— Но что мы будем делать с тем фактом, что оно случилось? Был храм, был транс. Лоу тоже согласен, что способностей к магии у меня нет. Но он говорит, есть что-то, что ближе к шаманским… коэрским. Люди, оказывается, тоже могут… ну, раньше могли… кое-что.

— Лоу говорит… — он кривится. — Вот вся и беда, в том, что «Лоу говорит». А что он при этом делает, проверить невозможно. И я скорее поверю в другое. Ему донес кто-то из слуг. Как понимаю, они же и про Долину тебе рассказали, вызвали любопытство. Заманили. А там наш добрый Лоу погрузил доверчивую девочку в транс. И доступ к машине, где лежала птичка, в тот момент у него тоже был. Полный. Я в то время… несколько занят был. Так что не «оно само», а некто конкретный и целенаправленно. Привязал твою душу к этой фигурке. Теоретически, транс для этого вполне подходит, связи с телом ослабевают… Птичку потом вернул, а вот тебя… думаю, не было тебя в храме все это время, он привез тебя туда только, чтоб разбудить. Рассказать свою версию истории. Затем увезти сюда и заставить действовать так, как надо.

— Анхен, я не могла действовать, как надо. Я вообще действовать не могла. У меня истощение было полное, я всю осень даже с крыльца не могла спуститься, сил не хватало. Мне даже сны о тебе только зимой сниться начали, когда я хоть немного здоровье поправила. Если б все было так, как ты рассказываешь, меня не было смысла доводить до подобного состояния, я же полностью недееспособная была. Может, не стоит видеть заговор там, где его и близко нет?

— Понимаешь, Ларис, если бы все было так, как рассказываешь ты, не было бы смысла тебя от меня прятать, — он вновь откидывается на спинку кресла, спокойный, уверенный в собственной правоте.

А я подумала о шахматной доске Лоу, где он видит себя не фигурой, но игроком, как бы он это не обзывал. И шахматной доске Анхена, где фигурой не была я. Лишь переходящим призом или способом воздействия. Лоу со мной не ради меня, но против него, для Анхена это очевидно.

— Ты не хочешь понять самую простую на свете вещь, — пытаюсь найти другие слова. Пусть про храм я ничего не помню, но за свои желания я еще в ответе. — Я не хотела к тебе возвращаться. Я и сейчас не хочу. Я боялась, что ты просто придешь и… что, собственно сейчас и происходит. А я хотела быть для тебя мертвой. Чтобы ты никогда не узнал. Забыл. Он просто выполнил мою просьбу.

— И опять верю, Лар, — непробиваем. — Тебе. Но не верю ему. Потому что он, в отличие от тебя, прекрасно знал, что скрываться тебе от меня нет никакого смысла. Я не настолько безумен, чтоб не понять, чтобы моя попытка построить с тобой хоть какие-то отношения полностью провалилась. И про «насильно мил не будешь» я тоже в курсе. В тот день… я себя не оправдываю, и мне стыдно вспоминать об этом… но тогда я, как и ты, не видел выхода: если со мной ты не можешь, то куда? С кем? Да если б Лоу пришел и сказал, что он готов о тебе заботиться, и тебя этот вариант полностью устраивает — я только рад бы был! Лара, это ты можешь не знать, тебя никогда не интересовало, но он-то прекрасно знает, что я всегда забочусь о своих девочках, даже после полного разрыва отношений. Помогаю с учебой, работой, карьерой. Даже с замужеством, если требуется. Поддерживаю в любой конфликтной ситуации. Они навсегда мои, не потому, что я ими владею безраздельно, но потому, что я ответственность чувствую. И если б Лоу сказал, что берет заботу о тебе на себя — я б помог вам только. Тебе не пришлось бы прятаться здесь, сидеть в одиночестве, всего бояться. Но он не сделал этого. Более того, по сути, он сделал совсем другое, — он вздыхает. — Правда в том, Ларис, что сама по себе ты ему не нужна. Ты для него — средство. И я объяснил тебе, для чего.

— А для тебя — что? Если «насильно мил не будешь», тогда зачем? Зачем пытался найти в горах? Зачем сейчас требуешь «вернуть тебе твое»? Кем бы я ни была для Лоу, он уже взял на себя заботу обо мне. Откуда тогда «одевайся, мы уезжаем»?

— Он не заботится, он использует. Ты плохо выглядишь. Я не чувствую тебя здоровой. Из тебя эти эксперименты с птичкой всю силу выпили, тебе для жизни уже не хватает. Это не то, что называют заботой.

— Оу, сейчас нам расскажут о том, что такое истинная забота. Как трогательно. Мне послушать можно?

