— Ну как живешь, Тамарка? Как светлейший Тарнгериодор, не обижает? — он так и не размыкает объятий, а она смотрит на него и не просто лучится от счастья — смеется от радости.

— Нет, что ты, как можно? Тарнгер — он замечательный, самый лучший! Ну, после тебя, конечно…

— Был бы до — так я бы знал, — усмехается он на ее попытку выкрутиться. — Ты угости Ларису чаем, а я пойду пока с замечательным начальником твоим пообщаюсь, — чуть отстраняя ее от себя, Анхен пытается пройти мимо.

Но ее пальчики сжимаются на его предплечьях:

— Но… разве сначала мы с Ларисой не угостим вас? Или без Ларисы, она ведь больше у тебя не работает… Как секретарь я просто обязана в первую очередь позаботиться о вашем угощении, — и взгляд ему в глаза, обещающий безграничное блаженство…

— Сначала дела, малыш, — он с улыбкой опускает ее руки и проходит к кабинету.

— Значит, потом? Когда вы закончите с делами? — и столько надежды в голосе.

— Я сегодня спешу, Тамарочка. Потом меня ждут на конференции, дальше должен лететь. Как-нибудь в другой раз, хорошо?

— Ну… конечно, — тяжело вздохнув, опускает голову. — Но ты же будешь устраивать праздник в честь своего возвращения? — новая мысль возвращает ей утраченное было вдохновение. — И ты ведь пригласишь Тарнгера? Ну и меня, Тарнгер всегда меня берет, когда в гости ходит…

— Ох, Тамарка… А к Тарнгеру на работу, я так подозреваю, гости уже не ходят. Просто из опасения, что их прям в приемной изнасилуют.

— Анхен! — она смущена, но не сильно. Смеется, не сводя с него сияющих глаз.

— Я недолго, Ларис, — светлейший Анхенаридит скрывается в кабинете.

А мы остаемся вдвоем. Томка провожает его взглядом и оборачивается ко мне:

— Ты действительно хочешь чай? Или просто так поболтаем? Да ты проходи, что ты? Знаешь, я рада, что вы помирились, — она улыбалась мне, излишне суетливо приглашая садиться, пристально вглядываясь в лицо… Я тоже смотрела, и тоже, наверно, излишне пристально, узнавая и не узнавая ту, прежнюю Томку. Ее глаза еще не утратили лихорадочного блеска, вызванного его приходом. Но было ощущение, что солнце, все для нее минуту назад затмившее, зашло за тучку, и теперь она понемногу начинает различать окружающее, вспоминать, что мир больше одного вампира, или даже двух, в чьих объятьях она мечтала немедленно оказаться. Если минуту назад она видела меня, но осознавала лишь как приложение к Анхену, то теперь она уже действительно пыталась рассмотреть меня.

— Ты выглядишь усталой, — вынесла свой вердикт, присаживаясь рядом. — Как там, в Новограде, тяжело?

Неопределенно пожимаю плечами. Не знаю, что она хочет услышать.

— Знаешь, я все время думаю, как я смогу это пережить, — поведала мне Томка тихо и серьезно. — Ну, когда мое время кончится и меня уволят. Иногда мне кажется — сдохну. Просто лягу и сдохну. Когда Тарнгер первый раз уехал на две недели… Думала — не доживу. Просто не доживу до его возвращения. А мне казалось, что хуже того, что я испытала, когда мне сообщили, что Анхен уволился, не может быть уже ничего…

— Мне про многие вещи казалось, что хуже уже не будет, — киваю я ей в ответ. И не могу не добавить, — когда тебя уволят, Тамар, никто не будет знать, за что. Кто из них знает, что всему свой срок? И они будут искать причину, и найдется кто-то, кто эту причину подскажет… Это больно, Тамар. Больно вдвойне, когда еще и люди… травят.

Она кивает, чуть бледнея.

— Я была дурой тогда… Многого еще не понимала… Но знаешь, если это тебя хоть как-то утешит: он переживал тогда из-за тебя. Сильно… И я не думаю, что он хоть секунду переживал обо мне, когда просто уволился спустя полгода. Не сказав ни слова, не предупредив…

— Он не сам, — если это может хоть как-то утешить ее. — Он все же не самый главный…

— Я знаю, — она кивает. — Я только хотела сказать, что знаю, каково это, когда бросают. И что при этом шепчут во след…

Мы помолчали.

— Нет, все же давай, действительно, чаю, — решительно встряхивает она головой и поднимается, чтобы поставить чайник. — Что мы, в самом деле, о грустном? Теперь ведь все хорошо, верно? Вот только до слез обидно, что Анхен спешит, да? Я с самого утра ждала, что он придет и… А вчетвером тоже здорово было бы. Мы бы с тобой стали… ну, словно кровными сестрами. И все плохое было бы забыто. Ведь нельзя же пережить такое вместе и сохранить хоть какие-то обиды.

— Я не обижаюсь, Том, правда, — и это в самом деле правда. Обида ушла. Но вот недоумение… Я не узнавала эту Томку, совсем не узнавала.

— Знаешь, мне в такие моменты кажется, что я вообще весь мир обожаю, а не только тех, с кем делю кровь и плоть, — продолжала меж тем она, не особо прислушиваясь к моим словам. — Это такой взрыв бесконечного счастья! Лучшее, что есть в этой работе, верно? Быть им нужной, не просто для перебирания бумажек, но каждой капелькой крови, каждой частичкой своей, каждым вздохом. Знать, что ты — их наслаждение, их восторг!

— Но… — даже и не знаю, как реагировать правильно. — А тебя количество не смущает?

— Количество? — она смотрит чуть недоуменно. — А, ну с Тарнгером было пару раз, когда они втроем меня одновременно пили. Первый раз просто тяжело было, а после второго я в больницу попала, все-таки если втроем, то они даже по чуть-чуть много выпивают. И резко слишком, у меня тогда даже осложнение на почки пошло, но вроде пролечили. Тарнгер тогда сказал, что больше так не будем, он меня бережет, — Томка говорит торопливо, чуть захлебываясь, словно боится, что я ее перебью, не дам закончить, а ей так хочется рассказать мне все, все-все. — Но ты же с Тарнгером не знакома, а Анхен… он вообще смотреть предпочитал, как другие пьют, и вообще во многом своих друзей ограничивал, а уж в количестве — так и подавно. В его обществе у меня больше двух и не было ни разу, хоть вместе, хоть попеременно. А тебе он что, разрешает больше?

— Да нет… — вот не спрашивала, если честно, чего он собирался мне в этом плане «разрешать». И вообще, обошлась бы я без излишних интимных подробностей. — А что-нибудь сладкое у тебя к чаю есть? Ты вообще сладости где берешь, в буфете? Я в свое время нашла замечательный магазинчик на Лесной, старалась по возможности там покупать. Там и конфеты всегда свежие, и печенья много видов…

— А вообще с Тарнгером интереснее даже, у него фантазия богаче, — Томка, словно не слыша, продолжает о своем, — всегда что-нибудь интересное придумает. Мы тут в гости ездили к одному его другу, ну и там еще один вампир был со своей девой, ну и хозяин, соответственно, тоже, и они придумали, что плоть берет один, а кровь другой, и так по кругу, и…

— Том, а ты сессии-то с такими забавами сдаешь еще? Или давно забросила?

— Да мне Тарнгер проставляет, ну, ты же знаешь, тебе же Анхен тоже тогда последнюю сессию делал… Но знаешь, для меня все же самое экстремальное, когда плоть берут у тебя, а кровь у другой, ну или наоборот, у тебя берут только кровь, и это такое несовпадение желания и действительности, такая мучительная жажда полноты процесса, это как пытка — до слез, до крика…

Пытка, да, помню… Хоть и предпочла бы забыть.

— Томка, погоди, ты что, на учебу совсем забила?

— Да нет, бываю там иногда. Ну, когда делать все равно нечего, надо ж себя занять, пока я Тарнгеру не нужна.

— И как ты потом работать собираешься? Диплом тебе Тарнгер, конечно сделает, но больных-то твоих он за тебя не вылечит…

— Ай, Лара, ну какие больные? Кому она сдалась, эта учеба? Знаешь, я в те дни, когда к Тарнгеру гости приезжают, с утра даже про секретарские обязанности думать не могу. Все внутри замирает от предвкушения: позовут-не позовут, и когда уже, наконец? А Тарнгер знает, что я изнываю, и иногда специально тянет, чтоб я, измучившись ожиданием, уже вообще на все согласна была, что бы ни предложили… Я, правда, и так согласна. Знаешь, к Тарнгиру как-то один друг приезжал, так они меня даже связали, думали, я сопротивляться буду…

— А твой Тарнгир, он вообще, хоть иногда работает? Или только с друзьями гуляет?