— Уличный бой, — говорил он, — требует от политработника умения доходить до каждого бойца и укреплять в нем веру в свои способности, в силу доверенного ему оружия. Пусть он знает, что мы верим ему, как себе…

Кузьма Акимович Гуров… Его чаще всего можно было видеть на переднем крае. Он не любил брать с собой сопровождающих, но иногда мне удавалось бывать с ним в разных точках обороны города… Однажды мы с трудом пробрались в батальон «дьяволов» — так прозвали морских пехотинцев 284-й дивизии, прибывших с берега Тихого океана. Накануне они вышибли гитлеровцев из поселка Красный Октябрь. Теперь пехотинцам самим угрожало окружение, и Гуров решил побывать у них.

— Главный козырь в наступательной тактике врага — авиация. Надо выбить этот козырь из его рук. Как? Сокращением нейтральной полосы до броска гранаты; бомба не пуля, окопы рядом, пусть гитлеровцы глушат своих. Вы уже достигли этой цели. Теперь закапывайтесь глубже в землю. Знаю, моряки не привыкли дружить с лопатой, но если хочешь выжить… Без бомбовых ударов фашисты не смогут выбить вас отсюда. Если они попытаются окружить батальон, не пасуйте. Против вас пока тоже всего лишь один батальон. Один против одного — попробуй угадай, кто кого окружает. Если же враги решатся расчленить батальон, то им придется создавать кольца вокруг каждого отделения и даже вокруг каждого моряка.

Гуров собрал в одном из оврагов командный и политический состав стрелкового полка, прибывшего для усиления обороны заводского района.

— Каждому бойцу важно знать, кто наблюдает за его действиями, и тогда он себя не опозорит и командира не подведет, — сказал Кузьма Акимович. — Тот командир и политработник, который прячет глаза от бойцов, лишает себя права руководить ими. Командующий приказал подтянуть штабы дивизий и полков к переднему краю, вплотную к боевым порядкам. Подчеркиваю — вплотную. Это диктуют условия боев за город, условия уличных боев.

В сумерках, вернувшись в штаб армии, который размещался на южном плече Мамаева кургана, он сразу же заглянул в блиндаж Крылова — уточнить обстановку за истекший день. Крылов подвинул к нему карту и продолжал говорить по телефону:

— Что?.. Штаб не может нормально работать в такой обстановке? Понятно, за Волгу, значит, просится. Так передайте всем, кто собирается туда самовольно, — пусть оставляют партбилеты здесь, на правом берегу, чтобы не числиться коммунистами, расстрелянными на той стороне… Жестоко? Вот пришел Кузьма Акимович, может, он смягчит. Передаю ему трубку.

Гуров взял трубку и добавил:

— …Или пусть сами стреляются… Иных предложений у нас нет.

О Гурове ходили слухи, что он, дескать, жестковат. Да, он был непримирим к тем, кто не понимал или не хотел понять требований времени, требований обстановки. Ни одного факта трусости, ухода с позиций не должно оставаться без суровых выводов политработников, без наказания. А как же могло быть иначе, когда тысячи и тысячи людей вели борьбу, презирая смерть? И за эту моральную готовность каждого защитника города держаться до последнего он нес прямую ответственность перед партией. Зато как добр и отечески прост был он при встречах с отличившимися воинами! Он приближал их к себе откровенными беседами, старался разгадать «стратегию души» каждого.

— Какие решения следует принять бойцу или командиру, если он, обороняя дом, остался один? — спрашивал Кузьма Акимович, беседуя с гвардейцами роты автоматчиков дивизии Родимцева.

— Выбрать выгодную позицию и отражать атаки врага метким огнем, — ответил один из них.

— А если кончились патроны?

— Пускай в дело гранаты, — дополнил второй.

— Но вот и гранаты кончились.

— Есть лопата. Лопатой тоже можно кроить черепа фашистам, — подсказал третий.

— Но и лопату выбили из рук. Теперь на что надеяться?

— Есть кулаки, есть зубы, — обобщил за всех первый.

