С этими мыслями Вадим Николаевич и пришел к Благову, редактору «Русского слова», и изложил ему основные положения своей будущей статьи, которую он хотел назвать «Кооперативы и расселение беженцев».

— Да, мысль ваша интересна, — признал редактор. — Но скажите, при чем здесь беженцы? Они-то какое отношение имеют к кооперации?

— Имеют. Война безжалостно сгоняет людей с насиженных мест, превращает их в странствующих по стране нищих и голодных. Надо, чтобы все люди России проявляли заботу об этих несчастных людях — беженцах. А наше государство вовсе не заботится о них. Поэтому очень важно, чтобы этим делом занялась кооперация. Это должно явиться для сельской кооперации новым испытанием на степень гражданской зрелости.

Статья Вадима Николаевича Подбельского была встречена с интересом всей кооперативной общественностью страны, тем более что ее автор давал конкретные советы.

«Кооперативы, — писал он, — могут выделить из своей среды специальные комитеты для заботы о беженцах, Эти комитеты можно пополнить теми культурными силами деревни, какие не входили до сих пор в число членов кооператива, но какие хотят и могут работать в деле призрения беженцев. Таким путем можно было бы достигнуть объединения общественных сил деревни…»

Так, с легкой руки Вадима Николаевича Подбельского, в «Русском слове», помимо отдела о работе кооперации, появился и другой отдел — о беженцах.

…Осенью 1915 года в Москве началась перепись. Собственно, основная цель этой переписи состояла вовсе не в выяснении количества и состава населения Москвы. В Москве трудно было с топливом. Топливный голод вызвал недовольство населения и даже «топливные бунты», и муниципальные власти решили использовать перепись также для того, чтобы выяснить истинное положение с топливом.

Подбельский предложил редактору дать зарисовку московской переписи. Это предложение было принято.

Вместе со счетчиками Вадим Николаевич обходил интеллигентские кварталы Арбата и Пречистенки, обывательские квартиры Сокольников и Марьиной рощи, скромные каморки рабочих в Кожевниках. Не брезговал он заходить и в грязные притоны Хитрова рынка.

Какую картину московской жизни можно было наблюдать, следуя за счетчиками!

Ротмистр московского жандармского управления Ганько вызвал к себе тайного агента «Андреева».

Под кличкой «Андреев» в списках тайной полиции значился двадцатидевятилетний наборщик московской типографии Машистова Николаев. В ранней молодости он каким-то образом примкнул к социал-демократическому движению. Он не был в числе активистов, слыл среди товарищей тугодумом. В седьмом году на его квартире полиция устроила обыск. Ему грозила тюрьма или ссылка. На первом же допросе жандармский ротмистр Ганько сумел его завербовать. Таким образом, наборщик типографии Машистова стал провокатором, тайным агентом. Никто из товарищей не подозревал, что Николаев продался полиции.

В кабинет застенчиво вошел высокий тощий человек с не по росту маленькими руками. Он стоял перед ротмистром, немного опустив голову; прядь темных волос падала ему на лоб.

— Есть важное задание, Андреев, — заговорил Ганько не в своей обычно грубой и суровой манере разговаривать с тайными агентами, с которыми никогда не церемонился.

— В Москву из Тамбова прибыл видный большевик, — продолжал ротмистр Ганько. — Фамилия его Подбельский. — Ганько перечислил приметы Подбельского и перешел к главному. — Сейчас он работает в газете «Русское слово». Примите за ним наблюдение…

Но несколько вялый, флегматичный «Андреев» еле поспевал за своим «поднадзорным». Утром, а то и поздно вечером Подбельский бывал в «Русском слове». Часто он посещал общество «Кооперация», в работе которого принимал деятельное участие. Заходил нередко в земство. Иногда на долгие часы уходил добывать материал для своих корреспонденций или сидел в библиотеке. Несколько раз «Андреев» видел Подбельского на собрании социал-демократической группы в сытинской типографии. «Подбельский — социал-демократ большевик и в настоящее время принимает активное участие в рабочем движении, причем выражает желание поработать в подполье», — вскоре сообщил «Андреев».

Ганько решил приставить к Подбельскому и второго тайного агента — Леонова. В прошлом рядовой 19-го запасного полка, Леонов был еще в десятом году завербован охранкой и числился там под кличкой «Зоя». Получив задание вести слежку за социал-демократами большевиками в легальных организациях, он подвизался в кооперации.

Вадим Николаевич много раз встречал на собраниях общества «Кооперация» этого крепыша с опущенными, как у моржа, усами, с глубоко посаженными бегающими глазами, но он вовсе не подозревал, что этот общительный человек — агент охранки.

Теперь за Подбельским уже вели наблюдение два агента московской охранки — «Зоя» и «Андреев», не зная ничего друг о друге. «Андреев» доносил о связях Подбельского среди московских печатников и журналистов, о его партийных связях, а «Зоя» сообщал о деятельности Подбельского в легальных организациях и прежде всего в кооперации.

Стремясь отвлечь рабочих и крестьян России от революционной борьбы, правящие классы раздували шовинистические настроения. Им старательно помогали в этом эсеры, меньшевики, кадеты, проповедовавшие лозунги «защиты отечества» и «гражданского мира». И только большевики в суровых условиях подполья смело и последовательно поднимали рабочих, крестьян и солдат на борьбу против реакционной войны.

Когда напуганные ростом стачечного движения капиталисты с разрешения властей стали создавать военно-промышленные комитеты и при них «рабочие группы», большевики решительно высказались против участия рабочих в военно-промышленных комитетах. Они разоблачали маневр капиталистов, их стремление подчинить рабочих своему влиянию с помощью этих комитетов.

К концу 1916 года московские большевики уже хорошо знали Вадима Николаевича Подбельского.

Как сотрудник «Русского слова» Вадим Николаевич мог проникнуть на любое предприятие Москвы. Его видели на заводах Густава Листа, Бромлея, Михельсона, на фабрике Цинделя, но особенно часто в московских типографиях. Он приходил на сходки, профсоюзные собрания, просто так бывал в цехах, беседовал с рабочими, рассказывал о положении в стране, о нарастании революции. Получить информацию — это было не основное, что влекло его на заводы. Помочь партийным ячейкам, сколотить новые ячейки — вот основная цель. Часто Подбельский передавал рабочим свежие номера большевистских газет, оттиски трудов Ленина. И вскоре он стал настолько популярен среди московских рабочих, что не было отбоя от приглашений побывать то на собрании большевистской ячейки, то на рабочей сходке.

Начало следующего, 1917 года было ознаменовано в Москве крупным политическим выступлением пролетариата. МК РСДРП (б) призвал рабочих выйти на демонстрацию 9 января — в годовщину «Кровавого воскресенья». В этот день, еще спозаранок, Вадим Николаевич ушел на заводы, чтобы вместе с работниками Московского комитета вывести рабочих на демонстрацию. Анна Андреевна обещала в назначенный час прийти на Тверской бульвар, где был сборный пункт.

Властям стало известно о готовящейся демонстрации. На Страстной площади[10] были усилены наряды городовых. Вдоль бульваров разъезжала конная полиция.

К двенадцати часам на бульваре стали собираться рабочие. Кто-то запел:

Полиция решила, что настало время действовать, и начала теснить демонстрантов. Но число их все возрастало. Около двух тысяч человек двинулись вниз по Тверской. Колонна быстро превратилась в неорганизованную толпу и растаяла в прилежащих переулках. Анна Андреевна с группой рабочих, вышла на Неглинную. На Театральной площади[11] уже собралась большая толпа толпа снова превратилась в колонну, которая направилась к Лубянке. Над демонстрантами взмыло огромное знамя с лозунгами: «Долой войну!» и «Да здравствует РСДРП!»