Вот так, ни больше ни меньше.

Пресса кусала заметного гостя, а тем временем принимали его хорошо и хлебосольно (точнее, с шампанским и с севрюгой). После чествования художника в театре-кабаре Никиты Балиева Анри Матисс писал своему другу Мангену во Францию: «Как шикарно жить в Москве, здесь кутят с вечера до утра, это жизнь – настоящая жизнь, благодаря этому у города есть свое лицо и образ, примитивный, совершенно прекрасный и даже немного дикий».

Матиссу показывали московские достопримечательности, пригласили на вечер в общество «Свободная эстетика», где выступил молодой философ Федор Степун и поэт Андрей Белый, который, как всегда, говорил «туманно, афористично, что и русский с трудом понимал».

Небезынтересно прочитать об этом событии у самого Андрея Белого: «Приводили сюда и Матисса; его считали “московским” художником; жил он в доме Щукина, развешивая здесь полотна свои. Золотобородый, поджарый, румяный, высокий, в пенсне, с прилизанным, четким пробором, – прикидывался “камарадом”, а выглядел “мэтром”; вваливалась толпа расфранченных купчих и балдела, тараща глаза на Матисса; Матисс удивлялся пестрятине тряпок… голизне… Не хватало колец, продернутых в носики…»

Но нашлись, конечно, и эстеты, которых интересовало соотношение рисунка и цвета в живописи, задавали вопросы, как достичь красоты красок, должно ли восприятие колорита быть имманентным рисунку и т. д. Матисс ответил на все вопросы.

И все же многим любителям живописи, воспитанным на полотнах Саврасова и Федотова, Матисс не нравился. Не понравился он и молодому Осипу Мандельштаму: «Я невзлюбил Матисса, художника богачей. Красная краска его холстов шипит содой. Ему незнакома радость наливающихся плодов. Его могущественная кисть не испепеляет зрение, но бычью силу ему придает, так что глаза наливаются кровью. Уж мне эти ковровые шахматы и одалиски! Шахские прихоти парижского мэтра!»

А тем не менее «шахские прихоти парижского мэтра» завоевали уже в 20-е годы международное признание. Если говорить современным языком, Матисс выставляем и покупаем. Будучи волшебником цвета, он работает не только в живописи, но и в керамике, скульптуре. После 1916 года Матисс живет главным образом в Ницце. В 1930 году художник совершил поездки в США и на Таити.

В январе 1941 года Матисс лег на операцию по поводу кишечной непроходимости. Три месяца он находился на грани смерти. Но не только вернулся со зловещей переправы через Стикс, а и нашел в себе силы для нового взлета в творчестве. Сестра-сиделка Мари-Анж говорила: «Я никогда не знала более мягкосердечного человека, у него было сердце ребенка или женщины».

Будучи прикованным к постели, Матисс не оставлял работу и создавал аппликации из бумаги. А встав, снова взялся за кисти.

Как он работал? До болезни, по воспоминаниям Лилии Делекторской, он работал так:

«За редким исключением вся первая половина дня, до половины первого, либо до часу, была посвящена живописи. Затем, после часовой сиесты, которая была Матиссу необходима, поскольку он страдал бессонницей и ночью спал три, в лучшем случае пять часов, он рисовал. В основном это были угольные этюды основных элементов живописного полотна, над которым в то время работал художник, особенно если работа продвигалась с трудом.

Большинство полотен Матисс завершал в несколько сеансов, но у него почти в правило превратилось за рабочий сезон (с сентября по июнь-июль) по меньшей мере над одной картиной работать очень долго. Не то чтобы она ему не удавалась. Напротив: работая над таким полотном, он чувствовал возможность продвинуться вперед по пути собственных живописных поисков. Полотно бесконечно дорабатывалось в течение многих недель. Замысел художника обретал все большую широту и увлекал его идти еще дальше.

Параллельно с этим, как бы освобождаясь от творческого напряжения и желая сбросить тяжесть навязчивых впечатлений, Матисс создавал два или три спонтанных и скорых на руку полотна, крокй эскиза, тем не менее вполне законченных и часто великолепных…»

Свеженаписанные полотна и картины, над которыми работа продолжалась, Матисс вешал у себя в спальне, напротив своей кровати, «чтобы при пробуждении непосредственно и непредубежденно рассудить об их достоинствах и недостатках» (как он говорил) или же размышлять над ними во время бессонницы.

