— Мадам, все это звучит весьма фантастично. Начать с того, что я не играю реальных людей — а только киногероев…

— Именно поэтому я на вас и надеюсь. Существует видео, не слишком много, но, мне кажется, вам хватит… Ваши голоса, кстати, похожи, и фигуры похожи — он был чуть-чуть повыше.

— Но…

— Мне кажется, вам достаточно перенять пластику, а остальное приложится.

— Мадам…

— Вы можете проводить время в его комнатах, пользоваться его вещами. Ближайшую неделю меня здесь не будет — я хочу, чтобы вы остались в доме полноценным хозяином. Подышали атмосферой виллы «Эдельвейс».

Действительно. Я вспомнил, что вилла называется «Эдельвейс».

— Но, мадам, я вовсе не уверен, что это в принципе возможно — заменить собой другого человека. Вся затея кажется мне несколько болезненной.

— В пять раз. Я плачу вам пять тарифов. А вы меня спасаете.

Так ловко она чередовала эмоциональные аргументы с практическими. Деньги действительно атомные. Поработав два месяца здесь, я куплю себе год свободы.

— Мадам, послушайте меня.

И тут произошло волшебное превращение. Властность, с которой Хозяйка вбивала в меня последние несколько реплик, улетучилась, будто из тела вытащили каркас. Все черты ее стали округлее и мягче. Плечи опустились. В глазах зажглось послушание и обожание. В следующий миг она подобрала ногу, подвернула ее под себя, как птица: туфелька шлепнулась, под серебряным платьем мелькнул белый чулок. Снова Фея, но не Учительница, а скорее Прилежная Ученица… Она готова была меня слушать. Раздосадованный, что она вновь легко подчиняет меня, я воспринял ее слабость как сигнал к атаке. Перехватить кормило беседы, навязать свою интонацию… Впрочем, все это выродилось лишь в неуместно агрессивный тон:

— Предположим, я принял ваше предложение, предположим, я смог хорошо сыграть эту роль…

— Вы сможете, — еле слышно проговорила Фея.

— Предположим, вы меня признали… В общем, все получилось.

— Все получится…

— И что дальше? Я уйду обратно в свою жизнь, а с чем останетесь вы?

— Я не могу заставить вас остаться рядом со мной. Вы не игрушка, а живой человек, — это она мне объясняла вновь окрепшим голосом, Женщина-с-большими-ногами. — Мы заключим контракт на определенный срок. На два месяца, на два с половиной.

— Я-то в курсе, что я не игрушка. Меня интересует, как вы собираетесь жить, когда вас покинет ваш артист?

— Не знаю пока. Но пусть вас это не волнует. Например, найду другого исполнителя. Это непросто, но мой муж достоин того, чтобы его сыграло несколько актеров.

— М-м…

— Знаете, отчасти я виновата в смерти своего мужа. Не впрямую, но… Он был сильный. Сильнее меня. Иногда меня это раздражало, и я играла в холодность и неприступность… Обнаруживала зоны, где я диктую правила, где он вынужден за мной бегать… И когда я отдалялась, он становился гораздо внимательнее. А это очень приятно. Хочется еще и еще…

Вдова посмотрела на меня вопросительно: дескать, согласен ли я. Я пожал плечами.

— Я хотела, чтобы он был безупречен.

Некоторое время мы молчали. Ветер вбрызнул в окно запах цветущих роз.

— Однако, — вновь начал я, — чего вы хотите? Покаяться перед актером? Молить о прощении отражение в зеркале? Кощунство, мадам.

И я резко подался вперед. Лицо к лицу. Она отпрянула. Чтобы я не добрался взглядом до дна ее глаз. Но сзади была спинка стула, и Женщина-с-большими-ногами оказалась в мимолетном плену. Странно, но в глазах ее я прочитал удовлетворение.

— Я похожа на человека, который будет впустую молить? Я беспокоюсь о себе, понятно. Вот мы говорили о прайвеси. Я нарушала его личную зону, лезла в душу. Мне хотелось, чтобы он был моим — до конца. Он, конечно, сопротивлялся. И между нами было какое-то напряжение, борьба…

— И вам не хватает теперь достойного соперника?

