Взволнованно-радостный, Рубцов-Емницкий приветствовал Сергея сперва улыбкой, а потом крепким пожатием руки. При этом он взглянул в окно на горящие под солнцем цинковые крыши, на зацепившуюся за трубу паутину.

— Ах, и что за чудо погода! — воскликнул он. — Ведь это же царственная осень! Погляди, Сергей Тимофеевич, какие повсюду лежат краски! А этот без конца и края летящий шелк! Нет, такая погода просто балует кооператоров!

— Почему же она балует только кооператоров? — спросил Сергей. — По-моему, такая теплая осень всем приятна.

— Всем — это да! Но нам, для ясности, — людям торгующим, — это же просто благодать! В Москве снег, метели, а у нас такой погожий день.

— Лев Ильич! — перебил Сергей. — О погоде поговорим после. Ты давно приехал?

— Только сейчас с поезда.

— Ну, рассказывай, как там, в Москве? Все закупил?

— Закупил? — Рубцов-Емницкий усмехнулся. — Такое слово не подходит. — Он снял плащ, сел ближе к Сергею и тяжело вздохнул. — Сережа, не закупил, а добыл, заполучил, заимел, из зубов, для ясности, вырвал, да и то не по всем нарядам. — Рубцов-Емницкий стал рыться в портфеле. — И итог все ж таки неплохой — турбина и генератор держат маршрут на Усть-Невинскую. Сам ездил на Урал и погрузил… А ты знаешь, что такое достать на Урале вагон? Но Рубцов-Емницкий раздобыл и вагон. У меня там завелся дружок…

— Ты все обзаводишься дружками? А что же с остальными нарядами?

Рубцов-Емницкий вынул из портфеля бумаги.

— Вот они, уже с резолюциями… Министр электропромышленности оказался такой внимательный, просто на редкость приятный человек. В министерстве меня каждая секретарша теперь знает. Тоже очень приятные женщины. Познакомились мы, можно сказать, на деловой почве… Даже одного дружка там нажил — милейший характер.

— Опять дружок?

— Без них в нашем деле нельзя… Да, так вот, с министром у меня дела решились по-хорошему и быстро. Но эти резолюции не министра, а главка. Министр позвонил начальнику главка, а вот там я и завяз. Прибыл в главк, и пришлось, для ясности, покружиться. Начальника еще нету, а секретарша попалась не женщина, а прямо скажу — черт. Я сижу и, жду. Вижу, мимо меня так важно прошел начальник, я — за ним. «Обождите, гражданин». Жду. А телефоны уже мучают секретаршу. Начальник в кабинете сидит, а она всем отвечает, что начальника нету… И это на моих глазах такой обман. Тут я не мог сдержаться, отстранил секретаршу вежливо — и в кабинет… Там и состоялся у меня крупный разговор, а все ж таки резолюции заполучил. — Рубцов-Емницкий тяжело вздохнул. — Ты знаешь, что он мне сказал? Все колхозы точно сговорились насчет строительства станций — едут и едут. Говорю ему, что не сговорились, а так, строим по плану… Пожил я там немного — в главке тоже появились дружки, а все ж таки ни электромоторов, ни лампочек, ни кабеля, ни провода, ни изоляторов отгрузить так и не смог.

— Почему?

— По причине разбросанности баз. Главк-то в Москве, а электрооборудование, для ясности, приходится получать и в Житомире, и в Киеве, и в Риге, и в Ленинграде, а я не мог разорваться. Хорошо, что сумел проскочить на Урал. — Рубцов-Емницкий горестно улыбнулся. — Это как в песне поется: «Дан приказ: ему на запад, ей в другую сторону…»

— Придется ехать и в другую сторону, — сказал Сергей, рассматривая наряды.

— Да я готов лететь хоть на край света! Сережа, помнишь нашу первую встречу? Я еще тогда предвещал и говорил, что с тобой-то мы сможем смело…

— Только ты желал видеть меня не в этом кабинете?

— Ну, то, чего я желал, — дело прошлое. — Рубцов-Емницкий придвинул стул. — Главное — мы вместе вершим одно большое дело… Да, так вот в чем суть вопроса. Я могу выехать в эти города хоть завтра и даю слово, что все оборудование будет представлено, но мне нужно, для ясности, взять с собой, — буду называть вещи своими именами, — некоторый вес сливочного масла… Сережа, черкни писульку на сырзавод, чтобы там все обделали без лишних мыслей…

— Это зачем масло?

