Вальтер повернулся к Маренн, и в его взгляде ясно читалось: «Да, я хотел сделать тебя королевой, но, как это ни прискорбно, теперь ничего не выйдет. О твоей коронации придётся забыть. Обстоятельства слишком сильно изменились». Шелленберг как будто извинялся, хотя Маренн ещё минувшей зимой, когда он впервые заговорил на эту тему, призналась, что никогда не хотела сидеть на троне. Если б хотела, то ещё в юности вышла бы замуж за английского принца Эдуарда.

Подойдя к столу и бросив окурок в пепельницу, Шелленберг продолжал:

— Адмирал не расстался с мыслью предложить тебе венгерский трон, но совершенно очевидно, что Сталин не согласится на коронацию Габсбургов. Не для того они расстреляли собственных Романовых, чтобы короновать потом венгерских монархов. Максимум, на что мы можем рассчитывать, это на сохранение нынешней модели власти, с преемником Хорти в качестве регента и выборным парламентом, где явное преимущество, скорее всего, получат красные. Единственная надежда как раз на преемника Хорти — на того, кто сохранит за собой власть, принадлежавшую адмиралу, и будет удерживать парламент от излишне резких решений. Это может быть как раз младший сын адмирала, его фигура устроила бы всех. Он долгое время находился в Бразилии, к политике отца отношения не имел, но в глазах народа его имя означает преемственность и стабильность. К этому варианту англичане как раз и хотят склонить Сталина. Сохранить в Венгрии пост регента, который желательно займет Миклош Хорти-младший. Он выступит главным гарантом сохранения политического курса адмирала. Англичане очень рассчитывают, что Сталин согласится на это, ведь он политик и понимает, что надо «расплатиться» за то, что Черчилль фактически уступил красным Балканы.

Шелленберг выглядел расстроенным, и Маренн почему-то была уверена, что он расстроен не столько из-за Германии, оказавшейся теперь в очень тяжёлом политическом положении, сколько из-за нереализованного намерения — хотел сделать любимую женщину королевой, и не сделал.

Маренн, желая ободрить Вальтера, тепло улыбнулась и пожала плечами:

— Что ж, когда особенно выбирать не из чего, такие условия для Венгрии тоже могут показаться приемлемыми.

— Я рад, что ты это так воспринимаешь, — ответил он. — Не разочарована? Ведь я столько времени убеждал тебя, что ты должна вспомнить о том, что принадлежишь к роду Габсбургов, а теперь это всё оказывается ненужным.

— Нет, это и сейчас нужно, — возразила Маренн. — Я взяла на себя обязательства перед семьёй адмирала Хорти. Я обещала защитить их. Это мой долг как наследницы Габсбургов — защищать тех, кто служил моим предкам, поэтому я продолжаю помнить, кто я.

— Ты изменилась, — улыбнулся Шелленберг.

— А кто возглавил венгерскую делегацию, которая, как ты говоришь, отправилась в Москву? — спросила Маренн. Следовало как можно лучше понять настоящее и будущее Венгрии, чтобы попытаться предвидеть, когда семье Хорти действительно понадобится помощь.

— Делегацию возглавил генерал Габор Фараго, — ответил Шелленберг. — Бывший военный атташе в СССР. Он там знакомое лицо. Фараго назначен полномочным послом Венгрии. Он и остальные отправились буквально на днях.

— И на что же венгерская делегация рассчитывает в Москве?

— Формально им поручено от лица регента провести переговоры с целью договориться об условиях перемирия с державами антигитлеровской коалиции. Как мне сообщил граф Эстерхази, у Фараго имеется личное письмо регента на имя Сталина. Регент согласовывал его содержание с Бетеленом, и, по словам того, в письме высказывается просьба выработать такие условия перемирия, которые были бы совместимы, как выражается регент, с «интересами и честью наших народов», кажется, так. — Вальтер процитировал по памяти: — «Действительно заслуживающих мирной жизни и безопасного будущего».

— И как делегатов приняли в Москве? — поинтересовалась Маренн.

— Как и следовало ожидать, — Вальтер усмехнулся. — С холодной вежливостью. Насколько мне известно, Фараго уже встретился с начальником Генштаба Антоновым и передал ему письмо Хорти к Сталину. На ближайшее время назначена встреча с Молотовым, который должен передать венгерской делегации условия предварительного перемирия.

