-А... что ... брат твой так убивается? - осторожно спросила Делия, - он ...словно не верит, что Челестино будет спасён.

  Чечилия вздохнула.

  -Не знаю, он словно себя потерял.

  Глава 18.

  ...Лучия Реканелли остановившимся взглядом озирала грубую стальную решетку, за которой плыли курчавые белоснежные облака. Она сидела на узкой лавке, поджав под себя ноги, и боялась опустить их на сырые плиты, ибо вчера с ужасом увидела на полу большую серую крысу. Лучия поняла случившееся, хоть и не осмысляла его. Отец и братья, их гость Паоло Корсини хотели захватить власть в городе, это она знала. Озлобленные мужчины, что схватили её, кричали о заговоре Реканелли, а разъяренные горожане, разграбившие их дом, повторяли, что заговорщики уничтожены.

   Мысли странно путались, Лучии было холодно. Она трепещущими руками натягивала полу платья на промерзшие ноги, больше всего сожалея, что в суматохе не захватила с собой шаль. Но неужели её заперли здесь на всю ночь? При мысли, что ей придется спать в этом холодном подземелье, на неё накатывала волна страха, а представив себе, как её, сонную, кусает серая крыса, Лучия заплакала.

  Неожиданно в замке повернулся ключ, и на пороге показалась страшная старуха, окинувшая её взглядом недобрым и озлобленным. Однако, заметив её слезы и оглядев темницу Лучии, поджала губы. Оказалось, что старуха принесла ей поесть, и, развязав узелок, достала кусок сала, свежий хлеб и несколько пирожков с тыквой. Лучия хотела поблагодарить старуху, но язык не слушался, однако, заметив, что та уходит, в ужасе спрыгнула на пол.

  -Постойте! А как же... как я останусь тут ночью?

  Старуха обернулась, снова испугав Лучию недоброжелательным взглядом колдуньи, почесала кончик длинного носа.

  -Об этом бы родне твоей подумать надо было... Завтра похороны. Никому до тебя дела будет... Ладно, ешь пока.

  Через четверть часа старуха вернулась с двумя лоскутными одеялами и помогла Лучии расстелить их на лавке.

  -А как же... здесь крыса!

  -Не съест она тебя, - досадливо обронила старуха и исчезла за дверью. В замке ржаво проскрипел ключ.

  На следующий день старуха принесла ей поесть ближе к полудню, потом исчезла почти до ночи. И так прошло три пустых и сумрачных дня. Но когда на четвертый день в прорезях решетки на окне показался месяц, старуха снова пришла и подтолкнула Лучию, поднявшуюся ей навстречу, к дверям. Лучии почему-то стало страшно: глаза старухи были сплошь чёрными.

  Старуха провела её по темному коридору, крутым ступеням и наконец втолкнула в просвет тяжелой дубовой двери. Лучия испуганно вздрогнула: перед ней стоял высокий рыцарь с мрачными глазами и тёмным лицом, хранящем следы какого-то недуга. Он, обратившись к старухе, назвав её Катариной, попросил увести собаку, и Лучия разглядела у полога постели большого пса. Катарина, встретившись с мужчиной глазами, хотела что-то сказать ему, но, подумав, позвала собаку и исчезла за дверью.

   -Ты, стало быть, Реканелли... - не спрашивая, но утверждая, произнес мужчина. Взгляд его темнел и наливался яростью, - дочь Родерико Реканелли. Ты знаешь, кто я?

  Лучия, испугавшись его взбешенного взгляда, отступила к самой двери и в ужасе покачала головой. И тут же её сотрясла догадка. Она поняла, что перед ней граф Феличиано Чентурионе - в разрезе его глаз мелькнуло сходство с Чечилией.

  -Стало быть, догадалась... - Чентурионе зло усмехнулся.

  Он был взбешен. Эта красотка из проклятого рода стояла перед ним невинная, как овча, сияя румянцем, а его брат, его любовь и надежда, был убит мерзейшей родней этой девки...

  -Мой мальчик, мой Челестино... твой брат убил его...

