— Сколько времени?

— Не знаю.

Чем меньше она злилась, тем страшнее становилось Тому.

— Клэр, пожалуйста, не делай этого.

— Я должна.

— Нет, не должна.

Он взял ее за руку, но она отвернулась.

— Не надо. Я уже все решила, — спокойно произнесла Клэр.

— Мы могли бы…

— Пожалуйста, не начинай сначала, Том. Потрясенный всем услышанным, он отвернулся к окну и к семейным фотографиям на подоконнике. На фоне темноты снаружи его отражение казалось силуэтом без лица. Лампы дневного света окружали этот силуэт сиянием. Он видел и отражение Клэр. Она стояла напротив его стола, высоко подняв голову, и смотрела в спину мужа. Вся ее поза выражала решимость. Том вздохнул и потерянно спросил:

— А как же дети?

— Они останутся с тем из нас, кто будет жить в доме.

— Ты не хочешь попытаться все обсудить, даже для их блага?

— Не сейчас.

— Это их убьет. Особенно Челси.

— Я знаю. Это тяжелее всего.

Том чувствовал себя так, словно ему поставили капельницу с какой-то огненной жидкостью и теперь она заполняла все его вены, начиная от сердца. Он умоляюще произнес:

— Тогда попытайся, Клэр, ради детей.

Если бы она продолжала злиться, он мог бы надеяться на то, что есть смысл продолжать спор, но она говорила с ним так спокойно, как с ребенком, которого укладывала спать.

— Я не могу, Том. Ради себя.

— Клэр! — Он сделал два шага по направлению к ней, но она слегка отшатнулась, словно предупреждая его не прикасаться к ней. — Господи, — потерянно прошептал он, и тяжело опустившись в кресло, закрыл лицо рукой.

Прошла минута. Две. Клэр стояла, не двигаясь, ожидая, а идея развода как будто нависала над ними, ширясь и захватывая все большее пространство. Том опустил руку и посмотрел не жену.

— Клэр, я люблю тебя, — вложив в эти слова все, сказал он. — Пожалуйста, не делай этого.

— Я не могу иначе, Том. Я знаю, ты мне не поверишь, но не только ты испуган. Я сама боюсь. — Она прижала руки к груди. — Я всегда была из тех женщин, что любят очень сильно, и всегда в глубине души боялась, что не смогу жить без тебя. Я всегда думала: «Он женился на мне, потому что был вынужден», и все эти сомнения разъедали мою душу и заставляли считать, что я любила тебя больше, чем ты меня. А потом всплыла вся эта история и та… та испуганная женщина внутри меня победила. Я и не знала, что она там есть, но потом она заявила о себе, а я думала: «Откуда она? Ведь это все не я говорю, и не я так поступаю?» Но сейчас мне приходится быть такой. Мне приходится отдаляться от тебя, иначе мне очень больно. Ты можешь понять это, Том?

Он попытался ответить, но перехватило горло.

— Н… нет, — наконец выговорил он надтреснутым голосом.

Клэр продолжала так же спокойно, без слез:

— Как ты можешь это понять, когда я сама не понимаю?

Она подошла, глядя на фотографии — их семья, такая счастливая и беззаботная. Клэр прикасалась к рамкам так, словно гладила по головкам их детей, когда они были еще совсем маленькими.

— Прости меня, Клэр. Сколько раз мне надо повторять это?

— Не надо повторять.

— Тогда почему ты не дашь нам еще хотя бы один шанс?

— Не знаю, Том. Мне больше нечего сказать.

Наступила тишина, прерываемая только музыкой, доносящейся из зала, где танцевали их дети. Он вздохнул и вытер глаза. Потом она взяла одну из фотографий и некоторое время внимательно рассматривала ее, прежде чем поставить на место, осторожно, будто вор, знающий, что в соседней комнате спят хозяева. Наконец Клэр повернулась и сказала:

— Пусть мне придется уйти. Ты можешь остаться в доме, если хочешь.

Том подумал, правда ли это, что человек может умереть от разбитого сердца.

— Я не могу так поступить. Не могу заставить тебя уйти.

— Раз я настаиваю на разъезде, то я и должна уйти.

— Детям и без этого будет плохо.

— Значит, ты хочешь, чтобы я осталась, а сам уйдешь?

— Я хочу, чтобы мы оба остались, Клэр, разве это непонятно?

Он почувствовал, что сейчас расплачется в голос. Она подошла к двери и спокойно произнесла:

— Я уезжаю.

Том подскочил, обежав вокруг стола, схватил жену за руку.

— Клэр… — Еще никогда в жизни он не был так напуган. — Господи… — Она даже не вырывалась, этого не требовалось, ведь их отдаление произошло много дней назад. — Куда ты пойдешь?

Она пожала плечами, отсутствующе глядя на ковер. Потом взглянула на него и спросила:

— А ты бы куда пошел?

— Наверное, к отцу. Она опустила голову.

— Ну что ж…

Так все и было решено: эти три слова и ее опущенная голова, и Тому ничего больше не оставалось. Они ушли с вечеринки вместе, оставив детей праздновать и радоваться своей молодости и победе в шумном, кипящем жизнью зале. Теперь, когда все разрешилось, Клэр не возражала против того, чтобы вместе с мужем дойти до парковки, освещенной синим светом, и сидеть с ним рядом в автомобиле, быстро преодолевшем пару миль до дома, и ждать, пока Том откроет дверь и пропустит ее впереди себя.

Они остановились в темноте, окруженные знакомыми предметами, которые приобретались годами — мебелью, лампами, картинами, всем тем, что они покупали вместе в те времена, когда будущее казалось им таким определенным.

— Когда ты уедешь? — спросила Клэр.

— Завтра.

— Тогда сегодня я буду спать на диване.

— Нет, Клэр… — Он схватил ее за руку. — Нет, пожалуйста.

— Не надо, Том.

Она мягко высвободилась и пошла по коридору. Он поднял лицо, словно обращаясь к Богу, и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, сдерживая рыдания. Быстрее, медленнее, быстрее, медленнее, пока ему не удалось взять себя в руки. Потом он направился в спальню и остановился в дверях. Клэр была уже в ночной рубашке, и, увидя его, устало замерла, словно ожидая, что сейчас он начнет к ней приставать. Вместо этого он проговорил:

— Можешь оставаться здесь. Я буду спать на диване. Когда в час ночи Челси вернулась домой, она обнаружила отца на веранде, сидящим в кресле-качалке. Холодная ночь окружала его, и он смотрел в темноту ничего не видящим взглядом.

— Папа, ты в порядке? — спросила Челси, на несколько дюймов открывая дверь.

Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил: