— Я могу сказать только одно, женщина-врач — это что-то совсем другое, чем врач-мужчина, — он улыбнулся. — Хотя, конечно, не каждой женщине под силу такой труд. Но, главное, далеко не у каждой такое сердце, чтоб думать о каждом раненом, как о своем родном человеке. Ничего удивительного, что у тебя выздоравливают все, еще никто не умер, даже самые тяжелые. Это просто какая-то фронтовая легенда. Ты, правда, золотая, Ким, ты необыкновенная, я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она. — И, пожалуйста, помни, я очень хочу, чтобы ты был со мной, но только не в качестве пациента. Ладно?

— Это уж как получится. Как ты сказала? У меня для тебя примерно такой же ответ, как и у тебя для меня.

— Что делать, — она вздохнула. — Я принимаю. Я буду ждать.

Она положила трубку. Повернулась к санитару.

— Капельницу поставили?

— Так точно, фрау, — ответил тот, подавая ей маску и перчатки.

— Повязки?

— Сняты. Рана обработана.

— Хорошо. Идемте.

Она вошла в операционную. Склонившись над раненым, приказала:

— Свет сюда. Зубчатый зажим. Еще. Надо остановить кровь. Тампоны. Быстрее, быстрее, Герберт. Так, что тут у нас? Пишите, Мартин. Ранение осколочное, касательного характера. Множественное осложненное повреждение брюшной полости. Задеты основные сосуды и внутренние органы с развитием массивного кровотечения. Острая воспалительная фаза, обширный травматический некроз. Размозжение тканей. Раневый канал заполнен тканевым детритом. Признаки омертвения также в зонах размозжения и молекулярного сотрясения. Нарушение плевральной полости. Что скажу, Мартин, — она подняла голову и взглянула на Виланда. — Дна раны я не вижу. Так что придется рассекать. Приготовьте обезболивающее и скальпель, Ханс, угол разреза — сорок пять градусов. Поставьте подлокотник для упора.

— Пантера-1, Пантера-1, ответьте.

— Зепп, я слушаю.

— Йохан, воздушная разведка сообщает, они зашевелились у канала Шарвиз, — он услышал в наушнике звучный баритон Дитриха. — Там у них наведены мосты, они собираются их рвать и готовить новый рубеж обороны. Мы должны опередить их и выйти на канал раньше, чем они сумеют отойти на новые позиции. Нельзя дать им закрепиться. Этим будет определяться дальнейший успех. Задача выйти на канал, отрезать их от тылов и дальше двигаться к Дунаю, на Будапешт. Снарядов не жалеть, скорость максимальная, на равнине им все равно остановить нас нечем. Пока. Все их резервы еще на марше. Ясно?

— Так точно, оберстгруппенфюрер!

— Действуй. Все решится на канале. Я на тебя надеюсь. Эти канальи, «Гогенштауфен» и «Дас, Райх», они тебя поддержат. Без враков, я надеюсь.

— Будет исполнено, оберстгруппенфюрер. Мы сбросим их в Дунай.

— Для начала сбрось в канал, — Зепп рассмеялся. — Они ребята упрямые, мы их знаем. Но южнее канала у них пока никого нет, тылы открыты. Если к утру ты будешь на правом берегу Дуная и оставишь их без главной переправы, то между тобой и окруженной в Будапеште группировкой окажется пустое пространство. Каких-нибудь шестьдесят километров, и мы разорвем кольцо. Вперед, мой мальчик! Вперед!

12

— Что? Что? Товарищ майор, я не слышу! — присев на дно траншеи, Иванцов кричал в трубку. — Какой приказ? Отходить к каналу? Как? Я не понял. Как отходить? Вот, черт! — Иванцов бросил трубку связисту.

— Что там? — Аксенов опустил бинокль и повернулся к нему. — Отступление?

— Да, приказано оттягиваться к каналу, — Иванцов с досадой махнул рукой. — Противник прорвался на участке соседнего батальона и еще на нескольких участках, мы практически в окружении. Если останемся здесь, нас отрежут от своих полностью. Пятьсот шестьдесят танков, майор, шутка ли? Жмут исправно. Без передыха. Хотят прорваться к Будапешту уже сегодня, в крайнем случае, завтра.

— А что там у соседей, на Балатоне?