— Нам что-то известно об этих условиях?

— Нам — нет, но англичане поделились со мной некоторой информацией, — Вальтер подошел к столу и открыл папку, лежавшую сверху. — В деле Венгрии они крайне заинтересованы и потому идут на сотрудничество. Их источник в окружении Молотова сообщает, что советская сторона намеревается потребовать от Венгрии отвести свои войска с фронта, но это нормально, — он кивнул, пробежав глазами бумагу. — А также после подписания соглашения о перемирии объявить войну Германии и выступить вместе с Советским Союзом. Это уже хуже. Нас и англичан, конечно, больше устроила бы нейтральная Венгрия. Но Хорти выбирать не приходится. Скорее всего, он примет эти условия. И англичане посоветуют ему сделать это. Ничего другого не остаётся.

— А фюрер знает, что такие переговоры происходят? — спросила Маренн осторожно.

— Пока нет, — ответил Шелленберг. — Я обо всем доложил рейхсфюреру, но он держит информацию при себе и ждёт, как будут развиваться события. Агентов Риббентропа в Москве мы оттеснили, чтобы они не мешали процессу. Абвер и их сеть теперь тоже под нашим контролем. Так что по многим каналам утечка информации блокирована. Однако Вейзенмайер и его люди зафиксировали радиопередатчик из резиденции Хорти, его контакты с Москвой, о чём немедленно сообщили Кальтенбруннеру. Тот привлек лучших дешифровщиков, но мы предоставили венграм шифр, разработанный в нашей секретной лаборатории, который оказался людям Кальтенбруннера не по зубам. Они не смогли расшифровать тексты. И не смогут это сделать в ближайшее время. Во всяком случае, оберштурмбаннфюрер Хеттль уверен в этом, и я полагаюсь на его опыт. Кстати…

Маренн поняла, что сейчас будет сказано нечто очень важное.

— …из того же английского источника нам стало известно, — продолжал Вальтер, — что Советы настаивают на том, чтобы, как только Хорти официально подпишет соглашение о перемирии, текст соглашения был бы обнародован в десятидневный срок. Так что, посчитай сама, Мари, — Шелленберг пожал плечами. — По всем данным подписание состоится в начале октября. Это значит, что в Венгрии всё решится в ближайшие две-три недели, да и в судьбе Германии, вероятно, тоже. Если соглашение будет заключено, то удастся остановить наступление русских с южного направления, удастся достичь политического компромисса, и не исключено, что мы спасем Австрию и Южную Германию, ведь в случае поражения через Венгрию туда придут англо-американцы.

— Но вряд ли Вейзенмайер и его покровители будут спокойно смотреть, как всё это происходит, — возразила Маренн. — Расшифруют они или не расшифруют радиограммы, у них есть и другие источники информации. В самое ближайшее время они доложат фюреру. И тогда…

— Поэтому я и говорю, что всё решится в ближайшую неделю или две, — подтвердил Вальтер. — Да, они узнают и доложат. Важно то, в каком состоянии будет находиться в этот момент ситуация. Надо всё сделать так, чтобы им ничего не оставалось, как только кусать локти. Есть определенные реалии военного времени, с ними не поспоришь. Если Хорти успеет подписать капитуляцию — они опоздали. Здесь важно время. Каждый день может оказаться решающим, но не исключен любой поворот. Даже масштабное кровопролитие. Надо быть готовыми к самым неприятным вариантам. Во всяком случае, насколько мне известно, Скорцени и его люди снова вылетают в Венгрию. Это приказ Кальтенбруннера.

Маренн вздрогнула. Она сразу вспомнила то, что успела выяснить у Отто по породу его зондеркоманды, а вернее, той части, которую сам Отто считал худшей. Также в Прибалтике Маренн успела расспросить Ральфа фон Фелькерзама о его двоюродном брате Адриане. Насколько можно было судить, Адриан считался большим профессионалом в своём деле и мог подготовить людей на должном уровне. «Если это худшая часть команды, что же тогда представляет собой лучшая? — думала Маренн. — Как противостоять этим диверсантам, если снова отозвать их из Будапешта не удастся?»