— Тетя Паша, — обратился Сергей, — принесла библиотекарша книги?

— Была одна с книгами, — отвечала тетя Паша, сметая с Сергея снег, — а другая пришла без книг и вот тебя поджидает.

— Кто такая?

Сергей вошел в кухню и увидел стоявшую возле горевшей печи дочь Лукерьи Ильинишны.

— Лена? Ты какими судьбами?

— А такими. Захотела прийти и пришла. — Она смутилась, заметив суровый, взгляд Сергея. — Нет, я шучу. Разве можно к тебе приходить без дела?.. У меня даже два дела. — Ее красивое лицо разрумянилось, и она посмотрела на Сергея лукавыми, заблестевшими глазами.

— Говори.

— Петр Несмашный, муж Глаши, просил книжки… Ты ему обещал?

— Да, да, обещал, — сказал Сергей. — Зайдем в мою комнату, что-нибудь подберу… Тетя Паша, зажгите лампу.

В комнате Сергея было прохладно. Два окна, выходившие на улицу, запорошены снегом. Тетя Паша поставила на стол лампу и вышла. Лена остановилась у стола. На ней было узкое, по фигуре сшитое платье из светло-серого кашемира с длинными рукавами и высоким закрытым воротником.

— Посиди, Лена, — сказал Сергей, просматривая лежавшие на столе книги, — сейчас я что-нибудь найду… Ну, как там поживает твоя мать, как идут дела у Глаши?

— Мать дома, а Глаша с колхозом уехала на канал, — отвечала Лена. — Петро Несмашный тоже на канале…

— Вот эту книжку передай ему… Михаил Иванович Калинин: «О воспитании молодежи».

— Интересная? А мне можно прочитать?

— Желательно. — Сергей закурил папиросу. — Еще что у тебя ко мне?

— Была я на курсах, а Остроухов меня не принимает, — сказала Лена, блестя глазами. — Тут, говорит, учатся только члены колхоза.

— Ну, ничего, — участливо заговорил Сергей. — Я напишу Савве записку, и ты будешь учиться.

Сергей написал карандашом несколько слов, сложил лист вчетверо и передал его Лене.

— Теперь все?

— Нет, я еще хочу спросить. — Лена посмотрела на Сергея покорными глазами. — Отчего ты такой гордый?

— Вопрос этот, как говорят, не по существу, — ответил Сергей.

— А ты не смейся. — Она и сама рассмеялась неестественным смехом. — Боишься, как бы какая дура не влюбилась? Ты умышленно не замечаешь красивых женщин и этим гордишься. Вот, мол, какой я. А разве можно тебя полюбить… такого?

— А разве нельзя?

— Я — нет, не смогла бы. — Лена встала. — Ну, я пойду. — Она протянула руку. — У тебя есть девушка?

— Есть, и какая это славная…

— А я не хочу знать, — перебила Лена. — Проводи меня… Я остановилась у подруги… Здесь близко: третий дом от вашего.

Они шли молча по глубокому и пушистому снегу.

У ворот остановились. Сергей пожал ее озябшую руку и сказал:

— Лена, а сердиться не надо.

Лена молча ушла в калитку.

В это время в дом тети Паши вошел Кондратьев в высоких валенках, в шапке-ушанке и в шубе со сборками на поясе.

— С зимой вас, Прасковья Семеновна, — сказал он, снимая рукавицы. — Квартирант дома?

— Посетительницу пошел провожать. Хотите чаю, Николай Петрович?

— Чайку давай.

Кондратьев разделся и пошел в комнату Сергея, а тетя Паша следом за ним понесла чайник. Вскоре вернулся и Сергей.

— Оказывается, ты посетителей не только принимаешь, но и провожаешь? — спросил Кондратьев, сощурив глаза.

— Приходится.

— Вот что, Сергей… Завтра я еду на пленум крайкома. На пленуме два вопроса: проведение выборов и подготовка к весне… Да, кстати, утвердил вчера на исполкоме состав участковых избирательных комиссий?

— Все сделано, и с редактором договорились: будут напечатаны на отдельной листовке.

— А новые сметы изб-читален утвердил?

— Не успел.

— Вот это плохо. Новый год не за горами… А как идет вывозка сена из нагорных пастбищ? С подножными кормами надо распрощаться.

— Сено завезено. Сам проверял.

Кондратьев позвенел ложечкой в стакане.

