Но проклятый дар убивал любую ложь.

  Он безошибочно видел за любезными словами и сладострастными вздохами - скуку, лень и отвращение. 'Когда же ты, мерзавец, кончишь и уберёшься?' - читал он мысли проститутки, только что выказывавшей истинную страсть и желание вечно покоиться в его объятиях. Он возненавидел женщин, и вскоре единственным возбуждающим средством для него остался бич, дававший возможность расплатиться за мерзость прочитанных мыслей, да и, кроме того, уж что-что, но крики боли были неподдельны!

  Теперь он отдавал предпочтение немногим самым извращённым и низменным прихотям, коим, несмотря на субтильность, предавался с завидной регулярностью. Жалобы девочек мадам Бове на его жестокость и болезненные склонности взбесили его, но Хамал не хотел, чтобы в Меровинге, где ему предстояло пробыть годы, стало известно о его пристрастиях. Кроме того, холодный трезвый ум советовал утихомирить свои аппетиты на время учёбы, а истощённый организм просто жаждал покоя.

  Хамал понял, что необходимо остановиться.

  А оглядевшись вокруг себя по прибытии в Меровинг, Гиллель сделал это без малейших усилий, но причиной было совсем не трезвое понимание ситуации, касавшейся его здоровья. Все объяснялось куда проще. Он был до смерти перепуган. И не столько антисемитскими выходками того же Мормо, сколько его тайными мыслями. И если его выводили из себя унижающие его достоинство намеки Нергала, то мысли последнего просто леденили. Это безумие какое-то... Мысли Августа выдавали вампира, размышления Фенрица были и того хуже. Легенды о вервольфах и графе Дракуле Гиллель слышал, но думал, что это - легенды. Никогда не отличавшийся храбростью, умный Хамал был поначалу просто в ужасе. Впрочем, постепенно, продолжая наблюдения, он несколько успокоился. Август отнюдь не собирался утолять здесь, в замке, свой противоестественный аппетит. Фенриц тоже не горел желанием перегрызть глотки своих сокурсников, оба они, как и он сам, понял Хамал, вовсе не расположены были демонстрировать в Меровинге свои жуткие склонности. Для реализации своих пристрастий они имели другие возможности, и это Гиллель тоже вскоре понял.

  Виллигут, чьи мысли Хамал прочёл сразу по приезде в замок, казался ему просто выродком, при всей развращённости содомия никогда не привлекала Гиллеля, и мысли Генриха, даже случайно прочитанные, вызывали тошноту - до спазмов в желудке. Уродство Хеллы не завораживало его, как Невера, а просто отталкивало. Он даже отворачивался, встречая её.

   'Кого тут собрали, чёрт возьми?'

  Новый приступ ужаса вызвала Лили. Мысли её Хамал до конца не понял, но, уразумев, что происходит с теми, кто имел несчастье угодить в её постель, Гиллель обезопасил себя двойным запором. И тут случайно обнаружил, что другой особе - мисс Патолс - ни двери, ни стены помехой не были. Она проходила сквозь них как в отверстие алькова. Правда, мысли этой красотки, в отличие от Лили, не содержали ничего, кроме желания поживиться, и всё же... Хамал предусмотрительно приказал поставить двойные замки на свои шкафы, сундуки и саквояжи, самые ценные вещи отправил домой.

  Теперь он ходил по аудиториям и залам Меровинга, глядя в пол и бормоча про себя как заклинание, стихи Гейне, которого обожал. Потом начал искать спасения в отстранённых и сумеречных текстах Каббалы, варьируя Сефиры и ища сокровенный смысл Изначальных букв. Чужие мысли вызывали теперь только отвращение. Беседой он удостаивал лишь Эммануэля Ригеля и иногда - Сирраха Риммона и Мориса де Невера, переставал даже дышать, сталкиваясь с Фенрицем Нергалом и Августом Мормо, всё так же избегал Лили фон Нирах и мисс Хеллу Митгарт и, как от зачумлённого, шарахался от Генриха Виллигута....

  -...Ну, что скажете, Рафаил? Как вам наши питомцы? Не знаю, как вы, а я так даже в восторге. Живые, непоседливые, очаровательные, непосредственные... просто милашки. Вы не согласны? - Эфраим Вил склонился к собеседнику.

   Они были одни в деканате. Рафаэль Вальяно сидел, утонув в большом кресле с чуть истертой клетчатой обивкой, и молчал.

  - Мне кажется, однако, что при всем их очаровании, им пора и зубки показать ... - задумчиво продолжил куратор, - они способны на многое и пока, надо заметить, были весьма сдержаны. В сентябре они несколько разочаровали меня ... скромностью и целомудрием. Пора бы уж проявить себя ... в полноте.

  -Не волнуйтесь, Эфронимус, они себя проявят, - насмешливо успокоил его Вальяно. - Завтра полнолуние...

