— В Соликамске? — насторожился Белов. — Прошлый раз, если мне не изменяет память, вы говорили…

— Она тебе изменяет, — строго сказал Лядащев.

— Что ты, Василий, все рот людям затыкаешь? Любознательный юноша… Хочет все знать.

— Иногда надо умерять свою любознательность! — ожесточился Лядащев.

— Ха!- Ягупов лихо закинул порожнюю бутылку за спину.- У них, Белов, такими любознательными все камеры забиты.

— У кого это- «у них»? — прошептал Лядащев. — Рубанут тебе когда-нибудь твой болтливый язык!

— Сам рубанешь или палача пригласишь? — Ягупов вскочил на ноги и выхватил из рук Бекетова наполовину пустую бутылку с венгерским.

— Прекрати, Ягупов!- закричали офицеры, но тот вылил остатки вина в костер и с криком: «Не будем мы с тобой пить!»- замахнулся бутылкой на Лядащева. Бекетов привычно вцепился в правую руку Ягупова.

— Ну что вы в самом деле, господа!- чуть ли не со слезами закричал Александр.- Кто же дерется бутылкой? Это совершенно противу правил! Бутылки… и дворянская честь!

— Кто тут про дворянскую честь? — прорычал Ягупов. — Это опять ты, щенок? Зализанная душа! Я тебе покажу «дуэль»!

Огромный кулак нацелился на Сашино ухо, но бдительный Вениаминов повис на левой руке Ягупова.

— Белов, уйдите с глаз! Идите к лодке! — кричал красный от натуги Бекетов, пытаясь вырвать из руки Ягупова бутылку.

— Рубанут язык! — вопил Ягупов. — Надька в крепости сидит… Дворянская честь… мать твою!

— Поверь, Павел, я все делаю, чтобы помочь Надежде Ивановне,- тихо произнес Лядащев.

— Ничего не понимаю, — причитал Саша. — Зачем кричать, ругаться, когда можно выбрать позицию и удовлетворить обиду, смыть оскорбление кровью…

— Помолчи, курсант, — грустно сказал Лядащев.

21

Алексей шел в Микешин один. Путь его краешком задевал Невинские болота, старушка утверждала, что так идти много короче, чем по тракту.

Поплутав день в топях и хлябях, он вышел на тропу, и тропа привела его к озеру. Вечерело… На водной глади в другом конце озера плавало малиновое пятно. Казалось, свет исходит изнутри, со дна, но это было отраженное с высокого берега пламя костра, и Алексей пошел на него, пробираясь сквозь заросли ольхи и крапивы.

Свет шел не от костра, как думал Алексей, а из окон двухэтажного особняка, стоящего на крутом берегу озера. Через еловые ветки покойно светились окна нижнего этажа. Из высокой трубы шел дым.

«Печи топят в такую жару, — подумал Алеша. — Странный дом… Куда это я вышел? А… Старушка говорила, «царев доми»… Значит, правильно иду, не сбился с маршрута».

Алексей осторожно отодвинул еловую ветку и заглянул в открытое окно. В комнате находилось двое мужчин. Один сидел над остатками ужина, другой, высокий старик в синей поддеве, стоял рядом и наливал из большого штофа водку в граненую чарку.

— Груздочками закусывайте, ваше сиятельство, — приговаривал старик. — Груздочек сам проскальзывает.

— Груздочки- это грибы,- заплетающимся языком сказал тот, кого называли сиятельством. Голова его вдруг мотнулась вбок, грозя перевесить шатко сидящее тело, но он подхватил руками свою тяжелую голову и, словно крепя ее к шее, вернул в прежнее вертикальное положение. — Грибы… это к чему?

— Даме к беременности,мужчине- к удивлению,- с готовностью пояснил старик. — Но это, если во сне грибы видеть.

— У меня здесь все, как во сне.

Алексей присел под окном. Где он слышал этот голос?

— Так о чем я? — продолжал мужчина. — Грибы к утомлению… Нет, я говорил, что тебе надо ехать с нами во Францию. Калистрат, Франция- звезда души моей! Ты сгинешь в этих болотах, Калистрат. Болота — это к чему?

«Совсем недавно, — мучительно вспомнил Алеша,- эти бархатные интонации, этот акцент…»

Он решил заглянуть в следующее окно, для чего встал на четвереньки, пролез под низкорастущими ветками ели и замер, открыв от удивления рот.

