Я заставляю себя медленно вернуться к входной двери. Снаружи я не найду ответов, все мои ответы — в замке. Только там я выясню, как все между собой связано: кольцо на фотографии в кухне — с детской фотографией мамы в нише, труп неизвестной в маминой машине — с этим домом, четки — с чуланом, который принес столько страданий. И я начну с нее, все начинается с воспоминаний о зеленой комнатке мамы, и меня туда тянет.
Вспоминая чулан, я думаю о том, что нам вчера рассказывала о замке Николетта. Очевидно, вход в эту комнату должен находиться в северном крыле, потому что озеро, на которое выходят окна бального зала, располагается на юге.
И пусть придется идти в закрытую, запрещенную северную часть замка. Запреты меня не волнуют, мама их не нарушала, и где она теперь? Еще раз вдыхаю пряный аромат горного воздуха, потом тяну ручку двери на себя и вновь погружаюсь в мрачную атмосферу замка. Отправляюсь в путь очень тихо, оставаясь настороже, ведь могу встретить по пути Беккера, Николетту или Себастиана. Но в замке абсолютно тихо. Никем не замеченная, я добираюсь до кухни, а оттуда — в северное крыло.
Николетта не преувеличивала, когда говорила, что тут находиться опасно для жизни. В некоторых комнатах в полу дыры, и можно через потолок видеть помещения на верхних этажах. В основном комнаты обставлены старой мебелью: диваны с изношенной бархатной обивкой, столы с кривыми ножками, а со стен свисают полосы выцветших обоев, словно ветки новогодней елки, которые колышет сквозняк, и кажется, что они живые.
Поиски продвигаются с трудом. Замок похож на гидру. Едва открываешь дверь в одну комнату, как обнаруживаешь еще три двери. И каждый раз я пугаюсь по новой причине: то пара уставших белых голубей вылетает мне навстречу в сумрачном свете, то полевые мыши, пробравшиеся внутрь сквозь разбитые или открытые окна.
Наконец мне остается осмотреть последнюю комнату. Когда открываю дверь, уверена, что попала именно туда, куда нужно.
Я в библиотеке. Здесь нет обоев — сплошные полки. Пахнет влажной бумагой, истлевшими кожаными переплетами и пылью. Не могу себе представить, чтобы здесь кто-то находился добровольно. В черном гранитном полу отражается роспись потолка — очень впечатляющие сцены из ада — в том же стиле, что и все картины в замке. Люди в медных котлах либо тела на вертелах, пронзенные демонами, жарятся на огне. Но больше всего меня впечатляет пара злых змиев по бокам лестниц, справа и слева. Они ведут к двум хорам, нависающим над комнатой. Я невольно сдерживаю дыхание.
Стены вокруг заставлены темными полками разной величины, книги стоят не стройными рядами, а как попало. Промежутки в рядах кажутся ранами. Я бы не удивилась, если бы оттуда, с полок, вдруг потекла кровь.
Здесь, внутри, ни птиц, ни полевых мышей, лишь гробовая тишина. Наверное, эта роспись на потолке ввергает любое теплокровное существо в шок, ступор. Даже крыс! Другой двери не видно. Обхожу все полки, и внезапно возникает чувство, что я здесь не одна. Такое же чувство было, когда я поднималась по горе к замку. Останавливаюсь и прислушиваюсь, но ничего не слышно, лишь мое взволнованное дыхание. Вдруг улавливаю тихое шипение. В ужасе думаю, что роспись на потолке с котлами и вертелами оживает. Но потом собираю волю в кулак. Поиск — единственное, на чем я сейчас сосредоточена.
Наконец одна из полок привлекает мое внимание, но я не могу понять почему. Только после внимательного осмотра понимаю, чем она отличается от остальных. В ней нет ни одного промежутка между книгами, но сами тома очень разные. Различные издания Библии и сборники псалмов стоят рядом со списками святых. Книги об оккультизме и сатанизме спокойно соседствуют с сочинениями Майстера Экхарта[5] и святой Хильдегарды Бингенской[6], здесь же книги монастырских рецептов, отчеты миссионеров из Лондона и сборники проповедей различных пасторов.
