Они спускались по ступеням террасы, и Ян держал его за рукав. Нет, он не был человеком из группы Яна, и вместе с тем как будто всегда был им и понимал, почему Ян Венхауг посылает своего человека в ночь. Прежде чем захлопнуть дверцу машины, Эрлинг крикнул неестественно громко:
— До свидания, Ян!
Собиратель
Похудевшая и побледневшая Юлия месила тесто на кухонном столе. Тетя Густава размышляла, сидя в поставленном для нее в уголке удобном кресле. Иногда она высказывала кое-какие соображения о своем чудаковатом сыне и о муже, у которого не хватило ума даже на то, чтобы по-человечески умереть. Иногда говорила о хозяине, который не разрешил ей больше жить в ее доме и отправил в богадельню. Теперь-то она благоденствовала в Венхауге в доме для старых работников, где, по ее словам, от веку жили только хорошие люди. А хорошие люди идут по пути, указанному Господом Богом.
Так в нескольких словах тетя Густава объединяла Бога, Бьёрнсона и Венхауг, но Юлия как будто не слыхала ее.
— Подумай только, он сделал из моего дома курятник! Осквернил мою кухню ящиками для несушек. В этой стране нет ни закона, ни справедливости. Один куриный помет. Хлев ккой-то. Таковы мужчины.
Она украдкой взглянула на Юлию, но та не слышала ее.
— Вот и полагайся на этих мужчин, — вздохнула тетя Густава.
Юлия опять никак не реагировала на ее слова, и тетя Густава продолжала:
— Полагаться на них никак нельзя. Чего только они не придумают! Их нельзя понять. Возьми хоть своего отца. Вечно с ним что-то случается, однако он всегда находит минутку зайти и поболтать со старухой. Другие не находят. И пьет мой яблочный сидр. А этот садовник Тур…
Никакого ответа.
Тетя Густава вздохнула, как могут вздыхать только люди ее объема.
— Чудные эти мужчины, — продолжала она. — Мой муж, к примеру. Он долго кружил возле меня. Я не хотела выходить за него. Он был придурок. Ну и повис в результате на макушке дерева, пока его жена дома мыла окна.
Тетя Густава умолкла и внимательно поглядела на Юлию, месившую тесто. Потом отвела взгляд и протянула:
— Не столько у меня было белья, чтобы я могла спокойно мириться с его пропажей…
Юлия устало подняла глаза на тетю Густаву. Уж не помутилось ли у нее в голове?
Тетя Густава продолжала, уловив в Юлии признаки жизни:
— Ты не поверишь, но он стащил мои штаны! Вот мерзавец!
Юлия уперлась руками в край миски:
— О ком это ты говоришь?
— О моем муже, конечно. Сперва он украл мои штаны. А потом умер позорной смертью. Пойми, иначе и быть не могло. Вот я и говорю…
Тетя Густава описала, как она взяла своего возлюбленного за горло и заставила признаться в несчастном пороке.
Юлия перестала месить тесто и внимательно смотрела на тетю Густаву, пока та не замолчала.
— Я читала о таком, — неохотно сказала она.
Но тетя Густава что-то уловила в ее голосе. Она выглянула в окно.
— Тур Андерссен ладит куда-то ехать, — заметила она.
Юлия тоже бросила взгляд в окно.
— По-моему, только что ты имела в виду Тура Андерссена. Я правильно тебя поняла?
— Я говорила о глупых мужчинах. Куда это он собрался?
— В Конгсберг.
— Ага… Значит, мы не увидим его часа два или три. Он там еще и пивка попьет…
Юлия посмотрела на тесто, взяла со стола нож и начала соскабливать с рук липкую массу. Потом подошла к крану и вымыла руки.
— Разве ты уже закончила с тестом? — удивилась тетя Густава, не отрывая взгляда от миски.
Юлия остановилась посреди кухни. Они обе слышали, как отъехал автомобиль. Юлия побледнела еще больше. Голос у нее дрожал:
— Скажи прямо, тетя Густава, он это или не он?
— Ну, я только предположила…
Автомобиля больше не было слышно.
— Как думаешь, не стоит ли мне немного пройтись? — спросила Юлия.
Они смотрели друг другу в глаза, молодая и старая. Тетя Густава вдруг притихла.