В боях внутри кварталов, в нагромождениях развалин каждый боец порой сам себе и тактик и стратег. Многие командиры рот, батальонов и полков, включая и политработников, побаивались такой самостоятельности. Гурову, члену Военного совета армии, приходилось опираться, как он говорил, «на стратегическую мудрость верных и стойких бойцов».

— Командир, которому удалось мобилизовать умы всех подчиненных на поиск новых тактических приемов в борьбе с противником, — говорил он, — вправе считать, что он вносит крупный вклад в разгром врага.

И тысячи умов искали и находили такие формы и методы отражения атак танков и пехоты противника, что вскоре Паулюс и его штабы стали жаловаться в своих сводках:

Крепости, крепости… Левый фланг гвардейской дивизии Родимцева прикрывал стойкий гарнизон дома, позже названного Домом сержанта Я. Ф. Павлова. Рядом, чуть ближе к Волге, высилась мельница — здание с массивными стенами из красного кирпича — хороший наблюдательный пункт на фланге. Туда был протянут телефонный кабель.

Мельница… Она и теперь стоит на том же месте — молчаливый свидетель поразительной стойкости защитников города. Ее стены несут на себе печать жесточайших шквалов из свинца и стали. Приложи ладонь к западной стене — и ощутишь не менее пяти выбоин от осколков и бронебойных пуль.

30 сентября после варварской бомбежки и обстрела мельницы связь с ней прервалась. Нарастала тревога за прочность обороны фланга дивизии Родимцева. Оттуда доносились частые перестрелки — гитлеровцы пытались прорваться к штабу, но не удалось. Кто их сдержал?

После того как связь восстановили, я дозвонился до мельницы. Слышу сипловатый голос:

— Начальник гарнизона гвардии рядовой Илья Воронов у телефона.

— Сколько вас?

— Сейчас пятеро.

— Кто конкретно?

— Я, пулемет, бронебойка, автомат и вот еще телефон на ящике с гранатами.

Ночью мы с офицером штаба пробрались к нему. С нами три гвардейца с ручными пулеметами.

— Опять же, повторяю, не один. На первом этаже у меня дежурит автомат, на втором — станковый пулемет, в окне на третьем — бронебойка, а здесь, на самой верхотуре, — телефон с гранатами. Если бы фашисты полезли сюда, я бы их встретил на лестнице гранатами. Швырнул парочку — и снова к телефону. Но не полезли. Не пустил я их. Вот так перебегал от бронебойки к пулемету, а с первого этажа хлестал из автомата… Ну, теперь с ручными пулеметами это будет уже не мельница, а крепость, — сказал он с усмешкой, прикуривая самокрутку от светильника. А глаза так и искрятся. Смекалистый и храбрый солдат. Он решил превратить мельницу в крепость. Но стала бы она крепостью, если бы не он?!

В ходе уличных боев сформировалась новая тактическая единица — мелкая штурмовая группа.

Решению о создании таких групп предшествовала большая и вдумчивая работа политорганов, партийных организаций, стремившихся утвердить в сознании командиров и бойцов веру в свои силы, укрепить чувство доверия между всеми защитниками города. Без этого трудно было рассчитывать на слаженность, постоянную готовность к взаимовыручке, не говоря уже о взаимодействии и глубоко осознанной исполнительности. Дело в том, что в штурмовую группу включались артиллеристы, минометчики, саперы, автоматчики, связисты, разведчики. По специальности все разные, но действовать они должны были как единый механизм. Назначение групп — осуществлять активную оборону, навязывать противнику свою волю: наносить удары днем и ночью, круглосуточно изматывать его физически и морально внезапными вылазками на вражеские фланги и в тылы. Тактика штурмовых групп — решительные действия каждого бойца.

Ответственность за подбор таких групп несли те, кому полагалось знать людей, их душу, что называется, до самой глубины. Основное их ядро составляли коммунисты и комсомольцы.

Действия штурмовых групп широко освещались в ту пору в армейских и фронтовых газетах, центральной печати, в передачах радио. Сегодня есть возможность сравнить наши оценки с оценками тех, кто встречал их на своем пути.