Тяжелая участь настигла другого солдата – Чеприкова, который попался по пьянке, когда ему оставалось служить всего несколько месяцев. Чеприкова арестовали и держали в бомбоубежище несколько дней, где, как можно было полагать, часто избивали. А когда он вернулся обратно в строй, он был уже не в себе. У Чеприкова дрожали руки, он долго не мог стоять на одном месте, всего боялся и часто плакал, чего за ним прежде не наблюдалось. У него начались боли в почках, впоследствии он был отправлен в санчасть. Оттуда он больше не вернулся: его состояние признали непригодным для дальнейшей службы и оттуда же отправили домой.

Отношения Азизова с Мардановым оставались более близкими, чем с другими земляками. Они вместе сидели на политзанятиях, вместе ходили в караул или выполняли другие наряды. После полутора лет армейской службы Марданов начал однако меняться. Тактика, выбранная офицерами по отношению к нему, стала оправдывать себя. Человек, который прежде не отличался особым рвением, теперь старался не допускать нарушений, беспрекословно подчинялся приказам офицеров. Вскоре ему дали звание ефрейтора. Такое звание, с ношением одной единственной лычки на погонах, считалось среди солдат позорным. Но новый командир решил выдавать звание ефрейтора как поощрение. После этого Марданов особенно изменился: он из кожи вон лез, чтобы угодить начальству и занял жесткую позицию по отношению к своим сослуживцам, требуя от них выполнения всех требований. Такое изменение в поведении Марданова сильно огорчило Мовсумова с Ахмедовым, которые боролись за сохранение доброго имени своих земляков. Ахмедов пытался даже поговорить с ним, чтобы он так не усердствовал. Только Марданов никого не слушал. Его чрезмерное усердие скоро стало поводом для насмешек у солдат. Теперь офицерам в дивизионе удивительным образом становились известны все разговоры между солдатами. Дошло до того, что некоторые разговоры, которые вели между собой солдаты в курилке, стал обсуждать сам командир на разводе, высмеивая их тщетные надежды на легкую службу. Никогда прежде подобного не было. Кто бы мог быть доносчиком — думали, рядили солдаты. И скоро дивизион пришел к единому мнению: доносит Марданов. Это стало повторяться все чаще и чаще и становилось все очевиднее. Теперь это ни у кого не вызывало сомнений. Некоторые были склонны объяснять это стремлением Марданова как можно быстрее избавиться от позорного звания ефрейтора и получить младшего сержанта. Другие полагали, что он был доносчиком всегда, просто сейчас это стало очевидным. Вскоре и земляки перестали его защищать. Но и теперь, когда от Марданова отвернулись все солдаты, Азизов продолжал с ним общаться, как ни в чем не бывало. Его связывало с Мардановым нечто большее, считал он, в особенности то, что он был вместе с ним выслан когда-то из полка в первый дивизион. Хоть Марданов и оставил его потом одного в невыносимых условиях и убежал, Азизов на него не обижался. Хотя, думал он иногда, не вел бы Марданов вначале себя так вызывающе, Азизов мог бы начать службу в том дивизионе более спокойно и продержаться там. Теперь все стало наоборот: Азизов, может, не без поддержки земляков, завоевал среди солдат определенное уважение в этом дивизионе. А его давний сослуживец, который и здесь изначально пользовался куда больше авторитетом, чем Азизов, начал это стремительно терять из-за новой «славы», приобретенной им к концу службы: Марданов стал самым последним, самым презираемым солдатом в дивизионе. Его не били, но стали оскорблять и называть в лицо «стукачом» даже солдаты, прослужившие меньше него. Его игнорировали, с ним не здоровались, никто кроме Азизова не хотел садиться с ним за один стол. А Марданов не реагировал, продолжал вести себя в том же духе, продолжая, возможно, надеяться получить заветное звание сержанта, о котором прежде и не думал.

