— Твой отец был тихим мальчиком, но сильным и стойким. Считалось, что он оказывает на меня хорошее влияние, потому что я был непослушным, балованным ребенком, которого вечно шлепали за всякие проступки. Твой отец ругал меня за это.

Он был умный мальчик. Задумывался о разных вещах, но никому не говорил о своих мыслях. Он понимал, что к чему. Ему что-то не понравилось там, куда нас привели. Он шел с нами, куда вели нас старшие, но прежде чем мы прибыли на место, схватил меня и мою младшую сестру за руки. Твоей матери тогда было всего восемь лет. Она плакала. Ночью все дети плакали. Они не хотели прятаться в лесу, хотя мы уже тренировались с ними, на случай, если настанет трудное время.

И вот это время настало. Дети прятались в том месте, что было приготовлено для них. Однако твой отец знал что-то такое об этом месте, чего не знали другие. Дня за два до событий он видел здесь одного крестьянина, клиента своего отца. Этого человека считали другом евреев. Если у евреев могут быть друзья. Твой отец видел того крестьянина возле потайного места. Он бродил там и что-то высматривал. Твой отец рассказал об этом взрослым, но они только пожали плечами. Что им еще оставалось делать? Куда еще посылать своих детей?

Твой отец нашел другое место, где мы могли спрятаться. На краю еврейского поселения рос старый дуб, которому было, наверно, лет триста. Дети многие годы играли на этом дереве. Мы все очень хорошо лазили по деревьям. Вряд ли можно было найти какого-нибудь ребенка, который хоть раз не скрывался бы в ветвях дуба, чтобы избежать родительского наказания или уклониться от выполнения какой-нибудь работы. Твой отец взял меня за руку и сказал, чтобы я тащил за собой сестру. Ему казалось, что это место в лесу, где мы должны спрятаться, не безопасно. У него было плохое предчувствие. И мы пошли вместе с ним. Твой отец и я вскарабкались на дуб и подняли туда твою мать, которая была маленькой девочкой. Мы спрятались на дереве. Это было надежное укрытие. Твой отец опоясал Дору веревкой, чтобы она не упала, и привязал к стволу дерева. Потом накинул сверху ее пальто.

Он не хотел, чтобы она видела то, что будет происходить внизу. Велел ей ни в коем случае не издавать никаких звуков, что бы она ни слышала.

В такие игры мы раньше никогда не играли. Мы понимали, что это уже не игра.

Итак, твой отец и я стали наблюдать за тем, что происходило внизу. Они явились, будто дикие звери. Громко кричали. Они были пьяны и безжалостны. Уничтожили… Бен, ты не представляешь, на что способны люди. Эти люди были хуже зверей. Казалось, они всю жизнь ждали и готовились к совершению такого злодейства. Мы все уже слышали о подобном от наших родителей, которые знали тоже от своих. Никто в это не верил. Мы думали, что Бог защитит нас. И вот мы увидели, как убивают и насилуют. Они творили ужасные вещи. Я не могу передать это словами. Я не хочу, чтобы у тебя перед глазами было то, что я вижу сейчас. Я не могу описать эти крики ужаса.

Они убили всех. Никто не остался в живых. А потом стали грабить мертвых. Ничего особенно ценного там, конечно, не было, но они все равно хватали все подряд. Они сожгли святую Тору, они сожгли хибары, в которых мы жили, учились и работали.

А когда все было кончено, твой отец увидел того крестьянина, которого раньше встретил в лесу. Он разговаривал с одним из солдат, и этот солдат дал мужику мешок сахара, который стал его добычей несколько минут назад. А потом они пошли в лес и нашли детей.

Все дети были убиты, но сначала их изнасиловали. Мальчиков и девочек. Все это ужасно, никто не должен слышать и думать о таком, но все было, на самом деле, и поэтому я рассказываю тебе об этом.

