Ох уж эти родственники! Они все подвергают сомнению… Но письма эти (даже эмоционально взбалмошные) надо читать старательно, старательно во всех отношениях и во всех толкованиях, вплоть до самых первоначальных, забытых, напоминающих о старателях, намывающих, вымывающих бесценные крупицы из не имеющей ценности массы.
О чем же писали родственники Валентины Автоносовой?
О странном (разумеется, в их резко субъективном восприятии) поведении медэкспертов и Вячеслава Автоносова: о том, что он рано утром в то воскресенье сам поехал на дом к эксперту Савину, сам доставил его в морг и ждал, топтался у порога, а Савин выходил, и они то и дело шептались, советовались, а потом, когда назначили повторную экспертизу, Савин лично на аэродроме встречал рязанского эксперта Орехова, рязанский эксперт заявил, закончив исследование, что «с этим сердцем можно было бы жить сто лет», но через двадцать дней, непонятно почему, дал заключение, подтверждающее первую экспертизу; писали родственники и о том, что маленький Касимов видел экспертов и Автоносова в ресторане. И т. д. и т. п.
…Писали родственники и о том, что Валентина будто бы не раз говорила: «Найдете меня однажды холодной», — что муж ее унижал нестерпимо, бил и она жаловалась иногда соседям, сослуживцам, даже докторам. Назывались фамилии. Перечислялись разные истории. Душил… Замахнулся табуретом… Наставлял ружье…
Ружье… То самое охотничье, двуствольное, Тульского завода.
Да полно! Наверное, это я сегодня выхватываю из их писем строки о ружье, по-новому их читаю, а тогда тоже бы не заметил в ворохе бесчисленных подробностей?!
Нет, не заметить было невозможно. Вот они заканчивают письмо строгими и четкими строками: «Решите вопрос об изъятии у Автоносова охотничьего ружья. Таким людям, как он, нельзя доверять оружие».
При этом родственникам неведомо было, что ружье-то ему никто не доверял, оно было у него незаконно, тайно. И вот тайное стало в их эмоциональных письмах явным. И что же?
А то, что оно выстрелило. Через восемь лет. Совсем как в хорошей пьесе, о которой А. П. Чехов говорил: если в первом действии ружье висит на стене, то в четвертом должно выстрелить.
Оно и выстрелило. Из двух стволов. В Юру.
Читаю сегодня письма родственников Валентины и ответы, подписанные: «Государственный советник юстиции…», «Старший советник юстиции…», «Юрист первого класса…», «Юрист второго класса…».
Читаю: «Оснований не найдено…», «Оснований не усматривается…», «Оснований не имеется…»
А оно выстрелило.
Авторитетные юристы, заверявшие авторов писем, что «оснований не найдено», имели в виду, конечно, не изъятие ружья (которое вообще ускользнуло от их сосредоточенности), а новую экспертизу и расследование кажущихся неясными обстоятельств.
А вот посмотрим: действительно ли «не было оснований»? Не было оснований обвинять Автоносова в умышленном убийстве: их нет и сейчас. Но были основания для того, чтобы доказательно опровергнуть доводы родственников или столь же доказательно их подтвердить.
Существуют истории, которые нельзя оставлять (тем более в маленьком городе) недорасследованными, не исследованными до последней, максимально возможной степени ясности. Иначе вокруг них создается некое силовое поле, разрушающее человеческие отношения. Тут нужна полная ясность.
Когда речь идет о смерти самого дорогого для ребенка человека — матери, загадок и сомнений быть не должно. А если они остаются, то остается и вероятность новой катастрофы…
Мальчик рос в атмосфере вражды двух домов (автоносовского и родственников матери), рос в пересудах улиц, чувствуя на себе косые или бесстыдно откровенные, жалостливые или взывающие к мести взгляды касимовцев, рос нервным, порывистым, потаенным, с расколотым сердцем, с растущей агрессией к отцу (не о действиях, а о чувствах говорю). И Автоносов, видимо, жил с ощущением опасности, исходящей от сына. С годами силовое поле не расследованного до максимально возможной ясности дела становилось все насыщеннее, наэлектризовывалось все больше.
Дело об убийстве сына рассматривалось Касимовским судом дважды.
По статье 103 УК РСФСР (умышленное убийство без отягчающих обстоятельств) суд определил Автоносову десять лет в колонии усиленного режима (по данной статье наказание максимальное, потолок).
Далее было вот что. Адвокат, защищавший Автоносова, направил в Рязанский областной суд кассационную жалобу: он утверждал, что Касимовский суд не учел обстоятельств, резко уменьшающих вину осужденного, который положительно характеризуется во всех организациях, где он работал, совершил убийство в состоянии сильного душевного волнения и бесконечно в этом раскаивается…
Областной суд, оставив в силе обвинение по статье 103, снизил наказание до пяти лет, тоже в колонии усиленного режима. Однако это решение обжаловали родственники Юры со стороны покойной матери, и тот же Рязанский областной суд вернул дело на новое рассмотрение, опять в Касимов, отметив, что в первом разбирательстве были недостаточно исследованы обстоятельства убийства.
Касимовский суд — в новом составе — дело рассмотрел в январе 1978 года. И что же, обстоятельства были исследованы лучше?
На данном этапе истории нас и ожидает самое невероятное. В этом втором разбирательстве, по существу, судили и осудили (разумеется, нравственно) не Автоносова, а его сына. Автоносов выступает в нем уже не «в состоянии алкогольного опьянения» (вопреки всем ранее полученным показаниям и материалам первого судебного разбирательства!), а как человек, который к моменту убийства «успел отрезветь», потому что употребил «незначительное количество алкоголя» (кому дано измерить степень опьянения и отрезвления через ряд долгих месяцев после убийства?), а вот Юрий — тот уже фигурирует «в состоянии алкогольного опьянения» (и это вопреки — шутка сказать! — заключению судебно-медицинской экспертизы, не нашедшей в его организме алкоголя!). Чудеса…
То хорошее, что говорилось о Юре соседями и товарищами по работе, полностью забыто. Зато появились новые неприглядные подробности его поведения и до роковой ссоры, и во время ее, рассказанные родителями Автоносова и Левицкой.
…Нет, юридически Автоносов не был оправдан. Суд назначил ему наказание в виде тех же пяти лет, но в колонии уже не усиленного, а общего режима, ибо переквалифицировал деяние со статьи 103 (напоминаем умышленное убийство) на статью 104 (тоже умышленное убийство, но совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения).
В убийстве, совершаемом в состоянии сильного душевного волнения, злой воли нет. Это больше несчастье, чем вина. Это то, что накатило, обожгло до беспамятства человека, лишило доброй воли, заставило совершить непоправимое, отчего потом самому хочется умереть.
Самое же существенное (для понимания нашей истории) отличие состоит в том, что если статья 103 толкует как бы о дереве с ветвями, стволом, стройно-сложной корневой системой и почвой, дереве, которое росло, росло и выросло, то убийство в состоянии сильного душевного волнения это ветвистая молния, раскалывающая небосвод нежданно и меркнущая мгновенно, или даже молния шаровая (самая шалая из молний). Тут ни корней, ни почвы нет: воздух, эфир, пустота.
Вот и постараемся уразуметь: для чего нужно было обелять Автоносова и чернить Юрия? Ответ будто бы лежит на поверхности: для обоснования статьи 104.
Ну хорошо, на один вопрос ответили. Теперь второй, потруднее: почему дело медленно, но верно (с определения областного суда, уменьшившего наказание вдвое) клонилось к 104-й? Не найдем ли мы ответа в тех особенностях статьи 104, о которой сейчас говорили?
Если тут не злая воля, а нечто стихийное, непредвиденное, то виноват (да и то весьма умеренно) один Автоносов. И можно забыть о пудах бумаги, исписанных родственниками его жены. И о ружье, которое надо было изъять давным-давно, тоже можно забыть. Если статья 104, то ружье, выстрелившее в четвертом акте, в первом на стене не висело, потому что не было первого акта вообще.