Снимаю штаны. С кого-то. Запомнилась только возбужденная плоть, и осознание, что все они уже ждут, все они жаждут. А я? Мне все это зачем?

Мою грудь обнажает Каритинор. И обцеловывает ее — жадно, липко, противно.

— Все, хватит! — пытаюсь оттолкнуть. Но вызываю лишь злобное рычание, и он рывком прижимает меня сильнее. — Хватит, прекрати, мне не нравится! Остановитесь, хватит!

Подкатывает паника, что никто не остановится, никто не услышит. Но музыка смолкает, исчезает иллюзия пространства, исчезают губы с моей груди и руки с моего тела.

Обессиленно падаю на колени, обхватив себя руками.

— Лара, что? — с речью первой справляется Нинара.

— Я не могу. Простите, но не могу, — слезы катятся из глаз, пережитое напряжение дает себя знать. — Я пыталась, правда. Я до последнего пыталась. Но дальше — уже куда? Я не могу, я не чувствую. Я не хочу.

— Не хочешь, как вампирша, будешь как рабыня, — с неожиданной злобой сообщает Каритинор. — Не можешь кричать от страсти — кричи от боли!.. Да пусти, не брошусь.

Изумленно поднимаю глаза. А его, оказывается, Лирин держал. И оторвал от меня, выходит, тоже он.

— Остынь, — бросает ему Лоу, опускаясь возле меня на колени. — Все, моя хорошая, не плачь. Не хочешь — значит, не будем. Вечеринка окончена, — он поднимает взор на своих гостей. — Продолжение — не здесь, и уже без нас.

— Зря. Привяжи и давай хорошенько высечем. И крови ее пригубим, и эмоциями насытимся. Есть у тебя хороший кнут для байяты? — не мог успокоится Каритинор.

А я ушам не могла поверить. Такой был всегда… тихий, вежливый.

— Остынь, я сказал. В моем доме байяты не будет. Как и в любом месте, где я имею хоть какую-то власть, — Во взгляде у Лоу сталь, в голосе — тоже. — Не нравится — собираешь вещи и улетаешь.

— Ты… — Каритинор шипит, практически. — Ты не многовато возишься с этой полуразумной зверюшкой? Ты еще не забыл, что это просто еда?

Лоу не отвечает. А Каритинора сносит. Сильнейшим порывом ветра, спиной вперед и прямо в дверной проем.

— Лоурэл, прекрати! — что есть силы орет Исандра.

Тот лишь пожимает плечами:

— Я даже не начал.

— Дивный вечер, — с усмешкой замечает Лирин, поднимая с пола свои штаны и начиная одеваться.

— Тебя на него не звали.

— А зря. Мне понравилось. Особенно финал.

— Прекрати, Лирин, не надо, мы все на взводе, — подошедшая Нинара примиряюще кладет руку на его плечо.

— Ну, это-то не проблема, ведь ты утешишь? — Лирин сгребает ее в объятья, однако от поцелуя уклоняется, кладя ладонь ей на губы. — А сцена была замечательная, просто блеск. И знаете чем, а, кучка лицемеров? Вам мало всего лишь жрать свою еду. Вам хочется, чтобы еда умоляла, чтоб вы ее сожрали. Чтоб лично ползла вам в рот, задыхаясь от вашей жажды. И как только встретили ту, что не ползет, не успокоились, пока не прогнули ее под свои хотелки. А она все равно сорвалась. Инстинкт. Вы ей не друзья, в какие тряпки не нарядитесь. Она добыча, а вы охотники. И хоть танцуйте с едой, хоть говорите с едой, она всегда останется для вас едой, и она чувствует это, даже если ей не хватает мозгов, чтоб понять, — Лирин коротко целует Нинару в губы и небрежно отталкивает. Затем наклоняется, поднимая с пола остальную одежду. — Не провожай, — высокомерно бросает напоследок Лоу, и выходит прочь.

Остальные уходят молча.

Мы с Лоу все так же сидим на полу. Он обнимает меня, закутывая в свою рубаху, прижимает к себе, чуть поглаживает по предплечью. Молчит.

Я пытаюсь унять дрожь.

Стараюсь не думать. О вежливом незаметном Каритиноре, о его руках, губах, словах… Это все оказалось слишком… слишком. Не сейчас, не об этом… А вот Лиринисэн… Лиринисэн, которого мне всегда любить было не за что, злоязычный, насмешливый…

— Я не хотела его, — шепчу, все еще видя перед собою Лирина. — Он был корректен, он не позволил себе… ничего, что имело бы целью оскорбить или обидеть. Ничего, что было бы мне… отвратительно, невыносимо. Он задыхался от жажды рядом со мной, но был корректен, а я… все равно его не хотела. Даже просто рядом. Он это чувствовал?

