Глава тринадцатая

НА ГРЕБНЕ КРУТОЯРА

На следующий день после выписки из больницы Василий Ярцев нашел себе дело. Вот уже неделю он занимается отцовским ремеслом: инкрустирует крышки для шкатулок, которые решил подарить друзьям. Однако руки плохо слушаются его. Только сейчас стальное жало стамески наткнулось на твердую витую ткань березовой плашки, и получился скол в самом конце верхнего луча звездочки. Досадно, теперь придется ставить заплатку на клей и снова прокладывать ложе для луча. Золотистая, из мореного орехового корня, звездочка должна лечь заподлицо с полированной поверхностью березовой плашки. Острота лучей будет придавать ей строгую красоту. Заделывать скол — кропотливая работа. Досадно…

К рулю его, как видно, допустят не скоро: ноги еще в гипсе, и неизвестно, все ли будет нормально, когда гипс снимут. «Если не суждено остаться испытателем автомобилей, — решил Василий, — пойду столяром или модельщиком по дереву в экспериментальный цех». Поэтому и торопился приноровиться к столярному инструменту и восстановить привитое еще отцом понимание древесины. Врачи не соглашались так скоро выписать его из больницы. Спасибо друзьям — убедили, что дома уход за ним будет отличным.

Вернулся в общежитие, и дышать стало легче. Под койкой сундук с инструментом. Тут же плашки древесины, заготовленной исподволь, еще в ту пору, когда был здоров. Уходят ребята на работу, стол превращается в верстак.

Как-то утром раздался стук в дверь.

— Принимай гостей, староста Ярцев, — сказал комендант, на секунду заглянув в комнату.

«Видимо, какая-то комиссия», — решил Василий. Последнее время, рассказывали ребята, все чаще стали навещать молодежные общежития комиссии из разных организаций: из завкома, жилу правления, из отдела культуры горсовета, горкома партии.

Вошли два человека.

— Добрый день, — поздоровался один из вошедших. Он среднего роста, плотный, брови седые.

— Небось не ждал таких пришельцев, — сказал второй.

Этого Василий узнал — секретарь горкома, встречался с ним еще на стройке. Плечистый, подтянутый, голос басистый.

— Не ждал, но, пожалуйста, проходите, — ответил Ярцев.

Пока он убирал инструменты, гости повесили свои плащи, подошли к столу.

— Будем знакомы, — сказал первый, подавая руку, и скороговоркой назвал свою фамилию, Василий не разобрал даже.

— Василий Ярцев, — ответил староста, еще не успевший подавить в себе недоумение: что привело сюда секретаря горкома?

— А как по отчеству? — спросил гость.

— Сын Веденея.

— Василий Веденеевич, значит.

— Можно не величать, Василий — проще и короче.

— Одну минуточку… Я не согласен с вами, Василий Веденеевич, — возразил гость и взял в руки плашку, которую Василий хотел было сунуть в стол. — Это ваша работа?

— Не работа, а так… баловство.

— На баловство это мало похоже, — продолжал гость, вынимая из футляра очки. — Инкрустация… И давно вы, Василий Веденеевич, занимаетесь такой работой?

— Да как вам сказать, вроде давно, но с долгими перерывами. Отец был у меня мастер-краснодеревщик. Эти инструменты достались мне от него в наследство.

— Похвально отцовскими инструментами звезду мастерить.

— Чего тут похвального? Работа по древесине теперь не в моде, другие материалы на первый план выходят.

— Я говорю о замысле, — уточнил гость.

Василий хотел было показать готовую крышку, но раздумал: разговор затянется, а по всему видать, люди пришли сюда с другой целью.

— Могу угостить только чаем.

— На большее мы и не рассчитываем, — шутливо сказал секретарь горкома.

Электрический чайник стоял на подоконнике. Василий дотянулся до розетки, включил его, затем стал расставлять посуду на столе. Между тем гости перекинулись между собой тихими фразами. Одна из них несла в себе раздумчивое предупреждение:

— …легче построить завод, чем предотвратить в иных обстоятельствах разрушение личности…

Василий поставил перед гостями красивые фаянсовые чашки с блюдцами — подарок Рустаму Абсолямову от родителей из Чистополя; плетеную вазу — изделие Афони Яманова — с печеньем.

— Смотрите, да тут все по-домашнему!

— Как положено, к семейной жизни готовимся.

— Молодцы.

Запел свою песню закипающий чайник, на боках которого выгравированы сюжеты из гоголевской повести «Тарас Бульба». Гость снова надел очки.