— Возьми карандаш и запиши, чтобы не забыть, — сказал он. — Не позднее как завтра утверди новую смету изб-читален, чтобы они с нового года уже не влачили такое жалкое существование. Записал? Заодно утверди расходы на культурно-массовую работу по проведению выборов. Скажи заврайфо, чтобы не скупился… Записал? На этой неделе надо созвать совещание чабанов и заведующих овцеводческими фермами. Число назначишь вместе с работниками райзо. В январе нам необходимо провести семинар бригадиров специально по подъему урожая пшеницы. Поручи агрономам составить программу. Семинар проведем в колхозе имени Буденного — там у нас получен самый высокий урожай. Руководителем назначишь Стефана Петровича Рагулина — ему тут принадлежит первая скрипка. Ты понимаешь, в чем тут суть дела? К Рагулину мы пошлем людей на выучку… Записал? Почему ты не заслушал до сих пор на исполкоме отчет прокурора? Пусть он доложит, как у нас идет борьба с нарушителями колхозного устава. Непременно заслушай. А то мы говорим об этом много, а дела пока мало. Я не считаю Усть-Невинскую. А что делается в других станицах?.. Теперь вот еще что. Посмотри сам, как там живут наши строители в Усть-Невинской: есть ли баня, тепло ли в хатах, как готовится пища. Поторопи кровельщиков, чтобы на этой неделе гидростанция была с крышей. Заодно — будешь в Усть-Невинской — проведи собрание в колхозе Ворошилова. Надо нам там кончать дело, затянули. Пусть изберут новое правление. Председателем рекомендуй Никиту Мальцева. Люди ему доверяют. Я с ним разговаривал. Парень энергичный. Пусть на работе растет… — Кондратьев задумался. — И еще запиши: из ЦК получено письмо — необходимо срочно выслать материалы о передовых людях колхозов, получивших в этом году высокие урожаи. Я просмотрел наши данные: бедны мы такими людьми. Из председателей подходит один Рагулин.

— Бригадиров и колхозников будет больше, — сказал Сергей. — В «Светлом пути» есть двое — Лукерья Коломейцева и Глаша Несмашная. Правда, Глаша теперь уже председатель.

— Словом, это весьма важная работа.

Кондратьев допил чай, отодвинул стакан и, жмуря повеселевшие глаза, сказал:

— Утром был у меня Артамашов. Часа два беседовали мы с ним по душам. Всю жизнь свою рассказал, — видно, многое он передумал и перечувствовал… Да, молодой, а не той дорогой пошел, и если говорить по-честному, мы в этом тоже виноваты: вовремя не поправили.

— Но нас же тогда не было?

— Нас не было, были другие, — это все равно… Но ничего, человек из него еще будет.

— Рассказывал, как его на партийном собрании отчитывали?

— И об этом говорил, и о твоем отце, и о Рагулине.

— Небось просил, чтобы райком заступился?

— Нет. Он же знает, что мы утвердим решение общего собрания. — Кондратьев задумался. — Важно другое: я увидел в нем перемену. Он просил дать ему физическую работу… А знаешь, что я ему посоветовал? Пойти в бригаду.

— А он что? Согласился?

— Да. Только вот что: будешь в Усть-Невинской — поговори с новыми членами правления, чтобы они отнеслись к этому серьезно, без шуточек. Понимаешь? Многим покажется смешным и странным: вчерашний председатель работает рядовым колхозником. А с этим шутить нельзя. Еременко тоже скажи. Пусть дадут Артамашову возможность показать себя на деле. Человеку надо помочь…

Разговор продолжался еще долго, и если бы посмотреть на них со стороны, то можно было бы принять Кондратьева за отца, седого и рассудительного, который с чисто отцовской любовью учит своего сына, как ему надо жить… Собираясь уходить, Кондратьев спросил:

— Сергей, что там у тебя вышло в Усть-Невинской с девушкой из молочной фермы?

— Ты и это знаешь?

— В том-то и беда, что не знаю. А хочу знать.

Сергей угостил Кондратьева папиросой, усадил на тахту, сам сел рядом и, волнуясь, рассказал все: и как он встретил Ирину, по его словам, необыкновенной красоты девушку, и как влюбился в нее, и как в станице кто-то по злобе наговорил ей…

— А она девушка гордая, — добавил он, но ничего не сказал о том, как они расстались на поле вблизи фермы.

— Я гожусь тебе в отцы, — проговорил Кондратьев, — и ты послушай моего совета; если Ирина тебе так нравится и ты ее по-настоящему любишь — женись. И конец всем разговорам… А чего ждать?