Мы все время прятались на дереве. Когда наступило утро, мы не могли поверить в то, что светит яркое солнце, что это весенний день и на небе нет ни облачка. Невозможно было поверить, что поют птицы и жизнь продолжается. Как Бог допустил, что этот день ничем не отличается от других дней? Сначала мы думали, что Дора, твоя мать, умерла — она не издавала ни звука. Мы сняли пальто с ее головы и… у нее было такое странное лицо. Как маска. Глаза широко открыты и ничего не выражают. А на руках виднелись следы укусов, и кровь сочилась изо рта…

Твой отец первым спустился с дерева. Он осмотрелся и проверил, нет ли кого поблизости, а затем махнул нам, чтобы мы не слезали. Ушел в лес и вскоре вернулся. Мы ни о чем не спрашивали, и он сам ничего не говорил. Но мы знали, мы все знали.

Несколько дней мы прятались в лесу. Затем вернулись в селение. Мы не смотрели на мертвых, притворяясь, что они стали невидимыми. Мы нашли немного воды, пищи, какую-то одежду. Погрузили все в мешки и через неделю были готовы покинуть это место.

Твой отец и я, мы знали, что где-то в Германии, в Берлине, у нас есть какие-то родственники. Мы понимали, что если нам удастся добраться туда, то там о нас позаботятся как о родных. Родственники помогут нам. Слава Богу, погода стояла хорошая. Зима уже кончилась, но твой отец сказал, что надо подождать еще несколько дней. Он был главным, я сам не знаю почему. Он чем-то отличался от других мальчиков. Если говорил что-то, то мы беспрекословно подчинялись. Его слова были законом для нас. Итак, мы стали ждать.

Воскресным утром, еще до рассвета, он сказал, что мы отправляемся в путешествие. Но еще до того, как покинули селение, мы проделали кое-какую работу.

Эти негодяи, которые громили евреев, еще не угомонились. Но больше убивать и насиловать было некого, и они стали приставать к деревенским девушкам, предлагая им за любовь всякие безделушки и пищу. Всю ночь дико отплясывали под какую-то сумасшедшую музыку, пока уже под утро не упали от усталости и заснули. Они спали пьяным сном в своих казармах, валяясь где попало — на койках, на полу, на столах. Их девки спали вместе с ними.

У нас с твоим отцом был план. В деревне мы нашли немного керосина. Солдаты забыли прихватить его с собой. Мы взяли этот керосин и, уже под утро, пробрались к баракам. Были слышны храп и стоны спящих, да еще вскрикивали какие-то ночные птицы и зверьки. Мы облили керосином бараки и подожгли их. Прежде чем солдаты успели проснуться и понять, в чем дело, они все уже были в огне.

Потом мы положили пустые канистры возле двух спящих крестьян, один из которых был тем самым мужиком, который выдал солдатам местонахождение детей в лесу. Они спали мертвым сном неподалеку от бараков. Когда проснулись дежурные солдаты, пожар уже сделал свое дело. Дежурные набросились на крестьян, возле которых лежали канистры из-под керосина.

Твой отец не разрешил остаться и посмотреть, чем там все кончилось. Пора было уходить из селения. Итак, мы покинули эти ужасные края.

Мы пошли бродить по миру, киндер. Мы нашли людей, которые помогли нам. Они были евреями. — В Германии существовали организации, которые помогали евреям с востока переехать в Америку. Мы знали имена наших дальних родственников — двоюродных братьев и сестер, тетей и дядей. Мы, трое маленьких детей, путешествовали по всему миру, пока не осели здесь. Жили у наших родственников. Работали, а твоя мать училась в школе. И никогда не говорили о том, что с нами случилось.

Дядя закончил свой рассказ, встал, размялся, повращал головой, будто у него свело шею. Сделал глубокий вдох и посмотрел на мальчика:

— Итак, мы стали взрослыми, и мы стали тем, кем стали. Мы — такие же евреи, как ты и твоя мать, и твоя сестра, и множество других людей во всем мире. Хорошо это или плохо. А ты не хочешь быть евреем, да? Ты считаешь, что быть евреем здесь, в этой стране, большая обуза?

В этот миг Бен Херскель бросился в объятия своего дяди, который широко распростер руки и обнял мальчика, прижав его к себе. Трудно было сказать, кто из них рыдал, вскрикивал, дрожал всем телом. Они стали как бы одним человеком.

В конце концов дядя выпустил мальчика из своих объятий, отстранился от него и поцеловал Бена в лоб.

— Только не говори своему отцу об этом, ладно?

— Но я хочу, чтобы он знал, что я…