— Я считал, что меня пригласили, чтобы сформулировать вашу последнюю волю и составить завещание, — подчеркнул я.

— И для этого тоже, — согласился он. — Но прежде надо найти мою дочь. Совершенно ясно, что я не могу оставить ей свои деньги, не зная, кто она такая.

— Совершенно ясно, — согласился я. — Если быть более точным, по крайней мере, без вашей на то воли она их не получит.

— Точно. А теперь позвольте мне начать сначала. — Брэдстоун наклонился вперед к столу и оперся на него тонкими руками, заранее предвидя, что история будет долгой и ему понадобится отдых. — Хотя в то время мне уже исполнилось шестьдесят три года, мы будем называть это началом. — Он хихикнул, и его взгляд сосредоточился на зеленом сукне столешницы. — Сделав удачную деловую карьеру, создав финансовую империю и накопив солидное состояние, как многие мужчины в этом возрасте, я неожиданно осознал, что достиг преклонных лет, не получив никакой радости от жизни. Поэтому я твердо решил предпринять то, чего я уже давно не делал. Я вознамерился соблазнить женщину. Молодую красивую женщину, полную жизни и энергии, которая обновила бы запасы моих собственных иссякших ресурсов и, возможно, воскресила бы мою ушедшую молодость. — Старик замолчал и оторвал взгляд от столешницы. Я улыбнулся ему той из своих улыбок, которая предназначалась для того, чтобы вселять присутствие духа в клиентов. — Не слишком-то оригинальная история, мистер Робертс, не так ли? Вероятно, вы слышали подобное и раньше. За исключением того, что в данном случае я не потерял ни головы, ни сердца. Короче, я бросился во все тяжкие. Но когда роман закончился, молодая леди храбро объявила мне о своей беременности, и я понял, что с меня достаточно.

— Значит, вам этого хватило, а что же с дамой?

Брэдстоун приподнял брови.

— Конечно же она хотела денег. О нет, она меня никогда не любила! Мне к тому времени уже стукнуло шестьдесят пять, помните. Итак, я дал ей все, чего она хотела, поскольку она мне дала то, чего хотел я, и прекрасно сознавал, что ничего подобного больше в жизни не получу. Бес в ребро — это было мое последнее приключение. Моя лебединая песня, как говорится. После этого я вернулся к своему бизнесу и чертовски здорово с ним управлялся до последних дней. — Он задумчиво улыбнулся. Я засомневался, получал ли старикан от подружки такое же удовольствие, как от процесса делания денег. — Теперь, как вам известно, мне восемьдесят семь, — добавил он радостно. — И до сих пор я в состоянии обставить всех этих подхалимов, которые уверены, что знают больше, чем выживший из ума старик.

— Сколько вы ей заплатили?

— Сколько? — Брэдстоун нерешительно посмотрел на меня. — О, вы имеете в виду молодую леди, о которой я упомянул?

— Мать вашей дочери, — услужливо подсказал я.

— Сто тысяч долларов, — без доли манерности назвал он сумму и добавил: — Думаю, я был щедр.

— Щедрость — не мера вашей платежеспособности, — заметил я. — Прошу вас, мистер Брэдстоун, давайте оставим воспоминания и приступим к анализу фактов. Итак, вы имели любовную интрижку с барышней, и неудивительно, что она обнаружила, что беременна. Тогда она исчезла, верно? И что произошло потом?

Лофтинг, по-прежнему стоявший рядом с финансистом, с высоты своего роста бросил на меня угрожающий взгляд, но я проигнорировал его.

— Ничего не произошло. — Брэдстоун пожал плечами. — Она взяла сто тысяч, и больше я ее не видел. Если честно, я меньше всего хотел ее видеть. И вот, в прошлом году, когда я узнал наверняка, что умру в течение двенадцати месяцев, я вспомнил о ней. И о ребенке.

— Понимаю. Вся ваша жизнь промелькнула у вас перед глазами, и возникло непреодолимое желание исправить несправедливость.

— Вы возмутительно прямолинейны, мистер Робертс, — пробормотал Бертрам, а Лофтинг за его спиной ломал пальцы, каждый величиной с долларовую сигару. — Но должен согласиться, что так все и случилось. Жизнь моя подошла к концу. Я оглядываюсь и о многом сожалею. Но, естественно, поправить уже ничего нельзя. Говорят, что жизнь — это улица с односторонним движением: что прошло, того уже не воротишь.

— Но есть ваша дочь.

Он кивнул.

— Да, есть моя дочь. Только, как вы понимаете, я не могу ее найти.

Неожиданно до меня дошло, что на задворках моего мозга сигналит какая-то догадка.

— Откуда вы узнали, что у вас родилась дочь? То есть как вам стало известно, что родившийся младенец женского пола? Вы нашли его мать?

— Его мать умерла. Мы нашли людей, которые знали ее. Она умерла, когда девочке исполнилось три года. Затем ребенка отправили в приют в Лос-Анджелес. Мне это сообщили сыщики, которых я нанял. Именно в приюте и теряются все следы.

— Но ведь должны же быть какие-то записи!

Старик развел руками в полной беспомощности.

— Пропали. Сам приют сгорел дотла три года назад. Все регистрационные книги погибли в огне.

— А как насчет фотографии матери?

Губы Брэдстоуна задрожали в подобии улыбки.

— Я никогда не отличался сентиментальностью, — прохрипел он. — До последнего времени.

Я покачал головой и на минутку сосредоточился, чтобы попытаться привести мысли в порядок. От этого у меня только закружилась голова.

— Итак, вы ее не нашли. Но в начале нашего разговора сообщили, что она находится на этом острове.

Старикан припечатал меня стальным взглядом.

— Поиски на этом не закончились, мистер Робертс. Я не из тех людей, что смиряются с поражением или отказывают себе, если решили что-то заполучить. И поэтому я потратил год и достаточно много денег, разыскивая двадцатидвухлетних барышень, которые провели и свое детство в приюте «Солнечная долина».

— Между прочим, куда делась та сотня тысяч? — спросил я из чистого любопытства.

— Испарилась. Конечно, тут замешан мужчина. Ее сожитель. Мы раскопали его имя, но местонахождение неизвестно.

— А как насчет имени маленькой девочки? Почему же вы этого не обнаружили?

— Мы не могли найти никого, кто знал бы ее мать достаточно хорошо, чтобы помочь нам выяснить подробности насчет ребенка. Никто не назвал нам ее имени. Помнили только, что обычно ее мать называла дочку «моя сладкая».

— Не очень-то помогли, — вздохнул я.

— В дополнение к команде сыщиков, которой я поручил выследить всех трех девушек, что мог припомнить бывший директор приюта, я также заручился услугами посреднической фирмы. — Брэдстоун слабо улыбнулся. — И вот тут-то мы столкнулись с настоящими проблемами.

— И о чем же вы объявили?

— О том, что я оставлю семьдесят миллионов долларов молодой барышне, которая сумеет доказать, что она приходится мне дочерью. Вы не из тех, кого можно назвать сообразительным, мистер Робертс.

— Это оттого, что я прочел слишком много трактатов по юриспруденции. И что же произошло?

— Полагаю, вы способны себе представить. Мы получили отклики почти от тысяч молодых леди, заявляющих, что они являются моими дочерьми.

Я с умным видом кивнул, чтобы дать ему понять, что схватываю все на лету.

— Теперь догадываюсь, в чем проблема. Вы считаете, что некоторые из них лгут?

Брэдстоун и Лофтинг зловеще уставился на меня, ясно показывая, что им не до шуточек. И одного пристального взгляда на эти две устрашающие физиономии хватило бы, чтобы у любого пропала всякая охота веселиться. Я кашлянул, и Бертрам стал продолжать:

— Конечно, большинство барышень не подходило. В конце концов осталось десять, в отношении которых возникли обоснованные сомнения. За последний месяц, благодаря усилиям моих ищеек, троих из них мы исключили. Теперь их семь.

— И именно они сейчас находятся на острове? — спросил я, как только мои заржавевшие мозги пришли к такому поспешному заключению.

Брэдстоун сурово кивнул.

— Я хотел изолировать их здесь, в надежде, что, пока они будут находиться вместе, их прошлое, которое они до сих пор скрывали, вылезет наружу.

— И вы все-таки уверены, что шестеро из них лгут? Естественно, ваша дочь не может помнить свою мать.