Лоу. Стоит себе в дверях, небрежно прислонясь к косяку и сложив руки на груди. В голосе насмешка, улыбка издевательская. А мне становится страшно.

Анхен сидит спиной к выходу и, понятно, не оборачивается, много чести. Только складка залегает в углах губ. Да глаза… он прикрывает, чтоб я не видела, как они темнеют. А воздух в комнате все равно сгущается, выстывает, и его все сложнее проталкивать в горло. Мне. Лоу улыбается. И подмигивает заговорщицки за спиной светлейшего авэнэ.

— Итак, забота, — пока Анхен молчит, пытаясь сдержать эмоции, Лоу невозмутимо продолжает. — Первый раз, помнится, я попросил тебя позаботится от этом ребенке три года тому назад. У вас ведь диван не занят? Тогда я присяду, — с легким поклоном устраивается на собственном диване, закидывает ногу на ногу и продолжает. — Или это было триста лет назад и совсем другой ребенок?.. Ты не поверишь, Ларис, как с годами начинаешь все путать: это, то, здесь, тогда… Его просят заботиться — а я нахожу объект его заботы полумертвым. Он так искренне сожалеет, так оно все нелепо вышло, в другой раз он сумеет лучше. Но в другой раз все повторяется снова, а в третий мне приходится использовать способности коэра, чтоб вернуть объект его неустанных забот с того света.

— Не бахвалься. Ты не умеешь с того света. И не смей приплетать сюда…

Тон строгого отца, отчитывающего ребенка, Лоу не впечатляет:

— Сюда, туда… А разве ты сам ищешь в жизни что-то другое? Кроме попытки переиграть ту самую ситуацию? Вновь и вновь неудачной? А знаешь, почему? Ты переигрываешь на суррогатах. Вновь и вновь. И обрекаешь их страдать, потому что там и тогда ту девочку ты от страданий спасти не смог. Не успел. Не избавил.

— Так я все-таки прав, — Анхен вздыхает. Горько, устало. Словно он надеялся ошибиться. До последнего надеялся ошибиться, а приемный сын лишь подтвердил самые худшие его предположения. — И это мне месть. За ту девочку. Которая страдала по моей вине. Вот любопытно, что страдания ей причинял не я, но вина за это моя всецело.

— Месть? Ну что ты, Нэри, как я тебе отомщу? Да и зачем, это не продуктивно. Просто выпал столь удачный шанс… Вернуть тебя к истокам. Конфликта. Проблемы. У тебя отняли все игрушки, осталась последняя. Что ты будешь делать, если и последнюю тоже отнять? А если при этом ты еще и не сможешь ее забыть? Будешь мучиться чувством вины, которую не исправить. Что ты станешь делать тогда? Вспомнишь ли ты о той, перед которой столь же виноват? Ведь она осталась единственной, которая все еще жива, все еще доступна, все еще ждет. Если отнять у тебя возможность отыгрывать ситуацию на суррогатах, вернешься ли ты к единственной настоящей?

— Ну вот видишь, Ларис, а тебе еще не нравится, что я отношусь к тебе как к собственности. Как к человеку, принадлежащему лично мне, — отвечать Лоу Анхен не считает возможным. Он и смотреть на него по-прежнему возможным не считает. — А твой спаситель тебя даже человеком осознать не в состоянии. Ты для него суррогат. Вы все для него не более чем суррогаты. Впрочем, к вампирам он относится не лучше.

Молчу. И сил нет поднять глаза от сложенных на коленях рук. Не этих слов я ждала от Лоу, совсем не этих.

— В его вселенной есть только одно настоящее существо — его обожаемая сестрица, — продолжал между тем Анхен. — А всех остальных он замечает лишь постольку, поскольку их можно задействовать в его планах относительно ее.

— Ну, мне ведь почти удалось, разве нет? — Лоу лишь улыбается. Беззаботно и чуточку вызывающе. — Ты ведь вспомнил о Яське, верно? И не ради Ларисы ты сюда прилетел. Жаль, не удалось перехватить тебя по дороге. Действительно жаль.

— Охотно верю в твои сожаления, — весьма светски произносит Анхен и поднимается. — Потому как, я думаю, ты догадываешься, что ни тебя, ни твою дорогую сестренку я отныне не желаю видеть ближе, чем в сотне километров от собственного дома! — он не кричит, но такая ненависть скользит в каждом слове, что хочется попросту раствориться в кресле, чтоб обо мне, не дай светоч, не вспомнили. — А если еще хоть раз заподозрю малейшую попытку с твоей стороны вмешаться в мою жизнь или жизнь моих близких — попросту прибью на месте, как последнюю тварь! — конец фразы он уже буквально шипит в лицо Лоу, нависая над ним, по-прежнему сидящим на диване с весьма беззаботным видом.