Но дядя Боб все понял. Он сидел с отвисшей челюстью и так смотрел на папу, словно тот спятил. И Джемма тоже все поняла. Джемма. Единственный на планете человек, за чье сочувствие я бы гроша ломаного не дала.

К счастью, слезы, которые могли хлынуть из моих глаз от того, что отец фактически нарисовал у меня на лбу мишень, скрывались за стеной замешательства. Легкие оставались парализованными, как будто кто-то ударом вышиб из меня весь воздух. В груди начало гореть, поэтому я заставила себя сделать вдох, хотя была уверена, что ошеломленное выражение моего лица не изменилось ни на йоту.

Мой отец, пропахавший в управлении полиции Альбукерке двадцать лет, был слишком умен, чтобы совершить такую несусветную глупость. И дядя Боб прекрасно это знал. Я видела, как в его карих глазах смешиваются шок и ярость. Он был так же поражен, как и я.

Папа выглядел виноватым. Бестолковое выражение лица мачехи, которая то и дело переводила взгляд с него на меня и обратно, могло бы меня рассмешить. И все же  в комнате было три человека, до кого дошло все и сразу. Дядя Боб – это я еще могла понять. Но не могла поверить, что Тафт тоже все понял. Он смотрел на меня, и в его взгляде читалось удивление, граничащее с сочувствием.

Однако недоумения на лице Джеммы я просто не могла вынести. Она сверлила папу тяжелым взглядом, представляя собой классический образ крайнего изумления. Что ж, ее степень в психологии окупилась. Она поняла, что отец предпочел ее мне. Предпочел мне нашу мачеху.

Ноги самостоятельно стали отступать назад, пока я не почувствовала, что уперлась в дверную ручку. Протянув руку за спину, я повернула ее как раз в тот момент, когда с места поднялся папа.

- Чарли, погоди.

Я бросилась через дверь, попав в море столов с трезвонящими телефонами и щелкающими клавиатурами, и помчалась к выходу.

- Чарли, прошу тебя, остановись! – раздался позади папин голос.

Чтобы он увидел кучу соплей, в которую я превратилась? Ни за что на свете.

Однако он оказался проворнее, чем я ожидала. Поймав меня за локоть длинной худой рукой, он развернул меня лицом к себе. Тогда-то я и поняла, что слезы снесли стену и уже текут у меня по щекам. Папа расплывался перед глазами, поэтому я сморгнула слезы и вытерла щеки свободной рукой.

- Чарли…

- Не сейчас. – Я выдернула руку и снова направилась к выходу.

- Чарли! – повторил папа и снова схватил меня за руку, когда я уже выходила на улицу.

Он втащил меня обратно внутрь, я освободила руку. Он схватил меня снова, я снова освободилась. И так еще и еще раз, пока я не дала ему такую звонкую пощечину, что звук эхом прокатился по участку. В помещении повисла тишина, и все взгляды устремились к нам.

Папа потрогал щеку, по которой я ударила.

- Я это заслужил, но позволь мне все объяснить.

Мы стояли и смотрели друг на друга, но боль предательства и обиды не давала моим ушам услышать, что он говорит. Я закрылась. Его слова отскакивали от меня, будто меня окружало невидимое защитное силовое поле. Изобразив самый лучший гневный взгляд, на какой сейчас была способна, я отвернулась и снова попыталась уйти. В основном потому, что увидела, как к нам подходят Дениз с Джеммой. От одной мысли, что придется иметь дело с их безразличием, меня по-настоящему тошнило. Я тяжело сглотнула, пытаясь избавиться от горького комка, застрявшего в горле.

На этот раз папа меня не хватал. Просто уперся рукой в стену, перекрыв дорогу, наклонился и прошептал мне на ухо:

- Если придется надеть на тебя наручники и силком затащить в ту комнату, я это сделаю.

Я наградила его яростным взглядом. Дениз тоже разозлилась и припустила к нам, оказавшись рядом быстрее, чем я ожидала.

- Она тебя ударила? – потрясенно спросила она.

Больше, чем когда-либо в жизни, мне захотелось хорошенько ее пнуть. Где носит Ульриха, когда он так нужен?

- Что ты собираешься с этим делать? – снова спросила Дениз папу. Моего папу. Смутившись, что офицеры видели мою истерику, она огляделась по сторонам. – Лиланд…

- Заткнись, - отозвался он тихим, угрожающим голосом, лишив Дениз дара речи. Наконец-то.

