Дорофей ехал шагом, но когда колеса запрыгали по мостовой, он погнал лошадей, как бы желая на деле убедиться, хороша ли в этом городе мостовая… Нельзя сказать, чтобы она была очень хорошая! В двух или трех местах тачанку так тряхнуло, что Дорофей, беспокоясь о колесах, выругался и попридержал лошадей. Сергей ухватился за поручни и не смотрел по сторонам. Когда же колеса плавно покатились по асфальту и Дорофей, добродушно улыбаясь, сказал: «Да! Вот это, черт возьми, роскошная дорога», — Сергей поднял голову и увидел Машук совсем близко. Гора, местами уже пожелтевшая, до половины поросшая мелким кустарником, возвышалась прямо перед ним, и весь город лежал у ее подножия: улицы, дома, каштановые аллеи — все устремилось к ее вершине и, как бы не в силах взять такой высокий подъем, остановилось на зеленом склоне.

Пока Сергей любовался видом горы Машук, заметив на ее вершине гуляющую парочку, которой не было решительно никакого дела до того, кто там ехал на тачанке; пока рассматривал город, тихий и немноголюдный, где все располагает к отдыху, где даже милиционеры, подражая курортникам, стоят на постах в ослепительно белых костюмах; пока тачанка катилась по проспекту, с двумя рядами тенистых каштанов, под развесистыми ветками которых, как под крышей, бегали игрушечные на вид вагончики трамвая, — Дорофей тем временем успел разузнать у прохожих, на какой улице находится Дом колхозника.

В просторный двор, покрытый асфальтом, Дорофей влетел бодрой рысью, приветливо улыбнулся дворнику, отворившему ворота, как бы говоря этой улыбкой: «Дедусь! Видал, как умеют ездить устьневинцы?» Он описал тачанкой круг и поднял такой шум, что из коридора выбежала молоденькая, в белом переднике, девушка. Дорофей тотчас ее заметил, улыбнулся и ей, даже успел подморгнуть: дескать, чего так смотришь? Мы еще и не такие круги умеем описывать!..

Как только тачанка остановилась, Дорофей молодцевато спрыгнул на землю и стал распрягать лошадей, а Сергей пошел к девушке в белом переднике, чтобы узнать у нее, есть ли в таком просторном дворе кран с водой… Поговорив с девушкой, Сергей узнал не только о том, что в Доме колхозника есть и кран и умывальник, а также и о том, что его собеседница не просто девушка в белом переднике, а дежурная, — потому-то и стояла она на пороге вызывающе гордо, как только и могут стоять одни лишь дежурные гостиниц, когда у них все номера заняты на год вперед. И выбежала она во двор не ради девического любопытства… Нет, девушка в белом переднике, с нежно-голубыми глазами торопилась предупредить приезжих, что, в Доме колхозника «на данный отрезок времени вся наличность коек и номеров занята». Сергей поспешил заверить девушку, что наличность коек и номеров его вовсе не интересует, ибо спать возле тачанки, когда под тобой лежит пахучая трава, куда приятней, чем в душном номере… Тут нежно-голубые глаза вдруг заметили звездочку, блестевшую на груди у приезжего; строгое, неприступное лицо дежурной озарилось приятной улыбкой, глаза сделались еще более нежными и голубыми, а в голосе появились трогательно-ласковые звуки.

— Вы — Герой? — спросила она.

— Гожусь и в герои! А что ж?..

После этих слов Сергей так посмотрел на дежурную и так значительно повел своими широкими бровями, что бедная девушка почувствовала какое-то сладкое кружение в голове.

— Герой… А я вам такое наговорила. Но вы не беспокойтесь. У нас есть бронь… Я только позвоню и согласую…

— Кому вы хотите звонить?

— А Маргарите Федоровне.

— Кто такая эта Маргарита Федоровна?

— Да разве вы не знаете? Ее все знают… А как она обрадуется!

— Чему же, собственно, радоваться?

— Она обожает… Вот я позвоню…

— Зачем же звонить? Вовсе не надо звонить.

— Ничего, ничего, — молвила девушка, вся пылая от счастья. — Одну секунду.

