Написать ее, однако, оказалось труднее, чем думалось донне Крочиато. Гнусный поступок брата стоил в глазах Чечилии мерзости и преступления братьев Лучии, но ей не хотелось перечеркивать их близость. Дурные поступки людей, забывших Бога, нельзя усугублять своей греховностью. Она написала Лучии несколько строк, спрашивала, в чём она нуждается.
Но Лучия не ответила.
После горестного для обитателей замка праздника Вознесения Богородицы мессир Северино Ормани, спасший графа Феличиано и почти в одиночку расправившийся с заговорщиками, стал кумиром толпы, о нём с уважением говорили мужчины, а женщины при виде его смущённо потупляли глаза и игриво улыбались. Даже служанки восторженно превозносили его доблесть, смирение, веру, называли идеальным рыцарем. Самого Северино Ормани произошедшее заставило усилить охрану, ввести новые правила набора конников и снова и снова горько каяться в совершенной глупости - что стоило ему надеть на малыша кольчугу? Гибель же Пьетро и правота Энрико ничуть не радовали его: он понимал, что нелюбим Бьянкой Крочиато, и предательство и смерть Сордиано тут ничего не меняли. Женские кокетливые взгляды смущали его, восторги толпы оставляли равнодушным, он всё чаще помышлял о монашестве, хоть этими мыслями делился только с Раймондо.
Епископ не разубеждал его, но и не уговаривал, лишь говорил, что Феличиано Чентурионе сейчас необходима его помощь, мужской же монастырь в двух милях от Сан-Лоренцо и никуда не денется и через год. Северино вздыхал и кивал головой. Вечерами, словно заклинание бормотал горестные слова молитвы Давидовой: 'Приклони, Господи, ухо Твое и услышь меня, ибо я беден и нищ. Сохрани душу мою, ибо я благоговею пред Тобою; спаси, Боже мой, раба Твоего, уповающего на Тебя. Помилуй меня, Господи, ибо к Тебе взываю каждый день. Возвесели душу раба Твоего, ибо Ты, Господи, благ и милосерд и многомилостив ко всем, призывающим Тебя. Услышь, Господи, молитву мою и внемли гласу моления моего...'
...В тот день Северино поехал с Энрико подготовить для графа завтрашнюю охоту и решить, пойти ли на болотного кабана, оленя, фазана или дроздов. По дороге главный ловчий безучастно заметил, что сороки беспокойно кричат, летая над одним местом, значит, там лось, а когда по шуму крыльев опознал филина, и уверенно обронил, что его мельтешащий полёт означает, кабаны где-то рядом...
-Почему? - спросил Энрико.
-Когда кабаны идут, они пугают грызунов, а филин охотится на всякую мелкую живность, поднимающуюся из-под их копыт. Где филин - там и кабаны неподалеку. Ой, что это? Заяц. - Ормани легко вскинул арбалет, просвистела стрела, и ушастый, подпрыгнув, упал за пригорок. - Возьми, приготовишь.
- Отлично, - согласился Энрико. - Приходи завтра к нам с Чечилией на зайчатину.
Северино Ормани равнодушно кивнул, и в его безразличии Энрико снова померещился немой упрек. Он счастлив, любит и любим, а его лучший друг... Домой массарий вернулся в состоянии разъяренного облавой голодного волка, и зло наорал на сестрицу, придравшись к тому, что та отказалась выйти на трапезу, где была Делия. Бьянка убежала в слезах.
Слуга помог Энрико стащить охотничьи сапоги, он торопливо сбегал к заводи, а когда вернулся, в гостином зале появилась донна Чечилия. Чуть наморщив розовый носик, она оглядела трофей мужа и с любопытством спросила:
-Чего ты кричал на сестру, Энрико?
-Ты пришла, моя кисочка, чтобы поинтересоваться моими склоками с Бьянкой? - с нежной улыбкой проговорил Котяра.
-Нет, я хотела напомнить тебе старую поговорку о том, что разумный хозяин загодя, летом, готовит сани. Эту зиму я хотела бы встретить в новой шубке. Но только не из такого меха, - она презрительно покосилась на убитого зайца.
Энрико окинул супругу насмешливым взглядом.
-Для этого моей кисочке вовсе ни к чему вникать в мои препирательства с сестрицей, а просто нужно сесть в некое седло и кое-куда съездить, бодро проскакав несколько верст...
-И куда же?
-Куда сесть? На мою жердину, кисочка, и проскакать на ней до моего полного удовольствия...
Чечилия не сочла этот труд обременительным, повалила супруга на постель и задернула полог...
