Тем временем сестра, притворившись растерянной, незаметно ощупывала стену у себя на спиной. Ловкие пальцы обнаружили небольшую выпуклость. Девочка нажала на нее, и в стене открылся туннель. «Сюда! – крикнула она брату. – Я нашла путь, который приведет нас к старцу! Вот он, потайной ход!»

-- А это идея, -- неожиданно встрепенулся Арсений. – Думаю, она согласится. Как ты считаешь, Аська? Ты что, заснула?

Ася с вызовом возразила:

-- Это ты заснул, а я жду, пока проснешься. Ну, что за идея? Небось очередная чушь?

Она редко грубила с любимому брату, но сейчас слишком перепугалась. Ей вдруг почудилось, что он, такой проницательный, может проникнуть в ее тайну, и невольно захотелось защититься. Если хоть кто-то заподозрит... девочка мучительно покраснела... заподозрит, начнет смеяться... нет, лучше умереть!

Дело в том, что уже почти полгода как на Асю обрушилась страсть к сочинительству. Именно обрушилась и именно страсть. А виноват, между прочим, не кто иной, как Лев Николаевич Толстой! Читая именно его «Войну и мир», девочка впервые с головой погрузилась в жизнь героев книги, оказавшуюся даже более насущной и важной, чем собственное скучное существование. Смерть князя Андрея поразила в самое сердце, а брак Наташи и Пьера оставил в душе ощущение невероятного, омерзительного предательства. Несколько дней Ася ходила, словно в воду опущенная, не понимая, как стерпеть подобный конец. Он был неправильным, несправедливым, возмутительным!

И вот однажды, лежа в постели без сна и в очередной раз вспоминая эпизоды романа, девочка вдруг услышала, как прямо в голове раздается уверенный, радостный голос.

«-- Не умирай! – падая на колени, обратилась Наташа к раненому. – Если ты умрешь, я убью себя, клянусь. Убью прямо над твоим гробом.

Князь, до того лежавший в постели неподвижно, вздрогнул всем телом.

-- Нет, любимая, -- прошептал он. – Мы будем жить».

Вот и все – дальше покатится само собой. Непонятно, почему Толстой до этого не додумался. Жалко, что ли, спасти князя Андрея и сочинить правильный конец? Пьер, если дурачку не обойтись без новой жены, пускай берет Соню -- она заслужила мужа и богатство. А Николай, так и быть, достанется княжне Марье, Ася не возражала.

Остановиться было невозможно. Сперва девочка в упоении переделывала любимые книги. Рудин не погибал, а Мышкин не лишался рассудка – оба жили долго и счастливо. Печорин, правда, так и не женился – не нашлось достойной кандидатуры. Зато не погиб и соблазнил еще многих дам.

Ася скрывала от окружающих новое увлечение. Небось раскритикуют, скажут, что писателю виднее -- или, хуже того, начнут дразниться. Привыкшая считаться сорванцом, девочка очень боялась выказать слабость.

Тем более, вскоре ситуация ухудшилось. Внутренний голос не ограничился книгами. Время от времени в самый неподходящий момент он начинал активно комментировать и даже корректировать реальные события, да так убедительно, что Ася в глубине души почти ему верила -- хотя прекрасно понимала, что со стороны это выглядело бы нелепо. А быть нелепой в глазах окружающих ей не хотелось.

Слава богу, даже сейчас, когда она расслабилась, Арсений ни о чем не догадался. Не обращая внимания на сестру, он зашагал прочь с вокзала. Ася побежала следом. Ох, не нравилась ей безудержная улыбка брата, делающая лицо глуповатым. Не думает ли он о Саломее?

Глава вторая,

где читатель знакомится с красавицей, отмеченной печатью смерти

Увы, догадка подтвердилась: Арсений направился к хорошо знакомому Асе дому. Под его окнами он простаивал порой часами – а замерзшая сестра с тоской наблюдала из-за угла.

Нынче он, не колеблясь, зашел в парадное, небрежно бросив швейцару: «Я к Саломее Гольдберг». Ася, не будь дурочкой, прошмыгнула следом. Ей страстно хотелось увидеть, наконец, коварную соблазнительницу. Внешность Саломеи называют эксцентрической. Интересно, это как? Явно что-то необычное.

