Объятый восторгом, он настрочил — наколол на сук записку незнакомому путнику с домашним адресом и приглашением в гости. Запел захлебывающимся голосом любимую песню деда:

Во время привала мальчика догнала телега с мешками, от них исходил хлебный дух. Парень-возница в шляпе с неоторванной этикеткой спросил озабоченно.

— Выиграю или нет? Сразу, не гадай: да или нет?

Удивленный Артем поспешно кивнул — да, глаза у парня были цвета кипящей смолы. На впалой груди поверх мятой рубахи без пуговиц висела на леске настоящая подкова. Леска терла шею, и парень то и дело поводил головой. Неукротимо захохотал, прочитав вопрос на лице мальчика, мотнул головой.

— А и буду таскать, пока не выиграю! Лотерейных огреб на всю получку, куда теперь деться? Грудь в крестах или голова в кустах, порода наша такая — запомнил?! Подсаживайся, в горку пехом. Чихает Варяг в горку, бензин не тот...

— Корми лучше... — назидательно молвила пожилая женщина в кургузом детском пиджачке. Отломила Артему корку пахучего хлеба.

— Конечно, конь тоже любит поесть! — задорно поддержал Артем женщину (корка пахла руками матери).

Возница залихватски подмигнул ему, обернулся к женщине.

— Ух, шило в масло — корми! Кризис энергетический по свету, а ей — корми! Из своево кармана, может, из твоево? Скучная вы девушка, Елена Серафимовна! Продавщица и без фантазий однако. Я с вами нынче незнаком...

Женщина задумчиво помяла поля шляпы на вознице, приблизила к глазам этикетку.

— Зря ты, фетр лучше велюра, фетру износа нет. В Веселуху, малец? — обратилась она к Артему.

— Ага, я в Веселуху. Четыре часа иду пешком. Один, представляете? Тайга нравится — просто прелесть! — доверил Артем свою радость. Но сидящие на телеге не оценили трудности похода по тайге, и мальчик обескураженно умолк, покраснел.

— Где она приснилась тебе — тайга? Околышки одни остались. Не дорубят никак окаянную..., — с ненавистью процедила женщина. Спрятала под платок прядку седых волос: — Приспичило в Веселуху?

— Да, — сухо в тон ответил Артем. — Нужен проводник до глухариного тока. Хочу записать на магнитофон, как токуют.

Про деда мальчик не добавил, не по-мужски добиваться участия к себе за счет жалости к слепому деду...

Возница заложил этикетку за ухо, усмехнулся краешками губ.

— К Жиганову если только, к батьке моему. Батька у нас скиталец по лесам... Елена Серафимовна, тебя, пардон, он по молодости не водил под березку? Шепчется народ, ох, шепчется...

Возница лениво потянулся — продемонстрировал мужскую власть. Артем зажмурил глаза, полагая, что женщина сей миг отвесит ему оплеуху.

— Ты свечку нам держал? Не лютуй, Гошенька... Суббота нынче, праздник... — жалобно попросила Елена Серафимовна. — Завтра таблица лотерейная, потерпи до завтра. Не выиграешь по лотерее, свой дом продам дачникам — едино куплю тебе. В одном исподнем останусь, а куплю тебе «Урал» с люлькой...

Она суетливо убрала жука с шляпы возницы. Тот брезгливо мотнул головой, запел вдруг строго и печально. Одичалые глаза повлажнели.

Женщина стрельнула стыдливым взглядом на мальчика, зажала вознице рот, но ослабела от бережного поцелуя в ладонь, хрипло подхватила.

Артем растерялся. А парень уж бросил ему вожжи, сам положил голову на колени продавщицы, уставился в небо. По бледным бескровным скулам потекли слезы. Елена Серафимовна отрешенно пела и не обращала внимания на его вялые ласки. Стянула с головы платок — седая коса тяжело обвисла на плече.

Неизвестное чувство захлестнуло Артема, как волна. Он запрыгнул на телегу, со всей силой дернул вожжи, еле устоял на ногах — телегу занесло. Так и правил до деревни по-разбойничьи лихо, с молодецким посвистом, заслоняя грудью от встречного ветра двух беззащитных взрослых...

Жиганов, отец возницы, поразил Артема ростом великана. Взрослый сын едва доставал ему до плеча и выглядел неудачно ощипанным куренком перед лебедем. Артем подумал о себе: не зря он каждое утро висит на турнике: поставил целью обогнать отца ростом к своему шестнадцатилетию. Ведь тот захочет украдкой взглянуть на него в день, когда Артему вручат паспорт.

