63

…какое-то «Лесное»… — имеется в виду местность в северной части Петербурга, куда в 1811 г. был переведен Лесной институт, в окрестностях которого были построены дачи.

64

…перчатки великой Медичи… — имеется в виду Екатерина Медичи (1519–1589), королева Франции с 1547 г. Имела репутацию отравительницы. Легенда о том, что она отравила Жанну д’Альбре, королеву Наваррскую, при помощи ядовитых душистых перчаток, отражена в популярном в начале XX в. романе А. Дюма «Королева Марго» (ч. I, гл. 1).

65

Твои глаза по-детски наивны и лживы. Я не знаю, не знаю и боюсь думать. — Ср. письмо Н. Петровской В. Брюсову от 9/22 марта 1908 г.: «В Венеции мы третий день. Живем, должно быть, не „по-людски“ и не проделываем всего, что полагается и как полагается туристам. <…> Вчера зашли прямо в какие-то трущобы, я все хотела попасть в какой-нибудь матросский кабачок, но на нас там смотрели так подозрительно и двусмысленно, что мы очень далеко уж и не углубились. <…> Во дворце дожей меня почти больше всего пленила развратная мадонна. <…> У ней нижняя часть лица (нос, губы, подбородок с ямочкой) — очень жестокая, нежная и сладострастная до ужаса — точно сделана с лица мальчика. Ах, Валерий, ты подумаешь сейчас что-то неверное и „дурное“. Поверь, более чуждой мне души, как у него, я не встречала. Около него я узнаю новое, точно читаю какую-то неприятную, но в то же время интересную книгу, точно знакомлюсь с неведомым мне музыкаль<ным> инструментом, на котором, впрочем, никогда не буду играть, если захочется музыки. Ибо эта музыка не для меня. Моя формула, в какую я сейчас хочу заключить наши настоящие и будущие отношения, это: „мы двое мальчишек“… Но он ее, Кажется, не приемлет окончательно. Минутами мне с ним скучно до озлобления. Тогда я начинаю его мучить рассказами о тебе, о моей любви к тебе, о неизменности ее, о твоей нежности» (Валерий Брюсов. Нина Петровская. Переписка. С. 264–265).

66

Опять заблестели лагуны по обеим сторонам поезда — / — Как странно, — сказал Миша, — Венеция будто приснилась — / —Да итальянский сладкий сон, — повторила задумчиво Юлия Михайловна. — Но разве сон, что ты любишь меня, что ты — мой — что мы вместе и будем еще долго. — Ср. письмо Н. Петровской В. Брюсову 11 /24 марта 1908 г., написанное в поезде между Венецией и Флоренцией: «Качается итальянский вагон, напротив сидит мало нужный мне мальчик и смотрит (говорить и упрекать уже не смеет), а я нежно думаю о тебе далеком, но таком близком. <…> Как дальше — пока не знаю. Мальчик становится очень покорен. Я учу его пить коньяк, говорю с ним на разные рискованные темы, полусловами-полунамеками вызываю у него краску в лице и пьяный туман в глазах. Лицо у него делается как у развратной Мадонны из палаццо. К его душе у меня уже не ключ, а целая связка ключей. Только на что они мне? <…> Вернусь к тебе, хотя бы вновь на Крест или Костер» (Валерий Брюсов. Нина Петровская. Переписка. С. 266).

67

…в галерее Боттичелли и Венера Медичейская. — Имеются в виду хранящиеся в Галерее Уфицци: собрание полотен итальянского художника раннего Возрождения Сандро Боттичелли (наст, имя и фам. Алессандро Филипепи; 1445–1510) — «Весна» (ок. 1477–1478), «Рождение Венеры» (1483–1484), а также античная статуя Венеры Медичи — римская копия с греческого оригинала IV в. до н. э.

68

...и в Уфициях… — имеется в виду Галерея Уфицци.

69

Собор Св. Марии на Цветах — Имеется в виду знаменитый флорентийский собор Св. Марии (Cathedrale di Santa Maria del Fiore; 1296, 1302–1310), архитекторы Арнольфо ди Камбио и Франческо Таленти.