— Не хватает. Ну что, готовы попробовать? Да, имейте в виду: ваше задание — тайна. Все серьезно, как в кино про шпионов.

Вы бы поверили этому бреду? А я вот поверил.

Короче, она уехала на неделю. А я остался.

И в аттачменте снимок: довольная Алька на фоне цветочного магазина. Ест с бумажной тарелки рыжую колбасень.

Фотку с колбасятиной я сохранил как рисунок рабочего стола. В жизни Алька не бывает такой довольной, как на фотографиях.

Между тем наступил сентябрь. Лето быстро свернуло свои манатки. Только что светило-пекло, курорт был полон детского галдежа, небо было ярко-синим, а море ярко-голубым, парк Казино сиял безупречной зеленью. А стоило курсору на календаре перескочить в осень — повалила осень. Небо затянулось, несколько раз в день заряжал холодный дождь. Хлестал вдоль променада по сиротливым акациям, похожим на взрывы бомбы, убивающей ласково. Пляж опустел. Редкие аквалангисты, могучие полосы водорослей, выложенные приливом, и я.

Женщина-с-большими-ногами покинула Аркашон. Будто бы. Конечно, она могла поселиться на соседней вилле. Или обратиться в птицу, которая косит из-под застрехи круглым глазом в мое окно. Или сидит прямо на башне в парке Казино, караулит в бинокль, как я перебираю холодную волну или валяюсь в одиночестве на голом песке у самой кромки ила; там, куда вечером придет вода. Похожий на перо, оброненное птицей Дождь. Каждое утро я пару часов закаляю тело холодом океана, дождя и песка. Ветер проветривает мне мышцы; кровь, согревая себя и меня, быстрее колесит по артериям-венам. Впереди миллиарды тонн воды: на краю света острее ощущаешь бренность и ценность своей оболочки. Так я готовлю тело к вселению новой души.

Потом я возвращаюсь на виллу «Эдельвейс», в Верхний город (он тут еще называется Зимним, а Нижний — Летним; впрочем, расстояния кукольные), и занимаюсь собственно душой. Душой Мужа Женщины-с-большими-ногами. Я смотрю три кассеты. Листаю альбом с газетными вырезками: интервью, статьи, фотографии… Муж был крупной шишкой. Имя в заголовках — большими буквами. Когда-то я о таком мечтал. Я хожу по его комнатам, перебираю его вещи. Процесс освоения мужней души делится пополам обедом. Столовая, в которую я прошлым летом за 5 дней не попал: мы тогда практически не вылазили из постели и ели или в моих комнатах, с подноса, или — вечерами — в Казино. На сей раз я имею возможность ежедневно восхищаться талантами эдельвейсовых поваров и изучать, щурясь, сосланные под потолок портреты восьмерых мордастых дундуков. Из ушедших эпох, из минувших веков. Длиннющий стол, неспешный ритуал крахмальных салфеток, кастрюлек, тарелочек и столовых приборов, из которых я пользуюсь едва половиной. Я сижу на Его месте, противоположная оконечность стола пуста. Ох уж эта расфуфыренная церемониальность богатеньких: оч. глупо спрашивать жену через беговую дорожку: дорогая, как тебе нынче куропатки? И без того понятно, что они удались. Вчера разбил фужер: надеюсь, достаточно старинный. Сегодня подавали рыбный суп на водке и черной икре и фасоль в сливках. За обедом я наедаюсь так, что завтрак (в своей комнате) и ужин (в городе) оборачиваются фруктовыми формальностями. Мертвый Муж торчал на коньяке, вот и я выпиваю с кофе пару рюмок чего-то сверхъестественного: в коньяке на вилле «Эдельвейс» столько лет и денег, что градусов кажется чудовищно много, и я некоторое время тешу себя мыслью, что мне больше не нужен никакой алкоголь.