— Давай, Миша, давай! — крикнул Иванцов. — Выходи с пленным, постарайся доставить его живым. Поддержим. Огоньком поддержим.

Иванцов опустил трубку.

— Передай: всем к бою, — приказал Харламычу. — Прикрыть разведчиков. Так, ясно, — он почесал затылок. — «Весеннее пробуждение» у них, значит, настало. Поглядим, поглядим.

— Я доложу в штаб, — Аксенов побежал по проходу.

Наталья повернула голову и увидела вжавшуюся в угол траншеи Раису. Обняв колени, она тихо плакала. Наталья подошла к ней, села рядом, обняв за плечи.

— Он живой, не ранен даже. Ну и что, что окружены? Прорвутся, я уверена. Выйдет, выйдет. Он молодец, твой Михаил, — она гладила санинструкторшу по спутанным волосам. — Такие сведения добыл, что теперь точно орден получит.

Рая повернулась, обняла Наталью, уткнулась лицом ей в плечо.

— Раньше времени плакать не надо. Раньше времени плакать — плохо это, — негромко говорила ей Наталья. — Представь, Миша придет, а ты зареванная. Успокойся и иди, умойся. Будем ждать.

Старший сержант Косенко и двое оставшихся в живых разведчиков перешли линию фронта примерно через час под ожесточенным огнем с обеих сторон. Косенко был дважды ранен, но шел сам, с собой они тащили пленного и еще одного тяжелораненого товарища.

— Миша!

— Не меня! Костика, Костика давай! — Косенко оттолкнул Райку, которая сходу бросилась к нему. — Не видишь, он ранен. Меня-то царапнуло. Я и сам перевяжусь. А он крови много потерял.

— Да, да, я сейчас, я сейчас, — смеясь и обливаясь слезами, Раиса принялась снимать с раненого остатки обмундирования. — Света, Света, сюда, — крикнула вторую санинструкторшу.

— Косенко, золотой мой! — Иванцов, выбежав из траншеи, обнял сержанта. — Ну, выручил, выручил. Пленный где?

— Да вот, — Косенко одной рукой встряхнул связанного немца. Рот у него был заткнут кляпом, глаза испуганно моргали.

— Ну, давай его на допрос. Сергей Николаевич, Наталья, — он обернулся к Голицыной, — пошли ко мне в блиндаж.

— Миша, Миша, на, — Раиса сунула Косенко бинты и вату.

— Отвяжись, — он оттолкнул ее.

— Давай, я возьму, — Наталья взяла у испуганной санинструкторши все принадлежности для перевязки. — Не обижайся, сейчас ситуация такая, мужикам не до нас. Как там минутка будет, я его перевяжу.

— Спасибо, — всхлипнула та.

— Я же говорила, жив будет, — Наталья радостно обняла ее и побежала по проходу вслед за офицерами.

9

Розовые блики восходящего солнца скользнули по покрытому настом, осевшему снегу. Голубоватая ледышка скрипнула под подошвой сапога. Маренн обошла боевую машину, повернулась и, поскользнувшись, проехалась, чуть не упав на снег.

— Осторожно, — Йохан подхватил ее под локоть, — на спине нельзя даже лежать, не то, что падать.

— Я случайно, — она отбросила с лица длинные, распущенные волосы. Потом, собрав их вместе, завязала узлом на затылке.

— Сейчас Георг тебя отвезет к Виланду, — он притянул ее к себе, она положила руки ему на плечи, под самые погоны. Его светлые глаза были совсем близко, он смотрел на нее с нежностью и глубоко скрытой грустью. Сердце сжалось. Она прислонилась лбом к его плечу.

— Я понимаю, я все понимаю, — произнесла тихо. — Командир должен быть впереди, должен вести бой, подавать пример остальным, но я прошу, если это возможно… Не нужно…

Он поднял ее голову.

— Это трудно. Но я постараюсь. Ради тебя, — сказал, глядя в глаза. — Поезжай.

— Я знаю, что значит потерять в бою того, кого любишь, — ее голос дрогнул. — Я потеряла Штефана.

— Не думай об этом. Мы справимся.

Наклонившись, он поцеловал ее в губы.

— Йохан, получен приказ занять исходные позиции, — сверху, с БТРа послышался голос Шлетта. — Я к орудиям.

— Все, иди, иди, больше нет времени, — он отстранил ее. — Борман, отвезите! — приказал офицеру.

— Идемте, фрау Ким, — тот подошел к ней.

