Впрочем, Като пока понимала главное: пора ее беспечного девичества осталась позади, и отныне портновская вывеска на доме, где они жили, служила маскировкой конспиративного пункта тифлисских большевиков. Полицию вводила в заблуждение не столько вывеска, сколько известность Екатерины Сванидзе как модной портнихи в городе. Она шила туалеты для жены губернатора Свечина, для жен и дочерей другой тифлисской знати – генералов, жандармов, чиновников из канцелярии наместника царя. Като заимствовала для них новейшие моды из французских и немецких журналов, которые ей присылал из Германии старший брат Александр – он там учился, частично зарабатывая средства на учебу официантством в ресторане, а частично получая их из партийной кассы.

Случалось даже так, что в одной комнате дома номер три по Фреплинской улице Като и ее сестра Александра примеряли платье упитанной жене полковника жандармерии Рачитского, сам полковник сидел тут же на стуле, дожидаясь супругу и листая журналы мод, а в соседней комнате шло нелегальное совещание большевиков.

Семейное счастье Сталина, жившего здесь наездами, без записи в домовой книге, длилось недолго. Беда подкараулила и нагрянула внезапно, взяв начало в Москве, где в октябре 1906 года провалилась районная социал-демократическая организация. Московская полиция, обыскивая квартиру одного из членов этой организации – Зверевой-Мечниковой, обнаружила бумагу с адресом: «Тифлис, Фреплинская, д. 3, портниха Сванидзе. Спросить Сосо». Это была ниточка, за которую цепко ухватилась прокуратура Московской судебной палаты.

Кто такой Сосо? На этот вопрос агенты полиции не могли дать ответа. Подосланному на квартиру Сванидзе провокатору ничего не удалось выяснить: Сталин в это время уже работал в Баку, куда собиралась переезжать и Като.

13 ноября в дом № 3 по Фреплинской нагрянула полиция. Начался допрос всех, проживавших там. Допытывались о Сосо, о Кобе. Учинив обыск, обнаружили архив в прошлом легальной большевистской газеты «Ахали Цховреба»[10] , нашли брошюры, прокламации, портрет Карла Маркса. Но это были слабые улики: хозяин дома Михаил Монаселидзе когда-то работал казначеем редакции «Ахали Цховреба» и утверждал, что все обнаруженные бумаги он обязан хранить как отчетные документы…

А главная улика находилась рядом: в портновских манекенах были спрятаны последние выпуски газеты «Искра». Но агенты полиции не догадались заглянуть туда. Однако Екатерину Сванидзе арестовали, не посчитавшись с тем, что она была на шестом месяце беременности.

Друзья Сталина, боясь, что он, прослышав об аресте Като, явится в полицию, вначале скрывали от него случившееся, однако дали ему знать в Баку, что тифлисская полиция ищет Сосо и Кобу.

Глубоко врезались в память и душу Сталина те грозные, напряженные времена. Два месяца продержали Като в тюрьме. Затем он тайно увез ее в Баку, и там у них родился сын, которого назвали Яковом.

Мысль о Якове, своем первенце, всегда переплеталась в памяти Сталина с воспоминаниями о Екатерине. Трудное у них было счастье. Судьба революционера то и дело отрывала его от семьи. И каждый раз Като провожала мужа с трогательной печалью на лице, с мольбой и надеждой в глазах. Ее освещенное нежностью к нему лицо всегда согревало его в отъездах, в опасных ситуациях и рождало страстное желание скорее вернуться к ней, к крошечному сыну.

Яша рос лобастеньким, кареглазым, как мать, и неуемно прытким. Любовь к малышу была тревожной: как сложится его судьба? Даже находясь в утробе матери, он уже успел побывать вместе с ней в тюрьме. И Сталин чувствовал себя виноватым перед мальчиком. От этого еще больше любил его, не подозревая, что нависла черной глыбой неотвратимая беда.

Когда Яше исполнилось два года, умерла от тифа Като. Она болела мучительно и страшно. Пылая в жару, молила мужа, чтоб дал ей соленого огурца. Приходивший врач испуганно махал на Иосифа рукой, когда он спрашивал, можно ли больной соленого. Но Като так просила, смотрела на него таким по-детски жалостливым взглядом, что он не выдержал: сбегал на рынок и купил огурцов.

Когда она умерла, Иосиф плакал над ее гробом, как еще никогда в жизни не плакал и не будет плакать. И тяжко корил себя, что исполнил ее просьбу, хотя врачи убеждали Сталина: при такой форме заболевания Екатерины иного исхода быть не могло.

Яша остался полусиротой, а точнее, сиротой. Его забрали к себе в деревню родители покойной Като, а он, Сталин, продолжал заниматься делом, коему посвятил всего себя – подпольная партийная борьба, очередной арест и очередная ссылка…

А маленький Яков Джугашвили стал постигать мир заново, будто никогда и не было у него ни матери, ни отца.

Когда в девятьсот восьмом году умерла Екатерина Сванидзе, Сталину казалось, что он больше никогда не обзаведется семьей. Летели годы, унося молодость, революционная борьба отнимала все силы, энергию ума и души. Даже улавливал в своих мыслях некий скепсис по поводу того, что серьезным борцам не до личной жизни. Революция, мол, не терпит, когда ее рыцари не без остатка отдают ей свои силы и чувства.

Но время действительно великий исцелитель. Постепенно усмирилась боль по Като. Жизнь продолжалась. Неутомимо работая в партии, он в то же время не отгораживался от мира и особенно не старался укрощать молодые порывы.

Тогда ему и в голову не могло прийти, что он станет зятем известного революционера Сергея Яковлевича Аллилуева, что именно его дочь, Надя – чернобровая и смуглолицая девчушка, готовая упоенно хохотать по любому поводу или замирать в восторге при звуках даже простенькой музыки, вообще чуткая к гармонии и звукам, понимающая настоящую поэзию, – именно эта Надя вдруг полюбит задубелого на сибирских морозах Кобу, станет женой много раз беглого политического «волка», старше ее на двадцать два года. Ведь вначале Сталин смотрел на нее, как на забавного подростка, в то же время поражаясь незамутненности ее красоты, самозабвенной искренности к окружающим и напряженному вниманию в ее глазах, когда он рассказывал о тайных поединках революционеров с самодержавием, о жизни политических ссыльных, о будущем России. Порой удивлялся, как могло в семье рабочего, познавшего нищету, голод, преследования, вырасти и сформироваться такое удивительное чудо, с его прелестным прямодушием и столь высокой нравственной чистотой. Видя, с каким старанием Надя учится в гимназии, Сталин искренне желал ей счастливой и светлой судьбы.