-...Теперь ты съездишь к скорняку за шубой? - лениво спросила она, змеёй протянувшись рядом с ним.
Отдохнув от бешеной скачки, Энрико усмехнулся.
-Я перехитрил тебя, киска. Я давно съездил к Дженуарио.
Чечилия потянулась и сладко зевнула. Потом лениво кивнула.
-Я знаю, ты привёз шубу во вторник, и заложил её в лаковый сундук в гостиной, под зимнее пуховое одеяло.
Челюсть супруга отвалилась. Он и вправду уже привёз шубу, но ...
-Откуда ты знаешь?
-Луиджи Борго проболтался. Ты седлал Черныша, потом приехал с песцовой шубой...
-Зачем же ты скакала по мне?
-Потому что хорошо держусь в седле, мой котик. Но думать, что ты можешь перехитрить меня - удивительная глупость с твоей стороны.
Энрико несколько минут молчал, потом навалился на супругу сзади и притянул к себе.
-Ты понимаешь, что ты наделала сейчас, кошечка моя? Ты ущемила мое мужское достоинство.
-И ты за это не подаришь мне шубу?
-Шубу подарю, но до того я намерен подвергнуть тебя наказанию, как провинившегося школяра...- Он погладил ее округлые ягодицы, - я намерен задать тебе трёпку, заставив снова отведать моей жердины. Ты не должна обижаться, деточка, это мера просто вразумляющая, ибо, если я не накажу тебя, порок будет разрастаться...
-Я буду кричать, - предупредила супруга, но это не остановило, а лишь раззадорило строгого педагога, и хоть Чечилия и вправду стонала и царапала подушку, он методично довел наказание до конца, после чего рухнул рядом. Экзекуция оказалась сладостным, но выматывающим занятием для преподавателя, но для наказуемой она была столь усладительна, что педагогический итог противоречил её назначению, провоцируя Чечилию и дальше пощипывать самолюбие супруга.
-Так чего ты не поделил с сестрицей? - поинтересовалась Чечилия, после того, как супруг счёл свое мужское достоинство восстановленным.
Тут Энрико поднялся и сел на кровати.
-Слушай, кошечка моя, ты вот говоришь, что ты умна. Признаю. - Он усадил её рядом и обнял. - И ты дала мне клятву верности, а это значит, твой долг - всецело разделять мои интересы. Согласна?
-Пока твои интересы не коснулись какой-нибудь потаскушки... да, - кивнула Чечилия, - в противном же случае - я заколдую твою жердину...
Энрико торопливо согнул ноги в коленях и прикрылся, как щитом, одеялом.
-Не надо, киска, моя жердина - твоя собственность, а рачительные хозяйки не портят свои вещи. Но я признаю тебя самой умной из женщин, если ты сможешь мне помочь. Слушай же. - Он поцеловал супругу в розовый носик, - мои интересы касаются человека, которому ты косвенно обязана тем, что можешь по ночам... а иногда и днями...- он нежно погладил завиток волос за ушком супруги, - ласкать своего любимого котика. Но здесь есть тонкость. Этот человек ... дурак. Но он четырежды спасал мне жизнь.
-Уж не поэтому ли он дурак? - иронично спросила супруга.
-Нет. Северино - дурак, потому что влюбился в мою дуру-сестрицу. Сестрица моя - дура потому, что не сумела разглядеть в моем друге, что, несмотря на дурость, он умен, благороден и хорош собой. Но я хочу моему дружку счастья. Дурость моего дружка - в девичьей робости. Раз отвергнутый - он не подойдёт вторично, а глупость сестрицы - в ослином упрямстве и дурной гордыне. Что делать?
-Ты хочешь, чтобы они поженились?
-Вообще-то я с удовольствием отправил бы свою сестрицу чёрту в зубы...- по лицу Котяры пробежала чёрная тень, - как вспомню... Как ты думаешь, у неё с этим подонком что-то было?
Чечилия покачала головой.
- Едва ли. Но будет ли она счастлива с Ормани? Или тебя это совсем не волнует?
-Хотел бы я сказать, что мне плевать на это... Но... Это дочь моего отца и моей матери. Удивительно... - Котяра придал физиономии выражение глубокой философичности, - как из одной и той же материнской утробы, и от одного и того же семени на свет могли появиться столь умный и обаятельный котик, как твой муж, и такая дурища, как моя сестрица? Не постигаю, ей-богу. Надеюсь, моя кисочка, что все наши детишки будут столь же умны, как я, и столь же красивы, как ты...