70

…в дом Микель-Анжело… — речь идет о Casa Buonarroti — собрании работ итальянского скульптора, архитектора, поэта Микеланджело Буонаротти (1475–1564).

71

— Ты не любишь больше, — прошептала Агатова. / Миша сел у стола. Ему вдруг сделалось скучно и тоскливо… — ср. письмо Н. Петровской В. Брюсову из Флоренции от 12/25 марта 1908 г.: «Добрались до Флоренции. <…> С мальчиком мне очень скучно. „Творить“ из него что-либо нет никакой охоты. <…> Не чувствую ничего острого. <…> глубоко презираю эту гигиеническую поездку, и смеюсь мальчику в лицо, и говорю ему, что ты Единственный, Вечный, Любимый навсегда, а он — кукла <…> он шутка, забава, игрушка с навеки испорченным механизмом» (Валерий Брюсов. Нина Петровская. Переписка. С. 269–270).

72

Ведь я только и просила тебя быть моим спутником в Италию. Нежным, последним спутником. — Ср. письмо Н. Петровской В. Брюсову от 27 марта (7 апреля) 1908 г.: «Италия — самое последнее доказательство и уже выигранная тобой ставка. <…> Этот мальчик даже не „ласковая донна“, а просто дорожный спутник. Жить одной здесь было бы трудно, вот и вся его роль» (Валерий Брюсов. Нина Петровская. Переписка. С. 292).

73

В комнате никого не было. — Ср. суицидные настроения в письме Н. Петровской В. Брюсову от 10/23 апреля 1908 г.: «Не могу я не знать и не думать, что Италия только отдых перед какой-то окончательной погибелью. И уж никуда не уйдешь, и ни на что не надейся. Суй голову прямо в петлю. <…> Великий соблазн (который, конечно, не воплотится) только в одном — не вернуться бы… Убежать от своей Судьбы» (Валерий Брюсов. Нина Петровская. Переписка. С. 306).

74

Публикуется по изд.: Сергей Ауслендер. Золотые яблоки. Рассказы. М.: «Гриф», 1908. 217 с.

Беловой автограф: Выписка из сб. «Золотые яблоки» («И ты каждую ночь будешь приходить ко мне…» <С. 99>). «1909. III. 4». — РГАЛИ. Ф. 5. On. 1. Ед. хр. 111. 1 л.

В тексте сборника все стихотворения и стихотворные отрывки написаны М. Кузминым. Целостные тексты включены в раздел «Разные стихотворения» сб. М. Кузмина «Сети. Первая книга стихов» (М., 1908): «Любви утехи» («Любви утехи длятся миг единый…»), «Серенада» («Сердце женщины — как море…»), «Флейта Вафилла» («Флейта нежного Вафилла…»). Имеют пунктуационные отличия от публикации в сборнике Ауслендера. О принадлежности Кузмину стихотворных отрывков см.: Кузмин М. Дневник 1905–1907 (по указ.), а также заметку Авеля [Л. М. Василевского] в газете «Утро» — ответ на негативный отзыв о сборнике в газете «Биржевые ведомости»: «А книжку Ауслендера „Золотые яблоки“ газета назвала „книгой прозы и стихов“, и глубокомысленный критик серьезно разбирает помещенные в ней „стихи Ауслендера“, которых там нет по той простой причине, что все стихотворения в „Золотых яблоках“ написаны М. Кузминым [курсив мой. — А. Г.]» (Утро. 1908. 30 июня. № 5. С. 4).

Сборник «Золотые яблоки» был замечен критикой. Основное внимание было обращено на художественную сторону «исторических» произведений Ауслендера и идейное содержание сборника. Особое внимание рецензентов привлек пласт повествований, посвященных Великой французской революции. Так, М. О. Гершензон писал: «В этой книге девять историко-бытовых новелл <…>. Легкие, грациозные, они поражают столько же мастерством построения, сколько умением выразить полноту жизни самой фабулой. Это трудное и новое искусство. Громоздкое оборудование старого исторического романа, глубокомысленный анализ старого психологического романа отходят в прошлое. Их тяжелую артиллерию вытеснила легкая конница быстрого рассказа, который весь в действии, который ничего не комментирует, а только изображает, и в самом действии раскрывает и психологию быта, и мотивы действующих лиц. <…> Книга С. Ауслендера принадлежит к этому новому роду искусства и местами, в смысле техники, приближается к совершенству. Таковы в особенности четыре рассказа из эпохи французской революции. <…> В этих новеллах, несомненно, сказался большой талант, <…> но талант, весь поглощенный техникой, лишенный всякого нравственного содержания <…>. Этический элемент — душа искусства; все прошлое русской прозы порукой в том, что она и в будущем пойдет по пути Гоголя и Толстого, а не Ауслендера и Кузмина» (Вестник Европы. 1908. № 6. С. 340–342). Ю. Айхенвальд отмечал: «Большая часть его рассказов относятся к эпохе французской революции, и автор, действительно, переносит нас туда на каких-то легких и незаметных крыльях. С художественной экономией красок, с прелестной небрежностью простого, но изысканного и немногословного стиля, <…> скользит писатель по событиям отжившей эпохи, и она воскресает под нежной и прозрачной дымкой, в намекающих очертаниях, далекая и близкая одновременно. Малое количество слов не огрубляет извивающейся фабулы, нигде нет тяжести, которая ложилась бы на сообщаемые факты <…>. Так же пленителен слог и тон и других, не революционных новелл этого сборника, и весь он представляет собою зрелище покоренного и послушного слова <…>. Может быть это не стиль, а стилизация; <…> но ею во всяком случае нельзя не очароваться» (Русская мысль. 1908. № 5. С. 96–97). Более сдержанной была рецензия А. Горнфельда: «В книжке г. Ауслендера собрано несколько исторических рассказов, в которых значительные исторические события уступают на задний план, рисуясь в отдаленной перспективе, чтобы уступить первое место душевной жизни людей старого времени, их бытовой обстановке, их повседневному обиходу. В детальном изображении последнего автор проявляет известную настойчивость; чувствуется, что он <…> начитан. К сожалению, последнее чувствуется слишком сильно <…>. Более всего эта чрезмерная книжность <…> проявляется в невыносимо искусственной манере, в которой автор излагает свои повествования <…>. Мелка манера г. Ауслендера, мелки его литературные интересы, однообразны его приемы, но и его герои надоедливо похожи один на другого. <…> Любовными соединениями — на столе или под столом — богат каждый его рассказик <…>. [Автор] не идет дальше беспредметного эстетизма, дальше салонно-имморальных безделушек» (Русское богатство. 1908. № 11. С. 217–218). Резко отрицательно отозвался о сборнике Андрей Белый: «У С. Ауслендера нет ни оригинальности (лучшее в нем принадлежит Кузмину), ни самобытности, ни глубины переживаний, ни широких горизонтов, ни психологии, ни яркости красок, ни музыкальности, а только беспредметное изящество деталей: страна С. Ауслендера — страна мертвого фарфора. <…> Я не вижу внутренней связи его стилизации со стилем души <…> мертвая стилизация, ненужная стилизация. Тем не менее для легкого чтения любопытно почитать ту или иную новеллу» (Весы. 1908. № 6. С. 68–69). Негативно оценил сборник Г. С. Новополин [Нейфельд]: «С изумлением следишь за этим юношей, с легкостью птицы перепорхнувшим от суровой действительности начала XX столетия, от ужасов реакционной расправы <…> — прямо в XVIII столетие, прямо к маркизам и их веселой жизни <…>. Тонкий художник незаметно для вас тонкой паутиной застилает ужасную современность. <…> За художественной стилизацией уголка XVIII века чувствуется искреннее увлечение его духом, его сладострастием, его развратом, его похотливостью» (Г. С. Новополин. Порнографический элемент в русской литературе. С. 200–201).