Не оборачиваясь, Пайпер поднялся на машину и уже смотрел на карту, разговаривая по рации. Она повернулась и пошла вслед за Борманом.

— Фрау, — Георг протянул руку, помогая ей подняться на борт. — Здесь оставаться нельзя. Через час здесь все будет простреливаться большевиками.

— Да, да, конечно, — она кивнула, вздохнув, — мне надо быть в госпитале. Обязательно.

— Поехали.

Заработал мотор, БТР сдвинулся с места. Маренн еще раз посмотрела назад, хоть и говорила себе: хватит, хватит вертеть головой, тоже еще девчонка. Пайпер склонился над картой, к нему один за другим подбегали офицеры, получая приказания перед атакой. Казалось, он совершенно забыл о ней. Но нет, он помнил. Конечно, помнил. Когда БТР развернулся, он поднял голову и посмотрел на нее. Долгий, нежный, пронизывающий взгляд, как признание в любви перед тем, как в очередной раз, может быть, в последний, взглянуть в лицо смерти.

Она положила дымящуюся сигарету в пепельницу, посмотрела на уже увядающие розы в вазе. Дверь открылась, вошел Виланд.

— Что там, Мартин, — спросила, внимательно глядя на него, — кого привезли? Откуда?

— С берега Балатона. Уже была перестрелка с русскими, — ответил тот озабоченно.

— Перестрелка? — она удивилась. — Но до начала атаки еще целый час.

— Эти большевики в любую дырку пролезут, — ответил доктор с досадой. — Прошла одна их разведгруппа, завязался бой.

— Сколько раненых? — она затушила сигарету, встала. — Тяжелые?

— Семь человек. Все более или менее, один, — доктор сдернул очки и начал тереть их по привычке. — Один…

— Что, Мартин? — она насторожилась.

— Я думаю, это летальный исход, фрау Ким. Ранение в голову, проникающее. Шансов нет. Офицер.

— Пойдемте. Ханс, — Маренн позвала санитара. — Обработать руки и маску, быстро.

Через минуту она уже склонилась над раненым.

— Штурмбаннфюрер Виш из 1-ого панцергренадерского полка. Положение безнадежное, — негромко сказал за ее спиной Виланд. — Пуля застряла внутри, вытащить ее в наших условиях мы не сможем. По идее он вообще уже должен быть мертв.

— Но он не мертв, — ответила Маренн. — Большая потеря крови, он без сознания, но мозг работает и сердце тоже, — она взяла руку раненого, прислушиваясь к пульсу, посмотрела зрачки. — Так что мы не имеем права опускать руки, Мартин.

— Это по вашей части, — Виланд пожал плечами. — Вам виднее. Мы стабилизировали позвоночник, блокировали кровотечение…

— Да, много поврежденных сосудов, разрывы существенные, но основные сосуды целы, — она внимательно осматривала рану. — Задеты области шеи и позвоночника. Пуля, видимо, отскочила рикошетом от внутренней поверхности и осталась внутри, выходного отверстия нет. Ликворея довольно стойкая, скорее всего, из желудочковой области. Но это говорит о том, что отек мозга еще не наступил. Ствол также не задет, это обнадеживает. Будем делать разрез дыхательного горла и вводить трубку, чтобы обеспечить дыхание, — она быстро взглянула на Виланда. — Ханс, приготовьте инструменты. Чтобы предотвратить инфекцию, введите противостолбнячную сыворотку и немедленно сульфонамид. Пенициллина у нас мало, но это не тот случай, когда надо экономить, будем колоть и его.

— Вы что, собираетесь извлекать пулю? — Виланд с сомнением посмотрел на нее.

— Да, — она кивнула совершенно спокойно. — Я сделаю это. И вы мне поможете. Затем мы отправим его в Шарите.

— Фрау, пульса нет! — взволнованно произнес второй санитар, державший запястье раненого. — Остановка сердца!

— Вот видите! — воскликнул Виланд.

Маренн прижала ухо к сердцу раненого.

— Герберт, быстро, — приказала санитару, — высвободить язык и один миллилитр цититона, быстро! Шевелитесь! Мартин, смотрите зрачки! Искусственное дыхание через каждые четыре толчка! Ханс, пульс!

Встав слева от раненого, она положила ладони на нижнюю часть грудины, одну на другую, начала делать резкие, толчкообразные движения, надавливая и распрямляя руки после каждого надавливания, чтобы полости сердца могли наполниться кровью. Подождав тридцать секунд, надавливала снова.