— Наивный вопрос. — Рубцов-Емницкий смущенно улыбнулся. — Электрооборудование будет быстрее двигаться.

Сергей встал.

— А без масла не можешь?

— Могу, но… убыстрять же надо движение.

— Убыстрять? Так и дурак сможет убыстрить. — Сергей сел за стол. — Вот что, Лев Ильич: ты дал слово работать честно — сдержи! Никакого масла ты, конечно, не получишь, а выедешь завтра. Даю тебе месяц сроку. Чтобы через тридцать дней все оборудование было в Усть-Невинской. Сможешь?

— Значит, без всего?

— Да.

— Трудновато будет, но попробую. Убыстрения не получится…

Рубцов-Емницкий любезно простился и вышел.

«Странный человек, — подумал Сергей. — А слова-то какие? «Некоторый вес»… «Черкни писульку»… «Обделать без лишних мыслей»… Черт знает на каком это языке!»

Гремя толстой, из груши, палкой и немного прихрамывая, вошел Федор Лукич Хохлаков. Он, молча, с достоинством протянул руку Сергею и сказал:

— Сергей, что-то ты очень быстро обзавелся приемной. Там у тебя диваны появились, круглый стол, цветы, газеты на столе — как все одно в каком министерстве… Неужели ты этому научился на фронте?

— А что в этом плохого?

— Людей собралось, как на суде. Насилу протискался к тебе в кабинет.

— Значит, у каждого есть ко мне дело, вот они и пришли. В этом я не вижу ничего плохого, а наоборот…

— Ты не видишь? — перебил Федор Лукич, затем вынул коробку папирос и угостил Сергея. — Ты не видишь, а я вижу… Ты так вот приучишь людей бежать с жалобой по всякому пустяку, тебе и работать некогда будет… Тут, возле исполкома, жалобщиков соберется целая ярмарка.

— Этого бояться нечего.

…Федор Лукич Хохлаков недавно вернулся из Кисловодска. После месячного лечения старик поздоровел, но был мрачен, жаловался на боль в правой ноге и без палки ходить не мог. Он попросил себе легкую, не связанную с разъездами работу. Ему посоветовали стать заведующим районной мельницей, и он согласился. Приняв водяную мельницу, стоявшую за станицей, вблизи Кубани, он несколько дней не появлялся в исполкоме.

О возвращении Хохлакова узнал Алексей Артамашов и как-то под вечер приехал к нему на тачанке, злой, с опухшим и сердитым лицом. Кучер отнес в сенцы две корзины, зашитые сверху мешковиной, а Артамашов прошел в комнату. Федор Лукич пригласил пить чай. Артамашов сел и стал жаловаться на Сергея.

— А чего ты удивляешься? Известно, что новая метла метет чище. — Хохлаков усмехнулся. — Да и какая метла! Но ты, Алексей, не смотри, что у него полная грудь наград. Я о людях сужу не по медалям… Еще не известно, как он поведет район… Слишком горяч… на электричество напирает…

— Да, я это понимаю, — волновался Артамашов. — Но он же меня, Федор Лукич, от работы отстранил!

— Это как так отстранил? Самочинно? А где общее собрание?

— Диктаторствует.

— Кто ж ему позволил нарушать колхозный устав? — Хохлаков встал, прошелся по комнате. — Здорово работает! Но ничего, Алексей, для всякого самочинства у нас есть законы…

— Да что ж — законы? Как же тут быть, ежели он запретил мне работать, ревизию назначил…

— Докапывается?

— Его отец председатель ревизионной комиссии, — продолжал Артамашов. — Зараз кладовую ревизуют… А еще он был у директора МТС. Такой ему нагоняй дал, корову приказал вернуть и грозился… Ну, как же мне быть?

— Поезжай домой, а я сам с ним поговорю, — угрюмо сказал Хохлаков. — И с Кондратьевым посоветуюсь…

Это и заставило Хохлакова прийти к Сергею. Он стоял у окна и раздумывал о том, с чего бы ему начать этот неприятный разговор. Он стукнул палкой о пол и подошел к Сергею.

— Ну, Федор Лукич, — заговорил Сергей, — расскажите, как там у вас на мельнице? Завозно?

— Зараз меня не мельница интересует, — не глядя на Сергея, ответил Хохлаков. — Что там у тебя произошло с директором усть-невинской МТС?

— Ничего особенного. Я ему сказал, чтобы он вернул корову, которую взял на ферме колхоза имени Ворошилова, — вот и все.