Что касается офицеров, то многим из них с появлением нового командира жилось тоже несладко. Особенно досталось тем, кто много пил. Особенно подвержен был этому недостатку один из молодых лейтенантов, Коллован. Как-то в дивизионе поползли слухи о том, что Коллован хочет уволиться из армии как Алексенко. Между прочим, об Алексенко, которого знали офицеры и в этом дивизионе, говорили, что он вроде добился своего и уехал в свое родное местечко. Теперь на это надеялся Коллован. Он стал просить командира о том, чтобы тот помог ему покинуть армию, в которой он больше не хотел и не мог служить. Только командир не хотел даже слышать об этом и выгнал его из кабинета, когда тот явился к нему с этой просьбой. А когда командир поймал молодого лейтенанта сильно пьяным во дворе дивизиона, вышвырнул его собственными руками за ворота. Коллован валялся там полдня, то ли от того, что не в состоянии был вставать из-за сильного опьянения, то ли от того, что не хотел больше жить. Но он потом все-таки вернулся в дивизион и продолжил в нем службу.

К концу службы многих солдат одного с Азизовым призыва отправили выполнять «аккордные работы» в полку. Азизов остался в дивизионе с двумя среднеазиатскими солдатами. Он надеялся, что ушедшие в полк на работу вернутся, когда их будут увольнять, и он успеет с ними попрощаться. Вернулся же только один Чельнов, который решил проститься с дивизионом, что очень обрадовало Азизова. Чельнов был уже уволен из армии и, как любили здесь говорить, являлся «свободным человеком». Весь вечер Азизов провел вместе с ним. Чельнов рассказывал ему, что он собирается делать в гражданской жизни, куда думает идти устроиться работать, когда намерен жениться. Азизов тоже рассказал ему о своих планах. Только никак не верилось, что и ему наконец-то посчастливится уволиться из армии. Утром, когда Чельнов, прощавшись со всеми, собирался уходить, Азизов рассказал ему о своем настроении.

— Успокойся, Азизов, и тебя уволят, — похлопал его по плечу Чельнов. – Кому ты здесь нужен, если свои два года уже отслужил? Неделю, две и тоже домой поедешь.

На прощание обнялись:

— Напиши письмо, — сказал ему Азизов, немного расстроенный этим расставанием.

Жизнерадостность, веселость, поддержка Чельнова помогали и Азизову переносить тяготы армейской службы в последний год. И Чельнов так поддерживал, подбадривал не только его одного, многих солдат, несмотря на все его кажущееся равнодушие и презрение ко многим явлениям жизни, к проявлениям слабости.

– Напишу, напишу, – сказал Чельнов, опять. – И ты напиши, – добавил он, желая вновь подбодрить его.

Когда Чельнов уходил к воротам, чтобы навсегда покинуть дивизион и армию вообще, Азизову, следившему за ним, стало очень тоскливо от мысли, что он сам еще какое-то время должен был находиться здесь.

Но вот пришел тот день, когда и Азизов вместе с двумя солдатами из Средней Азии покинул дивизион. В последний день добровольно пришли помогать им все солдаты, чтобы закончить работу, данную им главой дивизиона; это являлось условием для того, чтобы на следующий день командир взял их с собой в полк за документми на увольнение. И только благодаря этой добровольной помощи других солдат они успели вовремя закончить порученную им «аккордную работу».

Получив наконец-то свои документы в полку, Азизов покинул его и пошел на вокзал. Добравшись поездом опять через пустыню до моря, он пересел на паром, который перенес его на другой берег. На пароме Азизову в голову полезли страшные мысли, виделись ужасные картины. Ему стало казаться, что все люди, которые избивали и гоняли его в течение всего первого года службы, и все, над кем ему затем довелось покуражиться, теперь одной толпой обступили его и не отпускают. Одни хотят ему отомстить, другие – поработить окончательно. И сколько он ни пытался от этих видений и мыслей избавиться, ничего не получалось, они преследовали его теперь везде и всюду.

Афганистан

Захид Эсрари, который как Азизов был призван в армию по окончании первого курса университета, попал в другую колонну. Cначала они ехали вместе в одном поезде, потом группу Эсрари высадили на какой-то станции в пустыне. Это место оказалось учебкой для солдат, которых должны были позже отправить в Афганистан. Об этом тогда он ничего не знал. Лишь много позже офицеры сообщили солдатам эту новость, хотя подготовительную работу вели сразу: часто рассказывали об Афганистане, о положении Советской Армии там, о «душманах», и о том, как они, пользуясь поддержкой империалистов, воюют против собственного народа, стараясь затащить их в религиозную пропасть средневековья.