Ее он узнал сразу… Она сидела перед горящим камином, головка ее над спинкой кресла изогнулась подобно экзотическому цветку.

Словно почувствовав Алешин взгляд, девушка повернула голову и, увидев прижатое к стеклу лицо, несколько секунд с удивлением его рассматривала, потом стремительно вскочила и выбежала из комнаты. Алексей и шагу не успел сделать, как она очутилась рядом.

— Молчи, — услышал он требовательный шепот. — Иди за мной. Не надо, чтобы тебя здесь видели.

Она толкнула низкую дверь и, уверенно держа Алешу за руку, повела его вниз по узким ступеням. В подвале было душно и темно, только в окошке у потолка светился рог молодого месяца. Сундуки, бочки, сваленные в кучу седла или что-то похожее на седла, в углу поблескивала позолотой огромная рассохшаяся зимняя карета на полозьях. «Как ее сюда втащили? — подумал Алексей и тут же одернул себя:- О чем думаю-то, мне-то что за дело?»

— Вот мы и встретились опять, богомолка. Испугался?

— Нет, сударыня, — ответил Алеша тоже шепотом.

— Врешь. Зачем ты здесь?

— Мимо шел. Хотел попроситься на ночлег.

— Здесь мимо одни шпионы ходят? Женские тряпки сбросил?

— Это была шутка, сударыня. Я поспорил, что в женском платье во мне не узнают мужчину.

— Все врешь. Ты не мужчина, ты мальчик. Красивый мальчик… И я тебя давно жду, а если не тебя, то кого-нибудь вроде тебя. — Она тихонько засмеялась и прижалась к Алеше, щекоча ресницами его лоб.

Алешина рука покорно легла на ее талию, голова закружилась:

«Что вы, сударыня? Я, право…» Девушка вдруг зажала его рот нежной ладошкой и замерла, вслушиваясь.

— Калистрат, где она? — произнес знакомый голос, и молодой месяц исчез, закрытый чьей-то спиной: — Я не могу жить без нее, а она отказывает мне даже в уважении. Да, да, она меня не уважает, — грустно добавил де Брильи и запел:

У окна сидела принцесса-красавица,

Все по ней вздыхали, никто ей не нравился,

Смеялась принцесса над всеми вельможами,

Досталась принцесса бедному сапожнику…

— Как поет! — прошептала Анастасия восторженно. — Кто бы мог подумать, что он умеет так петь! Дверь в подвал внезапно отворилась.

— Там кто-то есть, ваше сиятельство, — крикнул сторож. Анастасия втолкнула Алексея в карету, прошептала на ухо:

«Жди меня здесь!»- и легко взбежала по ступенькам.

— Кошка кричала, как безумная. Я пошла в этот подвал, а там мыши пищат и темно…

— Звезда моя,- пылко воскликнул француз и тут же сник:- Прости меня, я пьян. О, эта проклятая русская водка!

— О чем ты пел, Сережа?

— Постель наша будет глубже океана глубокого, а в каждом углу расцветать будут ландыши. Так поют во Франции про любовь.

Де Брильи привалился к стенке, ноги его не держали.

— Пошли, ваше сиятельство…

Алеша дождался, когда голоса стихли, и вылез из кареты. Неожиданная встреча с красавицей возбудила его до чрезвычайности. Что за странные колдовские слова: «Я тебя давно жду…» Никто и никогда не говорил ему таких слов. Может, эти слова таят в себе опасность и ему лучше уйти? Уж не заперт ли он в этом подвале?

Он тихо поднялся по ступеням. Дверь открылась от легкого толчка, в лицо пахнуло лесной сыростью, запахом прели и хвои. Алеша поежился. Провести ночь под крышей было куда приятнее, чем лежать в мокрой траве. Он вернулся назад, залез в просторную, как комната, карету и растянулся на пыльных подушках.

А впрочем, какое ему дело до этой красоты? Не о ней он хочет думать. Надо расслабить мышцы, удобно положить щеку на ладонь, потом неторопливо рыться в памяти, вспоминая какую-нибудь из ночевок в лесу, костер, брошенный на лапник плащ, и тогда из темной глубины прошедшего, но такого недавнего и дорогого времени, выплывет лицо Софьи, и он услышит далекий зов: «Я жду…»

Уже кричали петухи и небо в амбразуре окна стало белесым, когда его бесцеремонно растолкали сильные руки Анастасии.

— Проснись, Алеша. Хватит спать!

— Откуда вы знаете, как меня зовут?- Остатки сна как рукой сняло.