К тому времени сцена для этого первого акта была готова, и партнеры Мак-Дауэла по пьесе заняли на ней свои места. Из Вашингтона, вокруг которого была собрана Вирджинская армия северян, в Ричмонд, который был теперь главным объектом в их стратегических планах, вело несколько дорог. Наиболее удобными из них были две: одна шла через реку Потомак, Сентервилл, железнодорожный узел Манассас и Фредригсберг и выводила прямо к столице Конфедерации. Другая проходила несколько западнее, через долину реки Шенандоа и позади гор Блю Ридж. Двигаясь по ней, можно было обойти Ричмонд с запада и отрезать его от остальной Конфедерации.
Южане позаботились о том, чтобы перекрыть оба этих коридора. В районе Манассаса занимала позиции недавно сформированная конфедеративная армия под командованием «героя» форта Самтер Пьера Густава Тутана Борегара. По странному совпадению, какими богата история этой войны, он был ровесником Мак-Дауэла и его однокашником по Вест-Пойнту. На этом, впрочем, сходство между двумя генералами [135] заканчивалось. Борегар был выходцем из семьи луизианских плантаторов смешанного, валийско-французского происхождения.
Его военные способности были рано замечены: он закончил Вест-Пойнт 2-м из группы, в которой Мак-Дауэл был лишь 23-м, и подобно Наполеону, был единственным молодым офицером, приглашенным своим учителем для участия в артиллерийской комиссии. Учителя звали Андерсон, и позже, 22 года спустя, он командовал гарнизоном форта Самтер, того самого форта, который Борегар бомбардировкой принудил к капитуляции (еще одно странное совпадение).
Впрочем, Борегар никогда не делал секрета из своих сецессионистских симпатий, и как только Луизиана примкнула к Конфедерации, он немедленно покинул ряды армии США и предложил свои услуги Югу, поступив в милицию своего штата простым солдатом. Этот драматический жест был вполне в характере Борегара, который, в отличие от своего однокурсника Мак-Дауэла, был склонен к позерству, громкой фразе и даже некоторой истеричности. В рядах луизианской милиции он, разумеется, не задержался. У Юга было не так уж много офицеров с боевым опытом, а Борегар участвовал в Мексиканской войне в штабе Уинфилда Скотта. 1 марта 1861 года его произвели в бригадные генералы, а в конце мая он получил назначение на пост командира армии, собранной в окрестностях Манассаса.
Эта армия была так же неорганизованна и неопытна, как армия Мак-Дауэла, но все же у нее было несколько важных преимуществ. Во-первых, Борегара никто не подталкивал в спину, заставляя немедленно идти в наступление, и он мог [136] пока спокойно заняться обучением своих рекрутов. Во-вторых, его позиция была оборонительной, что всегда удобней для молодых необстрелянных войск. Наконец, в-третьих, эти войска готовились дать бой на территории южного штата, Вирджинии, бывшей частью их новой большой родины.
Они воевали против армии янки, которых считали захватчиками. Борегар всячески раздувал и поддерживал эти настроения, выпуская прокламации, обвинявшие северян во всех смертных грехах. «Авраам Линкольн, преступив все моральные, законные и конституционные границы, — говорилось в одной из них, — бросил на вас свои аболюционистские полчища, которые убивают и берут в плен ваших граждан, конфискуют и разрушают вашу собственность и совершают другие акты насилия и жестокости, слишком шокирующие и отвратительные для человеческой природы, чтобы их перечислять». Борегар еще не успел возглавить свою армию под Манассасом, когда на севере долины Шенандоа, в Харперс-Ферри, в конце апреля начала формироваться другая армия конфедератов. Поначалу собранными здесь небольшими силами вирджинских добровольцев командовал еще один необычный и, безусловно, выдающийся человек — Томас Джонатан Джексон. Этот вирджинец, недавно перешагнувший середину четвертого десятка, явно родился не в свое время. Суровый протестант Джексон, который, как сказал кто-то из современников, «жил по Новому Завету и сражался по Ветхому», был бы вполне уместен в пуританской армии Кромвеля, да и в армии Джорджа Вашингтона он вполне пришелся бы ко двору.
