— Гейл!
Но Гейл Гейли была захвачена сюжетом.
— Я вспомнила. Ты в это время ругался, говорил что-то о том, что ты не культурист, — засмеялась она.
Из динамика раздался голос режиссера:
— Вы должны не играть, вы должны жить в реальных образах, как я уже сказал. И когда мы будем снимать пробу, друзья, то, пожалуйста, не смейтесь, хорошо? Все это очень серьезно. Ах, Джон, может быть, тебе лучше приподнять ее и даже пронести? На экране это будет смотреться лучше. О’кей, ребята, давайте пробежимся еще раз с самого начала, а потом снимем пробу.
Джон Баббер опять покачал головой.
— Это неправильно, Гейл, так нельзя. Это все нечестно... — начал он, но она прервала его, снова неправильно расценив его намерение.
— Это неважно. Действительно, будет выглядеть лучше, если ты будешь нести меня на руках. Ах, ты хочешь сказать, что неправильно, потому что у меня в руках тогда не было сумочки. Ты прав. — Гейл бросила сумочку на пол, чтобы та, как тогда, оказалась вне поля ее зрения.
Джон поднял Гейл, и она обхватила его руками за плечи. Ощущая прикосновение ее тела к своей спине, Джон повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо, и они встретились взглядом. Губы их были на расстоянии всего лишь нескольких дюймов друг от друга и, казалось, между ними пробегала электрическая искра. Они больше не играли в героев и репортеров, а были просто мужчиной и женщиной.
С трудом им удалось разомкнуть объятия, и лишь голос режиссера вернул Гейл с небес на землю.
Режиссер приказал повторить прогон сцены еще раз, но уже точно как в жизни. Джон Баббер опять отправился в гримерную, где его лицо намазали какой-то отвратительной на вид гадостью с омерзительным запахом, которая на пленке выглядела как грязь. Благодаря чуду телевидения, из специальной дымовой машины начал выходить дым, заполняя салон самолета. Режиссер включил видеокамеру. Все выглядело достаточно живо и эмоционально на фоне дыма и цветных огней, которые имитировали языки пламени, особенно если учесть, что играли непрофессиональные актеры. Только Джон Баббер держался немного скованно и чувствовал себя неловко. Он нервничал, но ведь это было естественно, поскольку он рисковал больше, чем все остальные.
— Давайте передохнем, ребята, — объявил режиссер. — Благодарю вас, вы отлично поработали.
Тут инспектор Дейтон решил, что пора действовать. Он подошел к Гейл со своим полицейским удостоверением.
Увидев Гейл в обществе полицейского инспектора, Джон Баббер нахмурился. Почему он разговаривает с Гейл? Он направился к ним, но его остановила гример: «Мистер Баббер, позвольте мне убрать грим с вашего лица».
— Успеется, — запротестовал Джон, но не успел он сделать ни шага, как к нему подбежали Сьюзен и ее дочь Келли.
— Мистер Баббер, ах... Джон, Келли просит вас подписать автограф на Джоне младшем.
Девочка протянула Джону ручку и куклу «Джон Баббер». Баббер впервые видел такую куклу. Она выглядела довольно нелепо, но очень похоже на него. Что оставалось делать Джону? Не мог же он разочаровать девочку. Ставя свой автограф у куклы на груди, он смотрел на Гейл, ощущая сильное беспокойство. И вот он увидел, что сыщик вместе с Гейл направились к выходу. Он должен догнать ее и рассказать ей правду, пока она не узнала ее от кого-то другого.
Отдав Келли куклу, Джон побежал вслед за ними, крича: «Гейл, Гейл!»
Но ему не удалось пробраться к выходу, поскольку дорогу ему преградил мистер Смит, один из пассажиров рейса 104, нога которого все еще была в гипсе. Глаза Смита светились благодарностью.
— Благодаря вам я дышу, я вижу солнце. Да благословит вас Бог. Благодаря вам я жив. Я обязан вам каждой минутой своей жизни, — он протянул Джону руку.
Джон Баббер пожал Смиту руку, не мог же он оставить Смита стоять с протянутой рукой. В это время инспектор Дейтон и Гейл вышли за дверь. Баббер почувствовал острое разочарование и отчаяние, с которым уже не в силах был бороться.
Гейл в изумлении смотрела на золотые и серебряные кредитные карточки, выложенные перед ней на столике в кафе Дейтоном.
— Да, это мои карточки. А я думала, что они сгорели вместе с бумажником в самолете во время взрыва! Где вы их нашли?