Дверь квартиры распахнулась – и девочка, хоть и ожидала всякого, громко ойкнула.

На пороге стояла женщина в изумительном бальном платье – нежно-палевом, с пышной юбкой и сильно декольтированными плечами. Подобное само по себе странно в первой половине дня – но в довершении абсурда сверху на этом великолепии красовался полосатый фартук, какие носят горничные. Да уж, эксцентричности у дамочки не отнимешь!

С трудом оторвав взгляд от наряда, Ася взглянула Саломее в лицо. Симпатичная – аккуратный носик, пухлые губки, серые глазки. Однако чего-то главного не хватает. Посредственность она, хоть и пыжится!

Это радовало. Вряд ли увлечение брата продлится долго – посредственностей тот презирает.

Между тем, Арсений с удивлением произнес:

-- Лиза, милая, что за маскарад?

Девушка тоненько захихикала, и Ася поняла: их впустила не Саломея, а ее камеристка. Ничего себе, платье у служанки! Каково же тогда у госпожи?

-- Очередная Саломеина прихоть, -- ответил из глубины квартиры надтреснутый мужской голос. – Заходите, гости дорогие, не топчитесь в дверях.

Лиза поспешно провела брата в сестрой в гостиную – просторную, затененную золотистыми шторами, броско декорированную в стиле модерн. На ее элегантном фоне старик, сидящий в кресле, казался существом из другой эпохи. Лицо его было испещрено морщинами, седая борода и кустистые брови придавали лицу суровый вид – однако маленькие, глубоко посаженные глазки весело блестели. Фигура сгорбленная, но крепкая, в левой руке тяжелая палка красного дерева. Ермолка, глухой черный сюртук и характерные интонации сразу изобличали еврея. Отец Саломеи? Хотя нет, она сирота.

-- Это не прихоть, дядюшка, -- промурлыкала молодая дама, неслышно и плавно, словно привидение, вплывая в комнату.

Она и внешностью походила на привидение. Высокая, неправдоподобно тонкая, с бледным узким лицом, пересеченным угольными линиями бровей и вызывающе алой лентой рта. Сперва Ася шарахнулась: ну и урод! Потом уставилась: что-то в ней есть. И, наконец, принялась жадно изучать изогнутый силуэт, обтянутый переливчатым серебристым шелком, странную несимметричную прическу и пальцы с длинными хищными ногтями.

Окончательно потеряв голову, он все крепче сжимал руки на ее шее. Прекрасное тело в последний раз затрепетало – и затихло. Мертва, мертва навеки! Что же он наделал? Ведь он любил ее сильнее жизни. Он любил, а она лишь насмехалась над ним, и сердце его не выдержало.

Ася поспешно ущипнула себя за бок, чтобы очнуться. Не хватало напророчествовать, будто Арсений задушит Саломею! Пусть на ней и лежит печать смерти, брат – не убийца.

Между тем хозяйка квартиры, не подозревая о странных фантазиях гостьи, оглядела смущенную Лизу.

-- Вчера княгиня Долли имела глупость заявить, что ее платье роскошнее моего. Я объяснила, что в наше время старомодной роскошью увлекаются одни лишь горничные. Она не поверила. Теперь, надеюсь, все могут убедиться: повседневный наряд моей камеристки отличается от бального платья княгини только фартуком.

-- Допрыгаешься ты рано или поздно, -- беззлобно заверил старик. – Ох, и любишь с огнем играть! Словно не нашей крови, а подменыш какой. Нам-то осторожность дана с рождения.

«Вот! – подумала Ася, слегка смущенная кровожадностью своего недавнего видения. – Это не я выдумала -- он тоже чувствует, что Саломею убьют. Интересно, кто и когда?»

-- Доброе утро, Саломея, доброе утро, Лазарь Соломонович, -- с почтением поздоровался Арсений. – Хоть оно и не слишком доброе.

Лазарь Соломонович нахмурился.

-- Отцу недужится?

-- Да что с ним станет, -- отмахнулся Арсений. – Лев Николаевич совсем плох. Говорят, нескольких дней не проживет.

-- На то мы и старики, чтобы помирать, -- равнодушно констатировал собеседник.

Арсений, словно не услышав, с энтузиазмом продолжил:

-- Я еду в Астапово, предложить Льву Николаевичу свою помощь.