Так же, как Тициан, Вольтер, Энгр и Гюго, победоносно преодолев 80-летний рубеж, Анри Матисс дожил до своей всемирной славы. Удар поразил его внезапно. Он тихо скончался 3 ноября 1954 года на руках своей дочери Маргариты, не дожив чуть менее двух месяцев до 85 лет.

Как-то при жизни Матисса Пабло Пикассо буркнул: «У него солнце в крови». Но при всей своей солнечной активности Анри Матисс мечтал об искусстве равновесия и покоя. И он воплотил эту мечту в своих картинах. Ну а нам, русским, покой только снится «сквозь кровь и пыль». И хорошо лишь то, что в промежутках бега «степной кобылицы» мы можем задержаться и хотя бы мельком посмотреть на картины Матисса. Опять же для некоторого временного успокоения. «И вечный бой!..»

На этом, пожалуй, можно было и закончить, но только в прежние времена, а в нынешние надо всенепременно коснуться вопроса о личной жизни, кого любил, с кем спал? Кто у художника была муза?..

Не будем нырять в глубины сей острой и пикантной темы, отметим лишь, что Анри Матисс был женат. В 1911 году по просьбе Сергея Щукина художник написал «Семейный портрет». На переднем плане два сына Матисса, Пьер и Жан, играют в шашки. Рядом стоит, наблюдая за ними, дочь Маргарита. А слева от играющих сидит и мирно вяжет жена художника Амели. Такая вот семейная идиллия. Амели много раз позировала Матиссу («Японская дама», «Гитаристка», «Женщина в шляпе» и т. д.).

Но была у Матисса и другая муза, русского происхождения. Русская муза – Ольга Хохлова – вдохновляла Пабло Пикассо. Спутницей творчества Аристида Майоля являлась Дина Верни (родом из Одессы). Елена Дьяконова (она же Гала) вдохновляла Сальвадора Дали. А вот постоянной моделью и музой Анри Матисса стала еще одна русская женщина – Лидия Делекторская. «Фея в прозрачной шляпе» – так назвал Матисс один из своих офортов, посвященных Лидии, которая в течение 22 лет была и натурщицей и ближайшим соратником художника.

Ее жизнь, как и у Галы, – роман с лихо закрученной интригой. Детство в Сибири, гражданская война, эмиграция в Маньчжурию, бегство от нужды во Францию и наконец встреча со знаменитым художником Анри Матиссом. Самое время привести цитату из книги Владимира Федоровского и Гонзага Сен-Бри «Русские избранницы» (1998):

«Вдохновительница Майоля Дина Верни полагала, что Матисс столь крепкими узами привязался к Лидии потому, что в ее лице он встретил женщину, полностью соответствующую идеальному образу, давно сформировавшемуся в воображении художника. Она давно присутствовала в его подсознании. Матисс ее знал всегда и беспрерывно разыскивал. Он полюбил в ней дикую сторону естества, ее экзотический характер. Когда художник сердился, он называл ее “киргизкой”, хотя внешность этой прекрасной русской блондинки с сине-зелеными глазами не имела ничего общего с желтыми лицами и отмеченными печатью азиатского Востока черными волосами жителей Киргизии. Всю свою жизнь эта женщина была бескорыстно предана семье Матисса и по праву завоевала себе титул одной из самых восхитительных русских эгерий».

Лидия Делекторская появилась в доме Матисса в октябре 1933 года сначала как сиделка, а потом… «Первый год Анри Матисс не проявлял ко мне никакого интереса. Его целиком поглощала работа. Я же была в доме “полезным человеком”», – рассказывает Делекторская. Ну а затем пошли «пристальные, испытующие взгляды». «Не переходя границ дозволенного, мои отношения с Анри Матиссом постепенно становились очень сердечными. Я целиком и полностью, от всего сердца посвящала себя и дому и работе. Со своей стороны, мадам Матисс и Анри меня по-настоящему полюбили…»

Итак, Лидия Делекторская пребывала в доме Матисса в качестве служанки, экономки, натурщицы и… А что «и»?