  Феличиано бездумно подтолкнул девку к пологу кровати и сорвал с неё платье. Лучия сжалась и закричала, но он уже опрокинул её на постель и зажал ей рот рукой, навалившись на неё всей тяжестью. Он овладел ею быстро и зло, и даже не заметил, как на какое-то мгновение её взгляд померк. В голове Лучии пронеслись слова Чечилии про копье, крик замер в горле, потом все погасло. Очнулась она глубокой ночью, с испугом вспоминая произошедшее. Чентурионе в комнате не было. Не было вообще никого, везде была страшная глухая ночь, камин погас, в нём тлели серо-коричневые головешки и чёрные угли. Иногда в прогалинах сгоревших поленьев вспыхивало и тут же угасало пламя. Лучия с трудом поднялась и села у камина, глядя на серебрящуюся кромку золы. Граф Чентурионе обесчестил ее и надругался над ней. Это она поняла. Он отомстил ей за гибель брата? Лучия закусила губу. Но разве она виновата? За что он так? Разве она могла бы помешать братьям и отцу? Что с ней теперь будет? Лучия старалась не думать о только что пережитом, неосмысленно понимая, что это убьет её. Просто сидеть и смотреть на тлеющие головешки - вот в чем было теперь её спасение.

  Она подула на угли, и они вспыхнули.

  На рассвете пришла Катарина, снова окинула ее мрачным взглядом и, казалось, без слов поняла, что произошло. Старуха повела её по лестницам и коридорам, и Лучия подумала, что ее снова ведут в тюрьму с крысами. Но ей было все равно. Всё теперь было всё равно. Но пришли они в маленькую комнату, обставленную очень бедно. Катарина обронила, что в бочке в углу есть горячая вода и ей, Лучии, велено здесь оставаться. Лучия кивнула. Ей было все равно. Катарина вышла, снова бросив на неё темный взгляд.

  В замке повернулся ключ, и шаги старухи стихли.

  Лучия медленно подошла к окну. Нет, она не собиралась бежать, отчаяние ее было неосмысленным, оно, как необоримый яд, уже вошло в нее и сейчас тихо струилось по венам. Она хотела умереть. Резко распахнула тяжёлые шторы.

  Увы. На окнах были чугунные решётки.

  Теперь Лучия разрыдалась - отчаянно и горько, и не могла остановить поток слез до тех пор, пока не почувствовала, что пол кружится под ногами и её бьет озноб. С усилием поднялась и поплелась к бочке. Глядя на разорванное и окровавленное платье, вновь зашлась слезами, и, пока согревалась в воде, плакала. Наконец, вылезла и, дрожа, замерла на плитах пола. В спальне стоял сундук, замка на нём не было. Лучия подумала, что там может быть платье, и не обманулась: поверх белья и одеяла лежала холщовая симара.

  Часы медленно текли, час за часом, за окном просияло солнце, Катарина принесла ей поесть и положила на стол Псалтырь, и Лучия пробормотала слова благодарности. Потом, после ухода старухи, веки Лучии смежились, и она погрузилась в тяжелый сон, проснулась ближе к вечеру от колокольного звона. Все последующие дни в замке ничем не отличались от этого, она сидела под замком, молилась, иногда сквозь прутья решетки оглядывала прилегающие к замку скалы и сине-зеленые воды в речной излучине. Старуха приносила ей поесть и, не говоря ни слова, исчезала.

  Спустя неделю незадолго до полуночи в коридоре раздались тяжелые шаги, и в замке повернулся ключ. На пороге снова стоял граф Чентурионе. Лучия хотела закричать, но не смогла: крик просто замер в горле. Чентурионе молча снял с себя плащ и, глядя на неё с едва скрываемым отвращением, велел ей лечь в постель. Лучия замерла, он повторил сказанное. Лучия и хотела бы послушаться его, но всё тело одеревенело. Ему же в её немой обездвиженности померещился вызов, и глаза его полыхнули огнём. Феличиано яростно опрокинул девку, осмеливавшуюся противиться ему, надавал оплеух и властно овладел ею. В её позе, расслабленной и жалкой, он черпал двойное удовольствие: ему казалось, он бесчестит и подминает под себя проклятый род Реканелли, расправляется с ним и подавляет его, и тем удовлетворял мщение и гнев, а наслаждение обладания юным телом жгло плоть. Феличиано Чентурионе вообще-то не был жесток, но боль потери, в которой для него было сугубое отчаяние, превратила его в деспота. Он делал то, что никогда не позволил бы себе с девицей благородного происхождения, но благородства в этом роду и не было... мерзавцы, убийцы...