Девушка скрылась в коридоре, а Сергей отыскал кран, разделся по пояс и стал умываться. «Надо умыться и сменить рубашку, — рассуждал он, подставляя под струю холодной воды свою крепкую шею. — А то, чего доброго, эта Маргарита Федоровна явится передо мной каким-нибудь важным лицом, а я весь в пыли, как сатана». Такое сравнение Сергею понравилось, ибо уж слишком сильно загрязнился он в дороге, — и в уши, и в ноздри набилось столько всякой липкой нечисти, что отмыть ее было не так-то просто…

Старательно вымывшись до пояса, Сергей вытер холодное тело полотенцем и надел чистую верхнюю рубашку. Это была его любимая рубашка из белого полотна, сшитая еще до войны на манер горских бешметов: стоячий воротник, простроченный и вкось и вкривь, широкие обшлага на рукавах, круглые, величиной с горох, пуговицы, пришитые одна возле другой от самого подбородка до пояса, — словом, это была казачья рубашка, и к армейским бриджам, которые носил Сергей, лучшую подобрать было невозможно…

Рубашка была очень хороша, но только не висели на ней ни медаль «Золотая Звезда», ни орденские ленточки… Когда Сергей причесал мокрый чуб и стал сворачивать старую, изрядно запыленную гимнастерку, раздумывая, как бы ему разыскать нужную контору, из окна дежурки донесся звонкий голосок девушки: «Разбронировать пятый? Поставить цветы? И цветы будут и занавески повесим! Все, все будет!» Сергей улыбнулся, услышав о цветах и занавесках. «А оно, пожалуй, и лучше спать в хорошем номере да еще и на кровати с пружинами», — подумал он. После этого и девушка в белом переднике, и незнакомая ему Маргарита Федоровна, и даже дворник, который о чем-то расспрашивал Дорофея, показались людьми необыкновенно вежливыми, приятными. И Сергей был рад, когда дежурная снова подбежала к нему, блестя взволнованными глазами.

— Дорогой товарищ! — сказала она приятным голосом. — Дорогой товарищ, Маргарита Федоровна и я просим вас… просим вас…

Тут ее приятный голосок оборвался, нежно-голубые глаза расширились и помрачнели. Сергей заметил эту внезапную и странную перемену на лице девушки.

— А где звездочка? Об-бманщик… — проговорила она сквозь слезы. — Нету у нас номеров!

И ушла. Сергей долго смотрел ей вслед. «Забавно», — проговорил он, а что означало это слово, к кому оно было обращено и какой содержался в нем смысл, — никак нельзя было понять. «Да, очень забавно», — еще раз сказал он и пошел разыскивать контору…

Тут читатель должен быть предупрежден: мы не станем называть ту контору, куда направился наш герой, ее полным именем, а назовем так: Н-ская контора. Поступить так нас вынудили две причины. Первая причина заключается в том, что название этой конторы состоит из такого неудачного сочетания гласных и согласных звуков, что произносить его вслух очень трудно. Вторая причина имеет общественный характер. Дело в том, что в небольшом городе на склоне горы Машук, так сказать, в лермонтовских местах, удобно разместилась не одна контора: что ни особняк с садом и беседкой, увитой хмелем, то и контора по заготовке и сбыту всевозможного сырья, строительного материала, молока, шерсти, яиц, масла, кожи — словом, всего, что можно заготовлять и сбывать. Трудно сказать, были ли тому виной серные источники, или горный климат, или какой-либо другой природный фактор, только у подножия горы Машук приютилось изрядное количество краевых и межкраевых, союзных и межсоюзных контор; и если бы мы назвали одну из них и сказали, что наш герой пошел именно в эту контору, миновав все другие, нас обвинили бы в нечестности. Какой-нибудь почтенный управляющий, проживший в этом городе безвыездно лет двадцать, человек, без которого не обходится ни одно важное совещание у председателя горисполкома, вполне законно может сказать: «А почему Герой Советского Союза пошел в контору Терентия Игнатьевича? А почему не ко мне? Разве мое учреждение недостойно того, чтобы о нем написать в романе? У меня-то есть что и описать и показать, а у Терентия Игнатьевича, если говорить правду, квартальный план никогда не выполняется, да и в самой конторе нет никакого порядка. У Терентия Игнатьевича — это все знают — к посетителям нет должного уважения, жалобы маринуются, да и в кабинете не видно ни одного приличного дивана или ковра. А у меня контора, как часовой механизм!..» И пойдут управляющие и директора расхваливать и себя и свои учреждения… А кому это интересно слушать?.. Так что уж лучше мы не будем называть контору ее точным именем, а скажем: Сергей пошел разыскивать Н-скую контору.