— Это вообще никому не известно. Атакованы танками, как везде, отступают. Майор говорит, у Балатона этот лейб хваленый вырвался на оперативный простор. Жмут на полной скорости, как они умеют. Про нас и думать им уже некогда. В дивизии тоже удивляются, что мы еще держимся. А мы и не собирались отступать, верно, Прохорова? — он подмигнул побледневшей от страха снайперше. — Не собирались, но придется. Приказ есть приказ. Будем пробиваться. Строчи, строчи, Прохорова, не на меня смотри. Отрезай пехоту. Пехоту от танков. Вон, с Наташки бери пример. Так что такие дела, майор, — Иванцов снял шапку, вытер рукавом испарину со лба. — Сворачиваемся. Приказано пробиваться на берег канала Шарвиз и занять новый рубеж обороны. Только как бы фрицы с гансами с их темпами вперед нас туда не выскочили. Уж больно прыткие ребята попались, с ключиками на башнях.

— Немцы! Немцы, товарищ капитан! — выскочив из хода сообщения, Харламыч дал кроткую очередь из автомата. — Впереди!

— Ну и что? — Иванцов спокойно поправил шапку и, взяв автомат, выпрямился. — А ты кого ждал, американцев, что ли? Да здравствует второй фронт? Где они?

— Да вот, рядом!

Через мгновение над головами зацокали пули. Наталья выглянула из окопа. По низине от первой траншеи бежали черные силуэты эсэсовских пехотинцев. Приникнув к земле, она начала стрелять. Рядом застрочил второй автомат — Сашки Василькова. Спустя минуту уже вся траншея огрызалась огнем. Поскольку он велся с высоты, это заставило эсэсовцев залечь.

— Огонь! Огонь! — кричал Иванцов. — Они у меня головы не поднимут!

— Ты смотри, что делают, прохвосты, — с изумлением заметил Полянкин. — Сами же себя взрывают. Ну и лейб, ядрена вошь, я еще не видел, чтоб они гранатами сами себя подгоняли.

Сквозь клубы дыма было видно, как молодой офицер, поднявшись, бросил за спину своих солдат гранату. Так что они сорвались с места и прямо понеслись на траншею, сметая все на своем пути.

— Огонь! Огонь! Что рты открыли? — кричал Иванцов. — Где Косенко?

Разведчик поднял руку, показывая, что он на месте. Потом размахнулся и швырнул вперед одну за другой две гранаты. Наталья приподнялась, чтобы посмотреть вниз. Длинная автоматная очередь прошла над ней, так что она едва успела пригнуться.

— Жива? Не задело? — Васильков взял ее за руку.

— Жива. Не трогай, — она выдернула руку.

— Ой-ой-ой, — он усмехнулся и снова застрочил из автомата.

— Ложись! — раздался громогласный крик Иванцова.

Несколько мин с воем обрушились на ротный наблюдательный пункт.

— Идут! Огонь! — командовал Иванцов.

Прямо на траншею бежало с полсотни эсэсовцев. За ними тремя черными громадами показались танки.

— Мать честная, — ахнул Харламыч, — здоровые-то какие. Это же просто дом, а не танк.

— Королевский тигр, — хмуро ответил ему Иванцов. — Будем знакомы, как говорится.

Позади окопа отрывисто захлопала пушка.

— Не возьмет, не тот калибр, — кисло заметил Иванцов. — Тут самоходку надо, стошку, а их у нас — раз-два и обчелся. Их все на Берлинское направление отправили, там королевских тигров ждут. А они у нас нарисовались.

Действительно, снаряды чертили по броне танка огненные зигзаги, не причиняя ему никакого ущерба. Королевский тигр приблизился к окопу, и вдруг что-то шваркнуло о его броню, и над танком взметнулся клуб пламени.

— Смотри, смотри, молодцы пушкари, — Васильков тряс руку Натальи и даже не замечал этого, — в самую точку попали, в топливный бак. А то всем бы нам крышка.

— Гляди, сворачивают, — объявил Харламыч.

Уже смеркалось. Густо шел снег. Пламя над танком озаряло трупы немецких пехотинцев перед окопом. Два оставшихся тигра развернулись и обошли окоп, стреляя из пушек и пулеметов. Одинокая пушка смолкла.

— Раздавили, — Васильков произнес со стоном, прислонившись к стенке окопа.

— Хватит ныть! — оборвал его Иванцов. — Пехота противника по фронту. К бою! Как стемнеет, будем уходить, а пока держаться. Огонь!

Снова застучали автоматы и винтовки. Косенко, а за ним Васильков бросили еще четыре гранаты. Темнота сгущалась. Рассмотреть что-то было уже трудно. Впереди послышались стоны.