— Мы все это чувствовали. И твое отторжение, и твои попытки проникнуться к нему симпатией. Что ты думаешь, его так взбесило? Он изнемогает, задыхаясь от жажды к презренной человечке, а ты… из жалости, преодолевая собственную антипатию… аж по головке его погладила, — Лоу чуть усмехнулся. — Забудь. Ему не стоило приходить, и он знал это не хуже тебя или меня.

— Так зачем пришел?

— Прости, что разочарую, но отнюдь не ради тебя… Стоп. Где?.. — Лоу несколько нервно оглянулся. И тут же выругался сквозь сжатые зубы.

Рин лежала… вернее, неподвижно стояла на четвереньках перед диваном, безвольно уткнувшись лбом в матрас. Лишь пальцы рук нервно подрагивали, словно пытались сжаться в кулак и не находили для этого сил.

— Вот так и знал, что добром не кончится! — он поднимается, протягивает мне руку. — Пошли спасать.

— Спасать? — и все вампиры на свете испуганно вылетают из моих мыслей. — Но что с ней?

— Детство с ней. Не рассталось, — Лоу резко преодолевает разделявшие нас с Рин несколько метров. — Ведь говорили же, объясняли… Нет, дракос вас всех пожри, ребенок хочет!.. — он склоняется над ней, и уже совсем другим тоном, — Рин, Ринэ, давай попробуем встать. На ручки ко мне пойдешь?

Она не реагирует. Если только эмоционально и где-то глубоко внутри, поскольку Лоу продолжает, словно ответ услышал, — вот умница. Я здесь, я рядом, все будет хорошо.

Он приподнимает ее, осторожно, медленно. Вампирочку трясет, лицо белое, глаза закатились. И капельки пота на висках. На губах и на подбородке кровь, пятно крови осталось и на диване.

— Еще тошнит? — заботливо интересуется у нее Лоу, присаживаясь на диван и устраивая ее у себя на коленях. И вновь получает лишь ему внятный ответ. — Ничего, маленькая, скоро будет легче, — а сам смотрит на меня, и в глазах — такая тоска, что невольно думаешь, что легче — то ли не скоро, то ли не будет, то ли не ему…

— А я без тебя не справлюсь, Лар, — признается покаянно.

Не мне…

— Что случилось? — несколько испуганно интересуюсь, присаживаясь рядом.

— Нет, Лар, сюда, — он указывает на диван с другой стороны от себя, там, где Ринкины ноги. — Совсем близко не надо сейчас, могу не успеть.

— Ты правда думаешь, что она?.. — поверить в то, что Рин, тем более вот сейчас — обессиленная, сломленная — может представлять для меня угрозу, я просто не в состоянии. Но все же пересаживаюсь. Забираюсь на диван с ногами, утыкаюсь лбом в его плечо, обхватив его тело руками. Так и сидим. На одном плече у него дрожащая беспамятная Рин, к другому прижалась я и, кажется, тоже дрожу.

— Это шок, Лар. Кровавый ступор. Организм не справился со стрессом, — поясняет меж тем Лоу, нежно гладя ее короткие светлые волосы.

— Каким… стрессом?

— Жажда, Лар. Жажда… Ты, к сожалению или к счастью, ее не чувствуешь, а здесь нынче воздух был так накален… едва не плавился. Ты ведь здесь единственная настоящая человечка. А для большинства и вовсе — первая настоящая за всю их жизнь.

— Но дикари…

— Охотой промышляют не все. Да и не танцуют с дикарями, Ларис. Схватил-убил-всё. А здесь… Запах. Ожидание. Общение. И то, за что некоторые так презирают Древних, вдруг оказывается тем, от чего они и сами не в силах отказаться… А Рин, — он вздохнул, прижал ее к себе чуть сильнее, невесомо коснулся губами виска. — Да, она привыкла к тебе, она справилась со своей жаждой, у нее есть воля, у нее есть принципы. Но она справилась со своей жаждой, а жажда целого коллектива — безумная, неистовая, запредельная — ее поглотила. И когда ты остановила игру, взрослые смогли перебороть эмоции — быстро, жестко, по сути — почти мгновенно. А она не справилась. Не вышла. Для нее такой эмоциональный перепад от максимума к нулю еще невозможен. Она незрелая, Лар, она ребенок…

— И… что делать?

— Что делать? — он вздыхает. — Вариантов — тьма. Один темней другого… Можно отнести ее к дорогому Лиринисэну и заставить его расплачиваться за собственный идиотизм. И не Юлидару до утра ублажать, а Рину кровью рабов отпаивать, да рвоту за ней убирать, потому как… — он сжимает губы, некоторое время молчит, сверля взглядом стенку шатра. Потом все же договаривает, — не пойдет у нее сейчас другая кровь. Никакая, ничья. Она твою хочет, ее не вообще, ее конкретно на тебя закоротило, — вновь вздыхает. Вновь молчит, прижимая к себе Рин, вновь целует в висок и тихонько укачивает. — Но к утру девочке станет лучше, а к середине дня она и вовсе будет здорова, — завершает преувеличенно бодрым голосом.