Любопытная аберрация общественного сознания: криминальный акт превратился в благородный подвиг. В глазах некоторой части публики Перуджа предстал в роли некоего Робина Гуда от искусства. Но это не все. Одна английская дама из высшего света заочно влюбилась в героя-маляра и предложила ему руку и сердце.
Лично я не знаю, как сложилась дальнейшая судьба итальянца-патриота, но думаю, он не остался внакладе от своего поступка: по крайней мере вошел в историю искусства радом с именем Леонардо. Слава, конечно, геростратова, но все же… Люди почему-то охотно помнят и злодеев.
Однако на этом история с похищением не закончилась. «То, что произошло на самом деле, гораздо занимательней любой выдумки», – утверждает Сеймур Рейт, автор книги «День, когда украли Мону Лизу». Кражу, по его мнению, спланировали и осуществили два гениальных дельца. Они были заинтересованы вовсе не в картине Леонардо, а только в том, чтобы «Джоконду» вынесли на время из Лувра.
Главарь шайки – некий самозваный маркиз Эдуардо де Вальферио – связался в США с несколькими миллионерами. Каждый из этих богачей-коллекционеров был готов выложить за картину по 300 тысяч долларов (тогда это были громаднейшие деньги). Помощник мнимого маркиза, художник-реставратор Ив Шодрон написал шесть великолепных копий «Джоконды». Когда стало известно, что подлинную «Джоконду» украли из Лувра, то каждый коллекционер втайне надеялся, что она обязательно появится на рынке, и поэтому все шесть копий были проданы как оригинал без промедления. После такой блистательной аферы фальсификаторы исчезли, вернув оригинал «Джоконды» через подставное лицо. По этой версии, Винченцо Перуджа был всего лишь орудием мошенников, а отнюдь не бескорыстным патриотом.
О подделках картины мы поговорим еще в главе «Многоликая Джоконда», а теперь вернемся непосредственно к ее краже.
Первым, кто обнаружил исчезновение картины, был художник Луи Беру. Испытанный им шок мгновенно превратился в шок массовый. Сначала Франция, а затем весь культурный мир содрогнулись от ужаса. Горе было неподдельным: кто теперь будет людям загадочно улыбаться?! Как дальше жить без Моны Лизы?! «Человечество лишилось своей Мадонны» – так выразил общее состояние французский писатель и критик Жозефен Пеладан. Уличные музыканты стали распевать грустную песенку про «Джоконду странствующую», в которой говорилось, что она покинула нас, но непременно вернется, странствия всегда имеют свой конец.
На место пропавшей картины в Лувре срочно повесили другую – «Бельдассаре Кастильоне» кисти Рафаэля, но замена никоим образом не утешила общественность. Это был обыкновенный шедевр, а зрители жаждали супершедевра, требовали тайны и загадочности, которыми в полной мере обладала Мона Лиза.
В конце концов «Джоконда» была найдена и торжественно в сопровождении полицейских возвращена в Лувр. Все бросились в музей, чтобы вновь поклониться своему идолу. Одним из первых, кто пришел в Лувр, был поэт и критик Теофиль Готье. После своего свидания с Джокондой он заявил, что ее улыбка стала более «насмешливой» и даже «торжествующей» – торжествующей над толпами своих поклонников.
И до похищения вокруг «Джоконды» кипели страсти, но неожиданное ее исчезновение и долгожданное возвращение накалили их еще больше. Публика разделилась на два враждующих лагеря: на идолопоклонников и иконоборцев. Идолопоклонники видели в портрете божество и едва не поклонялись ему. Иконоборцы считали, что картина есть только картина и совсем излишни особые восторги перед ней и тем более не следует курить ей фимиам. В доказательство своей позиции иконоборцы говорили, что красота Джоконды – это миф, вглядитесь в нее повнимательнее: лицо бледное, одутловатое, овал его неотчетлив, подбородок маленький, руки не идут ни в какое сравнение с руками мадонн Боттичелли и т. д. Вывод: Джоконда стара. Она не способна к светлому и радостному перерождению и возрождению. Ее удел – вечное душевное смятение. Она не может быть объектом поклонения.