Юлия достала из шкафа большую связку ключей. Руки у нее дрожали. Она снова посмотрела на тетю Густаву, та громко вздохнула:
— Ох уж эти мужчины!
Юлия спрятала ключи в карман передника и ушла.
Тетя Густава сидела, устремив глаза на свой живот. Она ничего не знала, однако на свой лад знала все. Знала, что мужчинам доверять нельзя. Все что угодно может взбрести им в голову. За ними нужен глаз да глаз, тогда все будет ясно как день. К тому же они глупы. Разве она, сидя на этом самом месте, не сообщила полиции кое-что интересное? И что, насторожило их это? Только и твердили: отвечайте на наши вопросы, а все остальное не имеет никакого значения! Ох-хо-хо.
Может, и девушки не лучше мужчин? Взять хоть Юлию. Насколько тете Густаве известно, она хорошая девушка, но как-то уж больно быстро она прибрала к рукам всю усадьбу, и отец у нее чудаковатый. Впрочем, мать тоже не лучше. И сама она жила в таких домах, куда детей хороших родителей не посылают. А Эрлинг и Фелисия? И этот Тур Андерссен, который тут пускал слюни…
Для холодной, рассудительной головы тети Густавы это была несложная задачка. Первой на подозрении была Юлия, второй — садовник и третьим — Эрлинг. Один из них крал у Фелисии украшения. Редко, правда, он прихватывал и другие вещи, чтобы сбить с толку. Никого другого в этом списке быть не могло. Вор
— точно один из них. Теперь Юлию можно уже не считать, и тетя Густава проявила небольшую человеческую слабость, отказавшись верить, что им мог быть ее собутыльник Эрлинг. Оставался только садовник. С убийцей дело обстояло хуже. Никто из этих троих не мог убить Фелисию. Да, да, Боже милостивый, Тебе-то известно, что муж мой никогда не прикасался к моим штанам, даже когда они сохли на веревке. Но цель-то у меня была добрая, а он и без того был чудак из чудаков.
Она проковыляла в гостиную и выглянула в окно, из которого была видна труба и часть домика садовника. Тетя Густава бросила взгляд на часы и уселась у окна ждать. Через полчаса из трубы повалил густой черный дым. Тетя Густава внимательно смотрела на дым, словно он что-то рассказывал ей, да так оно, впрочем, и было. Вором оказался Тур Андерссен.
Дым еще шел из трубы, когда из-за кустов вышла Юлия и усталой походкой направилась к дому. В одной руке она несла узелок, завернутый в скатерть или в салфетку. Юлия вошла на кухню, положила узелок в шкаф и захлопнула дверцу. Звякнули, завернутые в салфетку вещи.
Тетя Густава к возвращению Юлии уже сидела на своем месте, но не стала скрывать, что вела свои наблюдения из гостиной.
— Что ты там сожгла, Юлия?
— Я… я взяла только украшения, а все остальное сунула в печку и облила керосином, — хрипло, с дрожью в голосе ответила Юлия.
— Я так и подумала.
— Как это ты обо всем догадалась, тетя Густава?
— Ну, я же знаю, что мужчинам может взбрести в голову все что угодно.
— А другое… — голос у Юлии сорвался. — Кто же тогда это сделал, тетя Густава, скажи, если ты такая умная?
— А другого, Юлия, мы никогда не узнаем. Ищи свищи того негодяя. Но увидишь, полиция когда-нибудь его схватит, сейчас, например, они могли бы сунуть в кутузку садовника…
— Держи язык за зубами, тетя Густава!
— Ты думаешь, я не понимаю? О Фелисии наговорили уже столько глупостей, и если теперь станет известно про эти украшения…
Юлия вскинула руку, словно замахнулась:
— Молчи, тетя Густава!
Тетя Густава вытерла глаза обратной стороной ладони.
— Все это так сложно, моя девочка. Непонятно, что можно быть такой старой, как я. Когда человек так стар, он знает и то, с чем вроде никогда и не сталкивался и слыхом не слыхивал. Никогда не полагайся на мужчин, Юлия, это я тебе говорю, им может взбрести в голову все что угодно. С ними надо держать ухо востро, не спускать с них глаз и не обращать внимания на то, что они говорят. Им воздастся по делам их! — закончила она с пафосом.
На столе стояло холодное жареное мясо. Тетя Густава подвинула его к себе и огляделась в поисках ножа. Юлия протянула ей хлебный нож: