— Это ты, Илька?

— Я, — раздалось у самых дверей. — Слушай, мальчик, выручи. Выпусти меня отсюда.

На двери висел большой замок. Одик и представить не мог, как снять его. Вырвать пробой? Но чем? И потом, почему он должен рисковать из-за Ильки, который причинил ему столько неприятностей?

— Ну, ты слышишь? Одик!

Одик был в смятении. Он отскочил от двери и опять приблизился.

— Сними замок, — донесся громкий шепот. — Он его не защелкнул.

Одик коснулся пальцами замка, его дужки. Нажал. Дужка вышла из замка. Что делать? Отпустить?

Одик оглянулся. Вот-вот опять появится Карпов!

Он отошел от сарая.

— Что ж ты? — раздался шепот из-за дверей. — Вот тебе рубль. Держи. Одик увидел, как сквозь узкую щель просунулась желтая бумажка. — Одик, я прошу тебя как друга, выручи…

Одика бросило в жар. И вдруг странная злость захлестнула его.

— Так тебе и надо! — бросил он. — Будешь знать, как издеваться! И ты не подкупишь меня рублем! — и побежал от сарая к дому.

И здесь ему в голову пришла другая мысль: с Илькой, наверно, был и Катран, и другие ребята, нырявшие за амфорой, и Ильку надо бы освободить. Надо? Ни за что!

Одик выскочил из калитки на улицу и здесь вспомнил, как Катран с Илькой спускали его с Олей с глыбы у моря. Все-таки надо снять, надо немедленно снять замок, что бы потом ему за это ни было от Карпова!..

Одик кинулся во двор. На ступеньках террасы сидел Георгий Никанорович и поглядывал на сарай. Услышав его шаги, он быстро обернулся:

— Ты почему не на море?

— Так, — сказал Одик и залился краской.

— А чем это ты так перепуган?

— Я?.. Ничем… Что вы…

Одик повернулся от него, медленно прошел по зеленому тоннелю до калитки, так же медленно открыл ее, запер за собой и со всех ног полетел к Мише: ему надо все сказать. Он — главный. Да к тому ж Одик знал лишь его дом.

Миши дома не оказалось, и Одик побрел по улице назад.

Только сейчас понял он, что натворил. Ему больше не видеть ребят: ведь он, можно сказать, предал их. Ну что ему стоило вынуть из пробоев замок и сразу же уйти? Никто бы не доказал, что он выпустил. Правда, Виталик мог бы подтвердить, что видел его в их компании. Видел, ну и что? Это ведь еще не доказательство.

«А что, если сбегать к Федору Михайловичу?» — вдруг подумал Одик. Он наверняка знает, кто где живет, и вообще с ним можно быть откровенным. Он, кажется, запомнил его, Одика.

А не выгонит? Будь что будет.

Одик перебежал перед носом автобуса автостраду и углубился в пустынный проулок.

Чьи-то громкие голоса отвлекли его от мыслей. Незнакомые мальчишки возились на заброшенном участке под кривыми Иудиными деревьями. В ослепительно ярких гроздьях мелких розовых цветков, густо облепивших ствол и ветки, было что-то еще более зловещее, ядовитое. Одик поежился. Он подбежал к полуразрушенной ограде и застыл от страха: тощий мальчишка в полосатой тенниске ногой катал по траве их залатанную во многих местах, бесценную амфору! А другие радостно гоготали.

— Что вы делаете! — закричал Одик. — Она же античная!

— Вовец, — сказал тот, кто катал ногой амфору, — доставь этого крикуна сюда!

Плотный мальчишка с облупленным носом, сидевший на траве, посмотрел на него.

— Я правду говорю. Не верите? — не унимался Одик.

— Вовец, ты слышал?

Вовец неохотно встал с земли и с кулаками пошел на Одика.

— Ребята, — жалобно сказал Одик, — я не вру, она античная, древняя.

— Заливай! Дураков нашел? — сказал Вовец.

— Честное слово! И можете бить меня — не уйду.

— Ого! — удивился Вовец. — Ты это вправду? — И опустил кулаки, разрешение бить обезоружило его, он оглянулся на мальчишку в полосатой тенниске, катавшего ногой амфору.

— Стукни, стукни его! — потребовал тот, и Вовец снова вскинул кулаки.