Вот и Аким Волынский у нас в России утверждал, что картина Леонардо, «несмотря на совершенство живописного мастерства, не входит прямо и непосредственно в душу зрителя».
Не входит в душу – значит, не способна волновать. И нечего ломать копья.
Потом грянула первая мировая война, и буря вокруг «Джоконды» сама собой улеглась. Но после окончания войны споры и шум поднялись вновь. Нашлись знатоки, у которых руки чесались свергнуть с пьедестала леонардовское «чудо». В 1920 году в журнале «Дада» художник Марсель Дюшан пририсовал Моне Лизе издевательские пышные усы, похоронив под ними «загадочнейшую из улыбок».
Отвечая на вопрос одного из журналистов, что он думает по этому поводу, Сальвадор Дали ответил:
«Я большой поклонник Марселя Дюшана, того самого, что проделал знаменитые превращения с лицом Джоконды. Он подрисовал ей малюсенькие усики, кстати, вполне в далианском стиле. А внизу фотографии приписал мелкие, но вполне различимые буковки: “ЕНТП”. Ей нев-тер-пеж! Лично у меня эта выходка Дюшана всегда вызывала самое искреннее восхищение, в тот период она, помимо всего прочего, была связана и с одной весьма важной проблемой: надо ли сжигать Лувр?..»
Лувр, слава Богу, не сожгли!.. А мы снова обратимся к разглагольствованиям Дали:
«Когда Леонардо работал над Джокондой, он был влюблен в свою мать. Совершенно бессознательно он писал некое существо, наделенное всеми возвышенными признаками материнства. В то же время улыбается она как-то двусмысленно. Весь мир увидел и все еще видит сегодня в этой двусмысленной улыбке вполне определенный оттенок эротизма. И что же происходит со злополучным беднягой, находящимся во власти Эдипова комплекса, то есть комплекса влюбленности в собственную мать? Он приходит в музей. Музей – это публичное заведение. В его подсознании – просто публичный дом или попросту бордель. И вот в том самом борделе он видит изображение, которое представляет собой прототип собирательного образа всех матерей. Мучительное присутствие собственной матери, бросающей на него нежный взор и одаривающей двусмысленной улыбкой, толкает его на преступление. Он хватает первое, что подвернулось ему под руку, скажем камень, и раздирает картину, совершая таким образом акт матереубийства. Вот вам агрессивное поведение, типичное для параноика…» («Дневник одного гения». 13 мая 1956 года).
Но и сам Дали не удержался и бросил камень в Джоконду – пустил по свету ее портрет, пририсовав собственные глаза, усы и руки. На изумленного зрителя взирает некое новое существо – Джоконда-Дали.
Но все эти живописные выходки и эскапады ничего не могли изменить: Джоконда прочно вошла в жизнь цивилизованного мира. Из объекта искусства она легко превратилась в предмет коммерции: оказалось, что образ загадочно улыбающейся Моны Лизы хорошо продается. И вот Джоконда замелькала на товарных знаках многих торговых фирм. Мона Лиза улыбалась с флаконов духов и бутылок минеральной воды, ее головка украшала корсеты и коробки сигар, крепкие напитки и противозачаточные пилюли. Джоконда воцарилась повсюду. Ее изображения распродают по сей день, точно горячие булочки. Джоконда стала приправой к любым товарам. Джоконда пошла нарасхват!..
Явление Джоконды Москве
Итак, что бы ни говорили критики, Джоконда – предмет настоящего культа. Ей поклоняются. Ее обожают. Английский премьер-министр, большой политик и самодеятельный художник Уинстон Черчилль добился редкой возможности прикоснуться к картине рукой (для этого надо быть Черчиллем!). Французский министр Андре Мальро рассыпался в изощренных похвалах: «Леонардо идеализировал душу женщины, тогда как древние греки предпочитали идеализировать черты лица. Смертная с божественным взором одержала победу над богинями, лишенными взора».
Многие не могли выразить свои чувства словами так красиво, как это сделал Мальро (ведь он к тому же и писатель), и выражали их другим способом. Так, Леон Мезюка оставил свое небольшое частное предприятие ради форменной фуражки смотрителя в Лувре. Часы, которые он проводил, сидя на стуле около «Джоконды», он считал самыми лучшими в своей жизни.