— Это тоже ваше искусство?

— Нет, это Володя Волкорезов любит по металлу резцом пройтись.

— Волкорезов Владимир Андреевич?

— Он самый.

— Я знаю его отца. А как сын?

— Честный парень. Однажды даже хотел чужой грех на душу взять, но не вышло. — И Василий рассказал историю с потерей пяти червонцев.

— Значит, себя чуть не оболгал, — заключил гость. — Обязательно расскажу об этом академику Волкорезову.

— А может, не надо, — засомневался Василий, — сердце у него теперь того… с пробоиной.

— Вы правы, — согласился гость и, помолчав, попросил: — О себе что-нибудь расскажите, о своих мыслях, сомнениях, радостях.

— Радость ко мне скоро должна вернуться. С партийностью у меня закавыка получилась…

— Это мы знаем, — сказал секретарь горкома, — о заводе мыслями поделись.

Теперь стала ясной цель визита: перед подписанием акта члены государственной комиссии хотят знать, как и чем живут рабочие. Судя по всему, гость в очках — один из руководителей этой комиссии.

— Не знаю, с чего начать, — сознался Василий.

— С того и начинайте, что вас больше волнует, — посоветовал гость, сосредоточенный, весь — внимание. Ему нельзя отказать в проницательности: «Говори, о чем думаешь, не ищи шаблонных заготовок с чужих слов».

— Автомобиль нашего завода, если сравнивать его с другими такого же класса, имеет много преимуществ…

— Об этом все знают, — прервали его сразу оба собеседника.

— Теплая осень — к долгой зиме, — нашелся Василий и тем насторожил гостей.

— С какой же стороны ждать холодного ветра? — спросил гость.

— С той, в какую сторону ложатся спинами и лошади и коровы на выпасах.

— Вам, Василий Веденеевич, в наблюдательности отказать нельзя.

— О такой примете нам Афоня Яманов говорил, он родился и вырос в степи. Тихий и смекалистый парень.

— Тихий и смекалистый, — повторил гость, улыбаясь. — Можно назвать еще одну степную примету: стрепеты и куропатки — степные курочки — весной ничем не пахнут, чтоб лиса и хорек не нашли их и не помешали вывести цыплят… — Гость снова улыбнулся и уже другим тоном спросил, внимательно посмотрев в глаза: — Вы — испытатель автомобилей, что вас волнует?

На заботливых людей любого масштаба Василий привык смотреть глазами отца, внушавшего ему с детства: «От беззаботных держись подальше, от них весельем пышет, а земля под ногами огнем дышит». Разве можно замыкаться, если перед тобой человек с такими же думами, как у тебя? Разговорился Василий, слово за слово — и беседа стала непринужденной и доверительной.

— Смежники лихорадят наш завод…

— Об этом высказал свои суждения и просил записать в акт генеральный директор.

— Вот и мой голос присоедините, — неожиданно вырвалось у Василия, но парень тут же смутился «Экий владыка, на равных с генеральным директором подает свой голос». А гость одобрительно кивнул головой, записал что-то в своем блокноте.

Сию же минуту Василий вспомнил разговор с бухгалтером, который лежал с ним в больнице. Тот бухгалтер ведет начисления премий руководящим работникам завода. Он сказал, что вот уже третий год генеральный директор не получает премиальные. Наотрез отказался, и говорить с ним на эту тему невозможно. А почему — понять надо его заботу глубже. Получит премию, а тут рекламации повалятся…

Тот разговор с бухгалтером в больнице толкнул сейчас Василия думать вслух о качестве, не боясь оговорок.

— …Если каждый рабочий не будет дорожить своим рабочим местом, — продолжал он, — если более или менее квалифицированные токари, фрезеровщики, слесари, электрики, сборщики, наладчики, регулировщики — все, кто непосредственно причастен к выпуску автомобилей, в том числе и обкатчики, не закрепятся в своем цехе до полного освоения техники и технологии производства деталей, пока не достигнем мастерства в управлении сложными механизмами, — до тех пор завод не дождется доброй славы и сбытовики не избавятся от рекламаций. И когда начнешь так говорить, находятся строгие люди, палец к губам прикладывают, дескать, молчи, кто дал тебе право пропагандировать мрачные перспективы, дурья голова? Понимать надо: нехватка рабочих рук и текучка — болезни бурного роста. Наличие болезни они признают, а лечить не собираются, вроде пусть она станет хронической, тогда найдется другая дежурная фраза оправдания — «некогда было заниматься профилактикой, упустили…»