и неуютнее он себя чувствовал.

Умение следовать чувству меры важно не только в любви между мужчиной и женщиной, но и в отношениях между родственниками. Если чувство одной из сторон разрастается сверх меры, а чувство другого ничтожно, или отсутствует вовсе, постройка выйдет уродливой и может, в конце концов, рухнуть.

Конрад был рад появлению этой страсти у Изабеллы. Лучше уж пусть она гладит непрерывно по голове своего угрюмого братца, чем печалится о бывшем любовнике. Он был также доволен тем, что отправляясь на войну оставляет Изабеллу не в полном одиночестве. Да и самим началом войны он был тоже доволен, он надеялся, что она как бы отсечет прежнюю жизнь, и ее прежние кошмары потеряют власть над душами живущих ныне. И тогда можно будет со спокойной совестью напомнить Изабелле о ее собственном предложении выйти за него замуж.

Целый месяц прошел в мелких необязательных стычках. Разъезд сталкивался с разъездом то здесь, то там. Фортуна подтверждала свою репутацию дамы с изменчивым нравом. За сто лет военного противостояния назореи и сарацины успели как следует изучить военные приемы друг друга и выработать соответствующие противоядия. Поэтому курд, сельджук или сириец не падал в обморок при виде закованной в сталь скульптуры с длиннющим копьем, а латинского, или английского рыцаря не смущала феерическая джигитовка воинов ислама, равно как и мелькание их проворных сабель. Опытный рыцарь, как правило, побеждал суетливого сарацина, также, как ловкий сарацин самоуверенного рыцаря.