Ее рука легла на горло, словно так ей было легче проглотить папины слова. По закону, любой офицер, который видел, как я ударила папу, был обязан меня арестовать. Но никто не сделал ни шага в нашу сторону.

Папа возвышался надо мной в полный рост. Он был высоким и худым, но я знала, какой он крепкий и сильный, и не сомневалась: если ему взбредет в голову поволочь меня в конференц-зал, он это сделает. Но тогда он дернет кошку за хвост. Без боя я не сдамся, и этот бой он забудет нескоро.

- Да пожалуйста, - сказала я так же тихо и угрожающе, как он, - надевай на меня наручники. По собственной воле в ту комнату я не вернусь, потому что не имею ни малейшего желания видеть жалость всех, кто догадался, что ты натравил психа на собственную дочь.

Вздохнув, папа ссутулился.

- Я этого не делал.

- Не делал? – резко переспросила Джемма, выходя вперед. – Именно это ты и сделал, папа.

- Нет. Я хотел сказать…

- Она особенная. Неповторимая. – От слов Джеммы я затаила дыхание. – Ты понятия не имеешь, кто она такая. И ты послал его к ней?!

- Джемма, - подала голос Дениз, и я поняла, что она думает, будто ее предали, - о чем ты говоришь? Он умолял того человека не причинять вреда Чарли.

Похоже, Джемма с трудом сохраняла спокойствие. На несколько секунд закрыв глаза, она повернулась к нашей мачехе:

- Мам, неужели ты ничего не слышала?

- Я слышала каждое слово, - с горечью отчеканила Дениз.

- Мама, - Джемма положила руки ей на плечи, - открой глаза. – Ее голос был мягким, потому что она не хотела ранить чувства ведьмы.

У меня таких порывов не было:

- Это невозможно.

Дениз злобно скрипнула зубами и повернулась к папе, тыча в меня пальцем, на случай, если он не заметил:

- Видишь?

Меня до сих пор беспокоила реакция Джеммы. Честно говоря, не думала, что ей вообще есть до меня дело.

Державшийся все это время позади дядя Боб шагнул к нам.

- Может, пойдем все ко мне в кабинет?

- Я ухожу, - сказала я, чувствуя себя выжатой, как лимон. Казалось, меня вот-вот стошнит. Я снова шагнула к выходу.

- Я знал, что у него ничего не выйдет, - еле слышно проговорил мне вслед папа.

Я остановилась. Обернулась. Ждала продолжения.

- Я знал, что все закончится, как с остальными.

С какими остальными? О скольких случаях ему известно?

Папа сделал шаг вперед и умоляюще посмотрел мне в глаза:

- Солнышко, ну подумай. Если бы он пришел за Дениз или Джеммой, они были бы уже мертвы.

Он прав. Но от этого боль из-за его поступка не ослабевала. Ужасная, жгучая боль, какой мне еще никогда не доводилось испытывать, прожигала дыру у меня в груди, стеной росла прямо передо мной, пока я снова не почувствовала, что задыхаюсь. А потом это случилось опять. Чертовы слезы. Господи, неужели можно быть еще более жалкой?

Папа погладил меня по щеке:

- Я знал, что с тобой все будет в порядке. Как всегда, моя замечательная девочка. У тебя есть, ну не знаю, какая-то сила. Которая неотступно следует за тобой. Ты самое удивительное создание, какое я когда-либо видел.

- Но ты должен был ей сказать, - упрекнула Джемма, - должен был ее предупредить.

Теперь она тоже плакала. Я глазам своим не верила. Я попала в «Сумеречную зону». Больше никаких телемарафонов научной фантастики. Шагнув ближе, Джемма меня обняла. Взяла и просто обняла. И будь я проклята, если не обняла ее в ответ.

Прорвались на поверхность годы горечи и обиды, когда меня постоянно отодвигали в сторону, как чокнутого изгоя, как гадкого утенка. И, несмотря на все усилия, рыдания сотрясали меня снова и снова. Папа обнял нас обеих, едва слышно шепча какие-то извинения.

Я взглянула на Дениз. Смущенная и сбитая с толку, она оглядывалась по сторонам. Мне почти стало ее жаль. Почти. Я жестом предложила дяде Бобу присоединиться к нам. Он мечтательно улыбался, но, когда увидел, что я его зову, нахмурился и замотал головой. Наградив его своим убийственным взглядом-лазером, я позвала снова. Глубоко вздохнув, он подошел к нам и обнял всех сразу.