Беру с полки несколько книг, но за ними просто стена. Разочарованно отправляю книги на место. Случайно мой взгляд падает на пол, и я вижу это.
Рельсы. Полка стоит на рельсе! Я крепко хватаюсь и пытаюсь сдвинуть ее в сторону, но, как ни стараюсь, ничего не выходит. Книги с грохотом падают на пол, но я не отчаиваюсь: как-то же эта полка должна сдвигаться!
Наконец я чувствую, что полка немного шевельнулась, а потом заскрипела. Вся конструкция отъехала в сторону, и за ней показалась дверь.
Я включаю фонарик и уже хочу открыть ее, но тут замечаю, что из какой-то книги вывалилось несколько страниц. Или нет, это не страницы! Это фотография! Я наклоняюсь. Точно, фотография и написанное от руки письмо.
Снимок похож на те, которые я видела раньше.
Я запихиваю фотографию и письмо в карман штанов, чтобы позже еще раз детально изучить. Сейчас нужно попасть в эту комнату.
Я открываю дверь. В нос бьет пыльный воздух. Чулан совсем маленький, по площади почти как две лифтовые кабины. Обрывки ветхой ткани, которые, наверное, когда-то были матрацем, занимают половину помещения. Мрачная темница, в которой можно лишь похоронить кого-нибудь.
Мне очень не хочется туда заходить, но я должна. Я могу это сделать, и, как только пересиливаю себя и делаю шаг вперед, меня кто-то сильно толкает в спину. Я оказываюсь в камере, стены которой окружают меня, словно гроб.
Глава 12
За семь недель до событий
Спустя всего несколько дней после опознания тела в морге мамина коллега из больницы привезла ее вещи — все содержимое шкафчика.
Я не знала эту женщину, мама никогда особо не рассказывала о других сестрах из неотложного отделения. Она с ними ладила, но, честно говоря, с ней невозможно было не поладить.
На этом все и заканчивалось. Она никогда никого не приглашала, в кино чаще всего ходила со мной, у нас появлялись только побитые судьбой, потерявшие надежду люди.
Женщина представилась Ханной и, очевидно, поручением тяготилась. Она точно не знала, что сказать, когда предстала передо мной. Похоже, она испытала безграничное облегчение, когда я ни о чем ее не спросила.
Поначалу я хотела просто запихнуть пакет в шкаф мамы и забыть, но любопытство взяло верх. Я надеялась найти там предметы, которые прояснят положение дел с альбомом и неизвестной женщиной в машине, которая после визита в морг не выходила у меня из головы.
Поэтому я села за наш старый кухонный стол и извлекла первый предмет — пакет с белыми туфлями для медсестер. Я распаковала их и выставила на стол.
От вида поношенных туфель, которые маме приходилось покупать каждый год, у меня на глаза навернулись слезы. Впадинки и выпуклости на потертой белой коже рассказывали о ее буднях. Туфли мне показались такими маленькими…
Утерев слезы, я снова взялась за пакет. В руки попал розовый гребешок, отливающий перламутром, и несколько резинок с жемчужинами — для волос. Во время работы мама всегда заплетала волосы в косу. Она считала, что пациентам нравятся эти жемчужинки: их должен радовать вид чего-нибудь красивого. Сама мысль о том, что некоторых пациентов радует ее веселое лицо, ей никогда бы не пришла в голову.
Наконец я наткнулась на то, что мама всегда называла своей шкатулкой для драгоценностей. Мгновенно я и вздохнула с облегчением, и напряглась. Было страшно открывать эту коробочку. Ее для мамы смастерила я в детском саду. Склеила из картонной коробки из-под камамбера, цветной бумаги и блесток. В шкатулку на толстую подушку из ваты на время работы мама клала серебряный медальон в стиле модерн. А вообще она его никогда не снимала: ни отправляясь в душ, ни ложась на ночь в постель.