Возница Гоша чванно поклонился Жиганову, прижав шляпу к груди.

— Здоровеньки, батяня, не ожидал? А я и не хотел заходить, я человече из гордых, ты меня знаешь... Дело есть на сто тысяч!

Артем притулился к косяку ворот, возница враз стал ему неприятен. Великан кивнул мальчику, будто старому знакомому. Обреченно покачал головой.

— Эйх, сынок... Вроде мухи ты навозной: сначала дерьма из бутылок налижешься, потом к людям липнешь...

Огромной ладонью он отнял у Гоши шляпу и, близоруко щурясь, прочел вслух по слогам цену на этикетке. Громко присвистнул и теперь уже с почтением возвратил шляпу сыну.

— Гоша, а если баньку истоплю, а? Мигом! Нельзя энтакую вещь на грязный волос. Дома и заночуешь, а?

В голосе великана прозвучали заискивающие нотки. Артем жадно ловил каждое слова отца и сына...

— Ага, в баньку, ворожбу смыть святой водичкой? — сатанински расхохотался возница. — Да не колдунья она, зачем выдумали? Ой, темнота, ой, выдумщики-и...

Гоша улучил момент и подмигнул мальчику. Артем отвернулся.

— Гони пьянь взашей, много чести алкашам — баню для них топить! — вышла из хлева женщина низкого роста в сапогах, испачканных навозом, с вилами в руках. — Ей че? Коза седая прожила век с порожним брюхом, так ей и трын-трава! Отольются ей мои слезы...

Гоша взахлеб пошел в атаку, тонкая шея побагровела.

— Вам ли, маманя, пардон, гудеть на меня? Если я ульи вам не вывезу на пасеку, завыкобениваюсь, тыщами понесете убыток! Съели? Кто из шоферни согласится? Нынче за пятерку не повезут!

— Свои считай... Шляпу тоже она, поди, купила? — задрожал голос матери.

Артем решительно шагнул к распахнутым воротам, но возница Гоша выставил руку. Присутствие постороннего будто вдохновляло Гошу на склоку (значение слова «кураж» мальчик пока не знал).

— Братаны мои много вам напомогались? Внучат в каком году видели последний раз? Мне двадцать шесть в июле стукнет, я спелый мужик! Да начихайте вы на сплетни-пересуды, а, батяня?

Великан жестко оборвал сына.

— Не маши крыльями. Точка. Зачем пожаловал, раз мы с матерью тебе поперек дороги?

Гоша враз повеселел, удовлетворенно хмыкнул и кивнул на мальчика.

— Артемке помочь треба. Ему позарез записать глухарей на магнитофон. Учти, сегодня в ночь, завтра ему домой. С меня проси взамен — что хошь!

Жиганов вздохнул надсадно, потер ладонью грудь. На смуглых скулах одеревенели желваки. Он равнодушно посмотрел на покрасневшего Артема, перевел взгляд на сына.

— И чем прикажешь родному батьке поживиться с тебя, а? Хорошо, сынок... Сегодня договорись с кем-нибудь из шоферов и завтра привези с юракской кузницы рамы для теплицы. Уголок в Юраке доставал, там и варил. Провода бы еще доброго метров пятьдесят... Эйх, что тебе, сученку, толковать, пуговицы на ширинке и те видно пропил... — махнул Жиганов на сына.

— А хошь, и сейчас привезу?! — с хвастливой удалью выкрикнул Гоша.

— Сейчас надобности нет. Покорми пацана в леспромхозовской столовой, пока собираюсь. И запомни: раз начал с батькой — дашь на дашь! — вези рамы. Из-под земли достану, если обманешь...

Условие, которое поставил Жиганов сыну, ошеломило Артема. Мальчик снова подумал о встрече с отцом, ведь состоится она рано или поздно...

Едва вышли со двора на улицу, лицо Гоши расцвело в мстительной улыбке.

— Здорово я им, ага? Гора с плеч... Я тако-ой, с меня взятки гладки, третий сын — всегда дурак! Тебе спасибо — дал повод зайти. Во-он столовая... Я к Ленке побежал — петь будем! — горячечно зашептал Гоша. — Петь не с кем, понимаешь? А она поет, зараза, аж иглой под шкуру...