  - А... вы тоже заметили? Да-да... Завтра полнолуние.

   Часть 2. Октябрьское полнолуние. Луна в Овне.

  Глава 6. Черная месса.

  'Люди, встречаемые на улице, втайне предаются обрядам Черной Магии,

  ищут связи с силами Тьмы, дабы удовлетворить свои амбиции,

  дабы творить - единым словом - Зло'.

  Ж.К. Гюисманс, предисловие к Ж. Буа, 'Сатанизм и магия'

  На следующий день, двадцать шестого октября, покинув аудиторию профессора Ланери, которого Морис де Невер буквально потряс глубочайшими знаниями о войне Алой и Белой Роз, студенты разбрелись по коридорам. Как тени промелькнули и исчезли куда-то Симона и Эстель. За ними, ускоряя шаги, двинулся Риммон. Хелла Митгарт, схватив за руку брата, поволокла его в Южный портал. Лили фон Нирах и Мормо уединились в апартаментах Августа с видом заговорщиков.

  Невер ещё раз любезно поблагодарил Хамала за столь оправдавшееся вчерашнее предупреждение и предложил Эммануэлю и Хамалу разделить с ним трапезу, а затем скоротать остаток дня в читальне. Гиллель поблагодарил, но уклонился от предложения. Он удалился к себе, провожаемый пристальным взглядом Невера.

  Величаво ступая по лестничным пролётам, мимо тихо прошла мисс Эрна Патолс, выделявшаяся царственной осанкой и удивительной молчаливостью. Её сокурсники предположили было, что молчит она по той простой причине, что ей нечего сказать. Мормо тогда же тихо прошептал на ухо Митгарту, что для того чтобы быть дурой, бабе вовсе необязательно быть блондинкой. Однако Хамал как-то, кого-то цитируя, заметил, что само молчание, хоть и не доказывает наличия ума, всё же свидетельствует об отсутствии глупости. Этим он, помнится, разозлил красотку Эстель и удивил Мориса де Невера.

  Вскоре рекреация опустела.

  Последним из аудитории вышел Генрих Виллигут. Он был огорчен и растерян. Митгарт вот уже неделю не показывался, лишь сухо кивая в коридорах при встречах, которых явно не искал. Непонятная дружба между Невером и Ригелем просто убивала его. Тут из-за колонны, как привидение, заставив Виллигута вздрогнуть, появился Фенриц Нергал. Они несколько минут о чём-то тихо говорили по-немецки, Нергал сдержанно жестикулировал, что-то втолковывая, Генрих вяло кивал. Наконец оба исчезли на лестничном пролете.

  Над Меровингом медленно сгущалась ночь, освещаемая полной луной, словно огромным фонарём.

  Спускаясь по мраморной лестнице из библиотеки, Эммануэль и Морис вышли в полутёмный коридор, переходящий в анфиладу Мрачных залов. Ледяные сквозняки, струившиеся из щелей готических окон, грозили загасить хлипкое пламя свечи, и Ригель то и дело прикрывал огонёк ладонью. Странные ночные шорохи, хлопанье крыльев последних нетопырей и завывание ветра торопили их оказаться поближе к камину. Они невольно ускорили шаги, но тут внезапный порыв сквозняка задул свечу, и оба очутились в кромешной темноте.

  Когда их глаза привыкли к мраку, в лунном сиянии проступили капители колонн и поручни мраморных перил Зала Тайн, вдруг где-то глухо звякнули литавры и раздались невнятные голоса, что-то певшие хором. Из-под крохотной двери в левом коридорном спуске, который они не замечали раньше, пробилась полоска тусклого света. Осторожно спустившись по ветхим сбитым ступеням, они приблизились к дверному проёму.

  Морис протянул дверь на себя, но щеколда была опущена. Он достал нож. Лезвие, пройдя в щель между ручками, приподняло задвижку. Дверь открылась. Проскользнув внутрь, они оказались на лестничном пролёте, плавно спускавшемся по стене и оканчивавшемся где-то внизу, во тьме. Освещён оплывшими толстыми чёрными свечами был только центр комнаты, где на зиккуратообразном возвышении стоял большой тёмный гроб, напоминавший саркофаг. Он, казалось, упирался в колени огромной уродливой статуи козлобородого человека с расходящимися по обе стороны головы массивными, чуть изогнутыми рогами. Внизу, у подножия гробового постамента, сновали люди в черных мантиях. Где-то снова звякнули литавры. Что-то, брошенное в жаровню, стало издавать тягучий, приторный, немного тошнотворный запах. Собравшиеся взялись за руки и начали хором скандировать какие-то странные стихи, речитативом повторяя строки рефрена. Ригель, смотревший вниз через прорезь лестничного пролёта, не понимал ни слова, его начало мутить. Он уже хотел сказать Неверу, что хотел бы уйти, но остановился на полуслове, заметив его зачарованный взгляд, пожиравший глазами собрание внизу.