Но в век пара, железных дорог и электрического телеграфа его религиозный фанатизм выглядел несколько необычно. К месту и не к месту он сыпал цитатами из Библии и решительно во всем видел Божественное провидение. «Глубоко укоренившаяся вера в Бога, в Его меч и Его провидение были под ним, над ним и внутри него, наполняя все фибры его души, поглощая все его мысли, руководя каждым его поступком, — писал о Джексоне хорошо знавший его генерал Джон Б. Гордон. — Куда бы он ни направлялся и что бы он ни делал… — Джексон Каменная Стена был преданным учеником Господа Бога». [137]
Солдаты сначала не взлюбили Томаса Джексона за излишнюю суровость и полное равнодушие к смерти — своей или чьей бы то ни было. Но его военные таланты с лихвой искупали эти недостатки, и конфедераты охотно шли за своим вождем, зная, что он приведет их к победе. Джексон был одним из самых боеспособных генералов Конфедерации, и ему еще предстояло занять подобающее место в верхних эшелонах командования, покрыть себя славой во многих сражениях и пасть нелепой смертью от шальной пули, выпущенной по ошибке солдатами его же корпуса. Но тогда, весной 1861 года, час Джексона еще не пробил. Когда силы, сформированные в долине Шенандоа, насчитывали уже 9 тысяч человек, а они постоянно пополнялись за счет новых партий добровольцев, Джексон уступил пост командующего другому и стал во главе бригады вирджинцев.
Новым командиром конфедератов в Харперс-Ферри был назначен еще один уроженец Старого Доминиона (т. е. Вирджинии) — генерал-майор Джозеф Эггелстон Джонстон. Как и большинство выдающихся полководцев гражданской войны, он был выпускником Вест-Пойнта и участником Мексиканской войны, где сражался в качестве офицера инженерных войск. До раскола Союза Джонстон преданно служил звездно-полосатому знамени и подобно многим из своих коллег-офицеров выступал против отделения южных штатов. Но стоило его родной Вирджинии выйти из состава Союза, как он немедленно уволился из рядов вооруженных сил США, чтобы сменить синий мундир на серый, т. е. чтобы поступить на военную службу Конфедерации.
Как показал дальнейший ход боевых действий, южные штаты сделали в его лице весьма ценное приобретение. Джонстон был не очень удобным подчиненным, но зато прекрасным командиром, который пользовался любовью и уважением своих солдат. Они сразу же окрестили его «бойцовым петухом» за военную выправку и бойкость. Джонстон и впрямь был бойцом, правда, бойцом, предпочитавшим оборонительную, а не наступательную тактику, но в предстоявшей войне это было скорее достоинством, чем недостатком.
Приняв на себя командование в Харперс-Ферри, Джонстон немедленно принялся за обучение своих неопытных [138] рекрутов. В отличие от многих, как на Севере, так и на Юге, он понимал, что война продлится дольше, чем предполагается, и что для ее успешного окончания понадобится хорошо обученная армия.
Федералы особенно не мешали ему заниматься этим нужным делом. Против армии Джонстона была двинута несколько большая по размерам армия старого Роберта Паттерсона, малоопытного и крайне осторожного генерала. В отличие от большинства командиров, занявших в начале войны высокие командные посты, Паттерсон не имел специального военного образования. Его армейская служба ограничилась участием в англо-американской войне 1812–1815 годов в качестве полковника милиции и в Мексиканской кампании, где он был заместителем Уинфилда Скотта. Никогда за свою долгую жизнь он не имел самостоятельного командования и не был подготовлен к отведенной для него роли.
На посту командующего армией Паттерсон чувствовал себя крайне неуверенно. Когда в начале июня Джонстон решил очистить Харперс-Ферри и отступить в долину Шенандоа — не потому, что его вынудили к этому северяне, а потому, что он счел эту позицию неудобной для обороны, Паттерсон двинулся за ним так медленно и осторожно, что можно было подумать, будто он со своей армией идет по узкой тропинке через коварную трясину. Впрочем, надо быть справедливым к престарелому генералу. Его армия, состоявшая из неопытных волонтеров, которые, как и он сам, поступили на военную службу на три месяца, мало подходила для активных наступательных операций. Когда срок службы этих горе-вояк подходил к концу, они стали дружно собираться домой, заявив, что не могут оставаться в армии, где им дают такую свинину, что ее невозможно есть, и где им часто приходится довольствоваться двумя-тремя сухариками за целый день.