— Цветы каких-то африканских растений, насколько мне известно. Лютик у нас не обжора. Ну ладно, прошу на посадку! Немного тесновато, не без того, а? Как там у вас в Америке кричат, когда погоняют скот? Я, кстати, так, наверное, никогда и не пойму, к чему такая жестокость — почему нельзя просто пасти этих бедняжек, а не гонять почем зря. Ах да — «йиппи». _Йиппи!_

8

Гиппогриф вперевалку затрусил на вершину холма. Ши решил, что на земле он не должен отличаться особой прытью — прежде всего из-за явной несообразности между громоздкими когтистыми лапами спереди и копытами сзади. Как только они оказались на вершине гранитного утеса, венчающего холм, лапы цепко ухватились за скалу, а копыта угрожающе заскользили. Ши крепко обхватил за талию Бельфебу-Бельфегору, а та вцепилась в Астольфа, у которого предстоящий полет, похоже, не вызывал ровно никаких эмоций. Гиппогриф расправил крылья, неуклюже продвинулся вдоль гребня утеса, неистово хлопая ими, опять поскользнулся, качнулся над сорокафутовой бездной, скакнул в воздух и стремительно понесся на плавном вираже сначала вниз, едва не зацепив верхушку деревьев, а потом вверх.

— Ух ты! — выдохнул Ши, чувствуя на лице ветер высот, а в животе холодок. — Твоему Лютику ракетный ускоритель надо приделать, сэр Астольф!

— Ни к чему, старина, — откликнулся Астольф через плечо, — Законы природы разли… Ограничения относитель…

Слова его уносил ветер. Ши подумалось, что согласно теории динамики этот зверь должен быть неспособен даже просто оторваться от земли. От тесного соприкосновения с Бельфебой по рукам его бегали мурашки. Ему очень хотелось оказаться с ней наедине и поговорить как следует. Сама же она, похоже, и не подозревала о том, какие вызывает эмоции.

Гиппогрифу, похоже, пришелся не по вкусу утроившийся вес его груза, и при виде любого просвета внизу он каждый раз пытался заложить вираж для захода на посадку. Астольфу приходилось то и дело рявкать на него, чтобы удержать на курсе. Где-то после третьего такого пресеченного поползновения Ши углядел внизу достаточно обширное открытое пространство; детали его медленно увеличивались в размерах, постепенно превращаясь в крохотную деревушку под соломенными крышами, окруженную заплатами вызревающих полей, вспаханной земли и заросших лугов. Гиппогриф, лошадиная половина которого уже блестела от пота, резко устремился вниз, скользнул над самой землей, на секунду завис и приземлился на все четыре точки так, что у Ши лязгнули зубы.

Он слез и протянул было руку, дабы помочь Бельфебе, но та соскользнула на землю, даже не посмотрев на него, и он почувствовал себя несколько по-дурацки. С чрезвычайно решительным видом, которым обычно прикрывают смущение, он зашагал к домикам, откуда в этот самый момент донеслись громкие крики и визг и стали выбегать какие-то люди. Они явно спасались бегством. Загорелые до черноты, одеты они были в большинстве своем только в длинные, грязные и рваные рубахи. Они пронеслись мимо с такой быстротой, что даже не обратили внимания ни на гиппогрифа, ни на его седоков.

Вслед за бросившимися врассыпную беглецами показались двое мужчин. Тот, что в этой паре был пониже ростом — ухоженный моложавый малый с сильными руками, — пытался, похоже, утихомирить другого. Вторая неизвестная личность была облачена в средневековый наряд, включающий штаны в обтяжку и башмаки с загнутыми носами, — Ши уже видел такую одежду в Царстве Фей, только у незнакомца камзол был ко всему прочему еще и расшит кружевами. Лицо его было небрито, а глаза блуждали; кулаки совершали безотчетные резкие движения, вместо голоса слышалось какое-то рычание.

— Душа моя! — воскликнул Астольф. — Куку, ребята, мы тут! Привет-привет!

Тот, что пониже, повернул голову, коротко махнул рукой и поволок к ним второго, крепко ухватив его за запястье. Ши подумал, что если бы этого взбешенного типа как следует вымыть, то с романской точки зрения получился бы самый настоящий красавец.

— Приветствую тебя, благороднейший Астольф, — произнес низкорослый с чем-то вроде поклона, стараясь при этом не терять контроля за спутником. — И тебе, прекрасная Бельфегора, привет! Опять опозорился соратник наш великий: позволь я ему, перебил бы он половину селенья! Хотя, полной справедливости ради, вина в том не только его.

— В самом деле? Ну-ка, ну-ка, что тут у вас стряслось, старина? — заинтересовался Астольф.

— Поверишь ли мне ты, прекрасная леди, и вы, господа? Завалил оленя я восьмилетку и принес домой лучший кусок оленины, который когда-либо видали под звездами. Мясо достойно самого императорского величества было — так испеки ты пирог там или приготовь так, как пожелаешь. Но нет же, грязные эти негодяи даже сварить-то его толком не сумели — вяленая треска какая-то вышла! Отведал я и подавился, но друг наш Роланд довольно спокойно умял два куска, а на третьем, почудилось мне, вспомнил малую толику законов кулинарных, поскольку издал он страшный рык, львиному подобный, и насел на плутов, молотя их кулаками по головам. Но, увы, какой в этом прок? Даже молнии не под силу вбить вкус настоящий в этакие-то черепа! — Он оглядел всю компанию, и взгляд его остановился на Ши. — Ха, никак мусульманин! Вот кусок ляжки его и компенсирует мне мою оленину!

При этом он лающе расхохотался — видно, с целью подчеркнуть, что сказанное имело отношение к юмору. Ши вымученно улыбнулся.

— А… э-э… — начал Астольф. — Лорд Ринальд Монтальбанский, позволь представить тебе сэра Гарольда де Ши. Приехал из Англии… то есть с одной нашей подчиненной территории, — Он обернулся к Ши: — Был бы рад представить тебя и графу Роланду д'Англанту, да сам видишь, что бедняга все равно тебя не признает.

Граф, которым и был тот самый бешеный тип, попеременно то сосал палец, то вытирал его о ладонь руки, за которую его по-прежнему крепко держал лорд Ринальд. Это занятие, похоже, приносило ему глубокое удовлетворение.

— Сэр Гарольд вот тоже ищет Руджера Каренского. Тесен мир, а?

— Погоня наша, видать, оказывается более продолжительной, чем за Анжеликой, — заметил Ринальд, засовывая руку за пазуху и извлекая оттуда некий предмет, который Ши не удалось как следует рассмотреть. Предмет он поцеловал и только после этого продолжил: — Знаем мы со слов деревенщин, что сэр Руджер уже был здесь с первым проблеском зари, мчась так, словно гнался за ним сам святой Вельзевул.

— Да неужели, старина?! — вскричал Астольф. — Видно, я совсем потерял чутье! Известие о том, что он проскользнул у меня между пальцев, удивительней даже твоей канонизации Вельзевула!

Ринальд пожал плечами и тут же пресек внезапный рывок своего спутника.

— Тогда можешь поставить свечку Люциферу! Было так, и ничего тут не поделаешь — ужели сомневаешься ты в словах моих?

— Да нет, только… Послушай-ка, старина, а ведь это очень важно для императора. Что ж ты его не остановил?

— Разве может жить человек в одиночестве, подобно отцу святому? Роланд спал; привязал я его к столбу и искал девицу, что делала мне знаки совершенно определенные у источника.

— Какое же это гадство с твоей стороны! — взвыл Астольф. — Какого дьявола ты уклоняешься от дела?

Ринальд скорчил гримасу:

— Анжелика уже потеряна, а прекрасная Бельфегора держит меня в отдаленье стрелами даже более острыми, чем у самого святого Купидона. Что остается мне в жизни?

На этом аргументе обсуждение было исчерпано, и они двинулись в сторону деревни. Астольф задумчиво почесывал подбородок. Наконец он поднял взгляд, чтобы заметить:

— Знаете, по-моему, сэр Руджер направился к западу, чтобы потом вернуться к войскам Аграманта кружным путем. Для него это должно быть верхом тактического коварства. — Он повернулся к Ши: — Так что твой дружок-гангстер с диковинной кличкой его явно не повстречает. На том направлении вообще делать нечего.

Он приостановился и, притянув к себе башку гиппогрифа, что-то то ли сказал ему, то ли просто тихонько свистнул. Животное скосило на него смышленый глаз и замерло на месте.