719 Таким образом, каждому человеку от рождения присуща сложная организация души, которая отнюдь не есть tabula rasa. Даже для самой дерзкой фантазии духовной наследственностью очерчены определенные границы, а сквозь вуаль самой необузданной фантазии мерцают доминанты, с древних времен свойственные человеческому Духу. Мы крайне изумляемся, обнаруживая, что фантазии душевнобольного порой почти идентичны фантазиям первобытного человека. Однако было бы гораздо удивительнее, если бы это было не так.

720 Я назвал сферу нашего психического наследия коллективным бессознательным. Содержания же нашего сознания все мы приобрели индивидуально. Если бы человеческая психика состояла из одного лишь сознания, в ней не было бы ничего, что не возникло бы исключительно в течение индивидуальной жизни. В этом случае мы напрасно искали бы какие-нибудь обстоятельства и влияния, стоящие за простым родительским комплексом. В конечном итоге все сводилось бы к отцу и матери, потому что они являются первыми и единственными фигурами, которые воздействовали на нашу сознательную психику. В действительности же содержания нашего сознания возникли не только благодаря воздействию индивидуального окружения; на них также влияло и располагало их в определенном порядке наше психическое наследие, коллективное бессознательное. Разумеется, образ индивидуальной матери впечатляющ, но это во многом объясняется бессознательной предрасположенностью, то есть наличием врожденного образа, обязанного своим существованием тому обстоятельству, что мать и ребенок всегда находились в симбиотическом отношении. Если мать в том или ином смысле не справляется со своими обязанностями, возникает ощущение потери, то есть ее несоответствия требованиям коллективного образа матери. Инстинкт здесь, так сказать, оказывается в проигрыше. Очень часто в результате возникают невротические расстройства или, по крайней мере, формируются определенные характерологические особенности. Если бы не существовало коллективного бессознательного, путем воспитания можно было бы достичь чего угодно: не нанеся вреда, превратить человека в одушевленную машину или взрастить идеал. Однако подобные попытки наталкиваются на жесткие ограничения, ибо доминанты бессознательного предъявляют почти невыполнимые требования.

721 Следовательно, если в случае с пациентом, страдающим невротической диспепсией, я должен точно охарактеризовать, что представляет собой это Нечто, выходящее за рамки личного материнского комплекса и вызывающее столь же неопределенную, сколь и мучительную тоску, то ответ будет звучать следующим образом: это коллективный образ матери, не конкретной матери пациента, а просто Матери.

722 Но меня могут спросить: почему этот коллективный образ вызывает такую тоску? Ответить на данный вопрос нелегко. Но если бы можно было непосредственно себе представить, чем является и что означает этот коллективный образ, который я, используя специальный термин, назвал архетипом, то тогда понять его действие было бы просто.

723 Чтобы это пояснить, я хотел бы привести следующее соображение: отношение мать-ребенок всегда является самым глубоким и самым важным из тех, что мы знаем; ведь какое-то время ребенок являлся, скажем так, частью материнского тела! Позже он на долгие годы остается неотьемлемой составляющей душевной жизни матери, и, таким образом, все, что приобретает ребенок, нерасторжимо слито с образом матери. Это верно не только для отдельного случая, но и подтверждается исторически. Это неотъемлемое наследие наших предков, жизненно важная истина, столь же непреложная, как взаимоотношения полов. Разумеется, архетип, коллективно-врожденный образ матери, обладает той же притягательной силой, которая побуждает ребенка инстинктивно цепляться за свою мать. С годами человек естественным образом отходит от матери, предполагая, что он больше не находится в примитивном состоянии, которое чуть ли не сходно с животным, а уже достиг определенной сознательности и вместе с тем определенной культуры – но не от архетипа, что столь же естественно. Если в жизни он руководствуется исключительно инстинктами, у него не будет выбора, так как свобода воли всегда предполагает наличие сознания. Его жизнь будет протекать по бессознательным законам, и он не сможет отойти от архетипа. Но если сознание все же действует, то сознательное содержание всегда одерживает верх над бессознательным, в результате чего возникает иллюзия, что при отделении от матери некто всего лишь перестал быть ребенком для этой конкретной женщины. Ведь сознанию известны лишь индивидуально приобретенные содержания, и поэтому оно знает только индивидуальную мать и не подозревает о том, что она вместе с тем является также и персонификацией архетипа, так сказать, «вечной» матери. Но сепарация от матери является удовлетворительной только в том случае, если это отделение также и от архетипа. Разумеется, то же самое касается отделения от отца.

724 Естественно, возникновение сознания и вместе с тем относительной свободы воли обусловливает возможность отступления от архетипа и тем самым от инстинкта. Это приводит к диссоциации между сознанием и бессознательным, в результате чего начинается ощутимое, а в большинстве случаев и весьма неприятное действие последнего, выражающееся в появлении внутренних бессознательных ограничений, проявляющихся в симптомах, то есть косвенно. В конечном итоге возникают ситуации, при анализе которых кажется, будто бы отделения от матери по-прежнему не произошло.

725 Хотя первобытный разум и не понимал этой дилеммы, он все же ясно ее ощущал и поэтому сопроводил переход от детства к взрослому возрасту крайне важными обрядами – ритуалами возмужания и посвящения в мужчины, имеющими вполне разумную цель – магическим образом осуществить отделение от родителей. Это мероприятие было бы совершенно излишним, если бы отношение к родителям тоже не воспринималось бы как магическое. Однако магическим является все, к чему причастны бессознательные влияния. Такие обряды имеют целью не только отделение от родителей, но и переход человека во взрослое состояние. Для этого нужно, чтобы не возникало тоски по детству, то есть чтобы требования ущемленного архетипа удовлетворялись. Это достигается тем, что внутренняя связь с родителями отныне замещается другой связью – с кланом и племенем. Чаще всего этой цели служат определенные клеймения тела, такие как обрезание и шрамы, а также мистические наставления, которые молодой человек получает в ходе обрядов инициации. Нередко такие обряды имеют откровенно жестокий характер.

726 Таким способом первобытный человек в силу неизвестных ему самому причин считает необходимым удовлетворять требования архетипа. Ему недостаточно простого отделения от родителей – ему требуется наглядная церемония, принимающая форму жертвоприношения тем силам, которые способны удержать молодого человека. Это ясно показывает нам силу архетипа: он заставляет первобытного человека противостоять природе, чтобы не оказаться в ее власти. Пожалуй, это является началом всей культуры, неизбежным следствием сознательности и предоставляемой ею возможности уклоняться от бессознательного закона.

727 Нашему миру эти вещи давно уже стали чуждыми, но вместе с тем природа отнюдь не лишилась своей власти над нами. Единственное, чему мы научились, – это недооценивать ее. Но как только встает вопрос о том, каким образом мы должны противостоять воздействию бессознательных содержаний, мы сразу же оказываемся в затруднительном положении. Ведь для нас уже не может быть и речи о первобытных обрядах – это было бы искусственным и крайне неэффективным шагом назад. Для этого мы уже слишком критичны и психологичны. Если бы кто-нибудь предложил мне ответить на этот вопрос, то я был бы озадачен. По этому поводу я могу сказать лишь одно: я давно наблюдаю те пути, на которые инстинктивно вступают многие мои пациенты для удовлетворения требований своего бессознательного. Разумеется, я вышел бы далеко за рамки доклада, если бы решил рассказать о своих наблюдениях. Поэтому я вынужден отослать читателя к специальной литературе, где данный вопрос обсуждается подробно¹.