Одик отшатнулся от ограды и со всех ног побежал к дому Федора Михайловича. Он бежал, а где-то в висках стучало и стучало: «Надо спасти, спасти амфору…»

Глава 7

УЧИТЕЛЬ

Миша возвращался из соседнего городка Кипарисы.

Туда он уехал утром, прослышав от соседа, что в магазин «Спорттовары» закинули кеды. Свои Миша износил, а они были незаменимы для игры в волейбол и походов в горы. Однако купить кеды не удалось: перед самым носом кончился его размер. Огорченный, Миша вскочил в автобус и поехал назад.

Весь остаток вчерашнего дня да и сегодня утром он не мог отделаться от чувства досады. Зачем он так легко поддался вчера Ильке с Катраном? Зачем оставили там амфору? Надо было сегодня же утром взять ее оттуда, да вот эти кеды… Будь они неладны!

Автобус мчался по прямой, синевато-влажной от солнца автостраде к Скалистому, и с каждым километром росла у Миши тревога.

Выскочив на своей остановке, он быстрыми шагами, почти бегом ринулся к заброшенному саду.

Вот и проулок, и покинутый сад. И, еще не перелезая через ограду, Миша понял: украли! Камни у подножия Иудиных деревьев были передвинуты, и грот, куда они положили амфору, был открыт.

Миша перелез в сад и на всякий случай пошарил рукой в гроте — пусто. Обошел каменную горку и чуть не заплакал. Как старались! Чуть не перессорились. И когда ныряли и Катран повредил ее, и когда, склеивая, Костя уронил один кусок на пол и на амфоре одним швом оказалось больше.

Теперь хоть тысячу раз рассказывай Федору Михайловичу — не поверит. Высмеет. Это он умеет. И правильно сделает. Не каждый день в этих местах случаются такие находки. Говорят, под Херсонесом, а еще возле Сухуми, где была Диоскуриада — затонувшая столица древней греческой Колхиды, амфоры находят часто, а про Скалистый этого не скажешь…

Миша добежал до калитки Федора Михайловича, заглянул во двор и услышал за углом голоса: учителя и еще чей-то — ребячий.

Миша выглянул из-за угла дома. И первое, что бросилось в глаза, — не Федор Михайлович и не тот надоедливый толстый мальчишка, который вот уже несколько дней таскается повсюду за ними, не стопки разложенных на земле книг и журналов. В глаза бросилась амфора.

Она лежала на деревянном крылечке и была целехонькая, в узких, как на футбольном мяче, трещинках швов, не хватало только одной продолговатой ручки… Конечно, амфору вытащил из тайника и принес этот мальчишка, бывший вчера с ними. Кто его просил? И где ручка? Куда она делась?

Миша выскочил из-за угла.

— А почему ручку отбил, болван? — закричал он, и толстый мальчишка вскочил от испуга и чуть не заплакал.

— Уходи отсюда! — оборвал его Федор Михайлович. — Вернешься, когда придешь в себя… И поздороваться иногда бывает нелишне.

Миша унял дыхание. Сделал шаг назад. Остановился.

— Здравствуйте… Простите… Я… я в себе.

— Не похоже.

Миша ждал, что скажет дальше Федор Михайлович, но он ничего не говорил, и Миша молчал, глядя на крупные узловатые кисти его рук, державших книгу.

Молчал и толстый мальчишка. И это молчание было хуже всего.

— Я не хотел никого обидеть, — тихо сказал Миша.

Учитель даже не повернул к нему голову.

Потом проговорил:

— Скажи спасибо Одиссею, что амфора здесь, ручку еще можно найти в траве, где амфорой забавлялись какие-то малолетние варвары, истинные лестригоны…

Миша ровным счетом ничего не понял.

— Вы, кажется, что-то сказали про Одиссея?

— Правильно, сказал, — ответил Федор Михайлович, по-прежнему не глядя на него.

Миша неопределенно мгыкнул.

— Или ты не знаком с ним? — Учитель кивнул на мальчишку, который, по его словам, спас эту амфору.

— Да нет… знаком, — выдавил из себя Миша. — Только имени его не знаю.

— Ну, если имени не знаешь, значит, не знаком… Познакомьтесь.

Миша шагнул к мальчишке и протянул руку. Тот, сильно смутившись, подал ему свою пухлую руку и пробормотал: