А когда вошла Ирина с заплетенными косами, лежавшими у нее на груди, и, блестя черными глазами, еще у порога улыбнулась Сергею так украдчиво, что только он один и мог заметить, Сергею показалось, что в комнате стало светлее. Затем появились Семен с Анфисой, Никита с Варей, и Савва начал приглашать гостей к столу, говоря:

— Ах ты, горе! Не у всех имеются жены… Как же вас поудобнее за столом рассадить?

Сергей, волнуясь, обнял Ирину и сказал:

— Друзья! Вот моя жена!

— Сережа, ты с ума сошел, — чуть слышно проговорила Ирина, краснея и отстраняя его руку.

— Виктор, — не слушая Ирину, говорил Сергей, — одобряешь мой выбор?

— Вполне, — сказал Виктор. — Рядом с тобой теперь любая девушка становится намного красивее.

— Неправда! — сказала Ирина, и все заметили в ее заблестевших глазах слезы.

— Почему ж неправда? — спросил Виктор.

Ирина подняла голову и, смело глядя на Грачева, сказала:

— Потому что ты глупости говоришь!

— Обиделась, — значит, правда, — сказал Виктор, но уже обращаясь не к Ирине, а к Сергею.

— А я с Ириной согласен. Ты действительно сказал черт знает что…

— Ну, хорошо, хорошо, друзья, пусть я не прав.

— Братушка, — отозвалась Анфиса, — уж очень ты медленно выбираешь себе жену!

— Медленно, но зато надолго!.. Правильно, Иринушка?

Ирина молча села рядом с Сергеем.

Тем временем Савва налил в стаканы вина, а Анюта, розовая и взволнованная, поднесла к столу маленькую Иринушку в голубом с кружевами одеяле и осторожно передала ее Сергею.

— Ну, крестный папаша, — сказала она, озорно посмотрев на Ирину, — учись детишек нянчить… Может, пригодится!

— Наука не трудная, — рассудительно сказал Никита.

— Да тебе все нипочем, — отозвалась его жена Варя.

— Семену, Семену надо этой наукой овладевать! — сказал Савва. И все посмотрели на смутившуюся Анфису.

Семен наклонил голову и промолчал. А Сергей неумело, на вытянутых руках, держал мягкий и, как пушинка, легкий сверток, и ему не верилось, что в одеяле лежит живое существо. Все так же, не сгибая рук, он обошел вокруг стола. Гости заглядывали в одеяло и видели там крохотное личико с чуточку приоткрытыми сонными и ко всему равнодушными глазенками. Когда Сергей подошел к Ирине, она встала и сказала:

— Эх, медведь! Руки — как грабли… Еще уронишь!

Ирина взяла ребенка, склонила к нему голову, шепотом говорила что-то такое ласковое и нежное, отыскала соску, — ту самую соску с белым роговым кольцом, которую Сергей привез из Москвы, — подобрала концы одеяла, оправила на голове девочки беленький чепчик — и все это делала так умело и проворно, что ей могла позавидовать самая взыскательная мать. Передавая девочку Анюте, она поцеловала ее в теплую, с нежным пушком щечку и рассмеялась.

Сергей стоял тут же и то улыбался, то одобрительно кивал головой, а потом взял стакан с вином и предложил выпить за здоровье крестницы Ирины Остроуховой. За столом стало шумно — все смеялись, шутили, хвалили Анюту и за то, что в доме у нее всегда весело, и за то, что дети у нее такие голубоглазые и славные, и за то, что она такая заботливая хозяйка. А на столе чего только не было — тут и жареный гусь, обложенный печеными яблоками, и тарелки свиного холодца с застывшим, как иней, салом, и горы малосольных помидоров, и пироги, и ватрушки, и какие-то зубчатые пряники.

После ужина, когда маленькая Ирина снова лежала в люльке, а мальчуганы ушли спать, появился патефон, и гости разделились. Семен заводил патефон, Анфиса подбирала пластинки, Варя учила мужа танцевать вальс, а Ирина и Анюта сидели за столом и тихонько говорили о чем-то своем.

Друзья детства уселись на диван, закурили; разговаривали, смотрели друг на друга восторженными глазами, и им не верилось, что вот они снова вместе и что каждый из них уже не тот, каким был еще, казалось, совсем недавно.

— У меня свои планы и свои нужды, — говорил Савва. — И не могу же я печалиться о других. И в Родниковской и в Белой Мечети есть станичные советы, так о чем же они там думают? Или хотят, чтобы я взял их на иждивение? Не могу!

— Милый Савва, но и нельзя жить интересами одной своей станицы, — возразил Сергей. — Твоя Усть-Невинская не на острове стоит!

— Все правильно! — Савва даже приподнялся. — Но что ты там, Сережа, ни говори, а понять я тебя не в силах… То ты Усть-Невинскую возвеличивал, в первые ряды ставил… Помнишь, как мы вот на этом же диване вели беседу, как ты горячо нам подсоблял, и мы дело двинули… А теперь черт его знает что получается! Гидростанцию планировали для себя, а вышло для всех… Обидно, Сережа! Ведь старались! А лес? Себе приобретали, а получается — работали для чужого дяди…

— У тебя странное понятие о своем и чужом — вот в чем беда.

— Да уж какое есть, — с обидой ответил Савва.

— Разве гидростанция теперь уже не твоя?

— Моя, но и не моя. — Савва обратился к Виктору, который сидел с поникшей головой, курил и молча слушал. — Витя, ты человек образованный, рассуди — кто из нас прав?

— Я у вас временный гость, — ответил Виктор, не подымая головы. — Моя обязанность — установить машины… Но мне непонятно, о чем вы спорите?

— Обижает меня Сергей! — волновался Савва. — Понимаешь, все мои планы рушатся… Ну, скажи, разве друзья так поступают?

— Смотря по тому, как понимать дружбу, — с улыбкой сказал Сергей.

— Зря, Савва, волнуешься. — Виктор поднял голову и оправил ладонями спадавший на лоб мягкий чуб. — Мне кажется, как бы Сергей ни поступал, он прав… по-своему, конечно.

— Почему ж прав? — спрашивал Савва. — А мы? А вся станица?

— Прав уже по одному тому, — продолжал Виктор, — что его, так сказать, теперешнее место в обществе заставляет это делать…

— Ты опять свое? — Сергей решительно встал. — Так могут рассуждать действительно только временные гости… Но мы-то с Саввой здесь жители постоянные.

— Ну, полно, Сережа, — добродушно заговорил Виктор, тоже встал и застегнул пиджак. — Чего ты злишься? Ну, пусть я не прав, — не настаиваю… И не будем об этом… Лучше расскажите мне, что нового в станице?

— Савва, побеседуй с гостем об усть-невинских новостях, — сказал Сергей. — А я буду благодарить хозяев, мне пора! — Последнюю фразу он нарочно произнес громко, так, чтобы услышала Ирина. — И прежде всего я благодарю Анюту — это же золото, а не хозяйка!

В комнате наступила тишина. Сергей надевал шинель и поглядывал на Ирину. Ирина тоже стала одеваться.

— Ну, что же это такое! — Савва развел руками.

— Куда ты торопишься?

— Не могу, Савва… Спешные дела… Завтра я буду у тебя…

Сергей попрощался со всеми, подмигнул сестренке, подошел к люльке, посмотрел на сонное личико Иринки и вышел. Впереди его прошла Ирина.

Савва проводил Сергея за ворота.

— Обиделся? — спросил он, блестя глазами.

— Нет, не обиделся, а только слушать тошно… Да, вот что не забудь: Грачеву потребуются люди. Пошли к нему Прохора и еще человека три.

Сергей обнял Ирину, а она, словно давно этого поджидала, прижалась к нему, и они пошли улицей, не торопясь, точно и не зная, в какую сторону лежит их путь, — куда бы ни идти, лишь бы не стоять на месте… А Савва, оставшись у ворот, еще долго смотрел им вслед и думал:

«Сережа, Сережа, так вот какое у тебя спешное дело… А я и знал, что захотелось тебе побыть с Ириной. Вот и ушел. И правильно сделал. На твоем месте и я не стал бы сидеть в хате, потому что ноченька-то какая!..»

А ночь и в самом деле была хороша. Кто-кто, а Сергей Тутаринов знает, как чудесна южная осенняя ночь в эти часы. Давным-давно спит Усть-Невинская, и над ее припудренными инеем крышами разлита такая тишина, что даже слышно, как шуршат крыльями грачи, зорюя семьями на тополях; шатер неба высок и матово-черен, и над головой рассыпано столько малых и больших звезд, что рябит в глазах, если подолгу смотришь вверх; от Кубани веет изморозью, а широкая, со шпалерами акаций улица совсем пуста, и идешь по ней не один, а с любимой девушкой!