Инспектор Дейтон рассказал ей о подлом воре и мошеннике Берни ла Планте — очевидно, он виноват в пропаже кредитных карточек.
— Но каким образом этот подонок мог их украсть?
Детектив откинулся на стуле и засмеялся, показывая крепкие белые зубы.
— Ла Плант! Ха! Какая версия вас интересует? У этого прохвоста больше историй, 1ем в любой газете. Во-первых, он называет себя «Ангелом, спасшим рейс 104». И что, спасая вас, он прихватил вашу сумочку, но забыл ее вернуть. Это версия №63. А согласно шестьдесят четвертой он взял ваши кредитные карточки, чтобы купить себе ботинки — потеряв свои, которые стоили сто долларов. Этот тип — превосходный хвастун; завтра его должны судить за торговлю краденым товаром.
Потом Дейтон внимательно посмотрел на Гейл, нагнулся к ней и доверительно прошептал так, чтобы остальные посетители кафе не могли его слышать:
— Послушайте, я, конечно, понимаю, что это совершенно бессмысленно, но этот парень... герой... Баббер... Он ведь был раньше бездомным, бродягой, жил в грузовике. Он не мог, случайно, спасая вас, прихватить с собой вашу сумочку, а потом продать ла Планту?
Гейл удивленно сощурилась, и ее брови взметнулись вверх.
— Джон Баббер рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня и еще пятьдесят четырех человек и одновременно прихватил мою сумочку? — она возмущенно покачала головой. Очевидно, этот полицейский и понятия не имел о том, что за человек Джон Баббер, если смог предположить такое.
— Да, конечно, это слишком притянуто, — согласился Дейтон. — Поймите меня, я не собираюсь создавать проблемы для Джона Баббера. Я только хочу, чтобы этот подлец ла Плант получил по заслугам. Если мы не сможем выяснить, откуда у него карточки, это еще больше осложнит дело.
Гейл нахмурилась, наморщив свой красивый лоб. В ней проснулось ее репортерское чутье. Во всем этом есть какая-то связь, она чувствовала это.
— Расскажите-ка мне поподробнее об этом Берни ла Планте, — попросила Гейл.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Предполагалось, что Джой ла Плант в это время делает уроки, но, как большинство детей его возраста, он одним глазом смотрел телевизор, а другим в учебник географии, растянувшись на полу в гостиной и обложившись учебниками и тетрадями. Джой гораздо больше был увлечен фильмом про полицейских и грабителей, чем вопросами населения и продуктами экспорта Канады.
Эвелин подняла глаза от книги и увидела, что Джой смотрит телевизор.
— Ты ведь делаешь уроки!
Но с того момента, когда в жизнь Джоя вернулся его отец, Джой стал более неуправляемым. Тут зазвонил телефон, и Джон хотел встать и кинуться к нему, но его опередила Эвелин.
— Делай уроки. Сначала уроки, а уж потом кино, прогулки в зоопарк... — она сняла трубку и, услышав голос, сразу же сделала тон своего голоса холодным.
— Он делает уроки.
Джон поднял глаза, и его лицо осветилось выражением любви и надежды. Подобный ледяной тон матери был ему хорошо знаком: это означало, что звонит его папа и хочет поговорить с ним.
Берни звонил из телефона-автомата в «Шэдоу Лоундж», и поведение Эвелин приводило его в отчаяние. Она не хотела, чтобы он нарушал привычный распорядок жизни ее сына и волновал его.
— Ты знаешь, мне нужно будет уехать, — сказал он Эвелин. — Я хочу попрощаться с Джоем. Неважно куда. Я просто хочу сказать... Нет, он мне не сможет позвонить потом. У меня отключили телефон.
Эвелин прикрыла рукой трубку и повернулась к сыну:
— Это твой отец. Если ты не поговоришь с ним, он будет звонить всю ночь.
Джой с жаром схватил трубку.
— Эй, Джой, как жизнь? Это я, твой отец, старик. Ты получил двадцать долларов? Что? Ну, она права, это самое лучшее дело — откладывать на будущую учебу в колледже. Я и сам хотел тебе это предложить. Ты знаешь, я не смог в тот вечер вовремя приехать... я... Ты видел меня из окна? В одном ботинке? Да... и в грязи... Так ты подумал, что, может быть, это я — герой? — Берни запнулся, чувства переполнили его. Джой подумал, что он — тот герой! Мальчик был единственным человеком в целом мире, который мог поверить ему. Еще есть, оказывается, кто-то, не потерявший веру в него! Это было очень странно, учитывая нынешние обстоятельства. Берни было очень приятно слышать такое.