Ей снился костер. Пахло травами, Онатарио, что-то бормоча себе под нос, — возилась у очага. "С собой возьму, — сказала Мирьям, расхаживая по вигваму, морщась от боли, глубоко дыша. "Сейчас апрель, к зиме уже можно везти его будет. Или ее, — она остановилась и, уперев руки в колени, помолчав, — продолжила ходить.

— Ложись уже, — велела Онатарио, размахивая тлеющим пучком. "Сейчас все быстро пойдет, — она встала на колени и осмотрела Мирьям. "Все хорошо, — женщина погладила ее по распущенным волосам.

— От него, — подумала Мирьям и уцепилась за руку индианки. "Мэри, получается, брат, или сестра. Не надо ей говорить, она его не помнит. И хорошо, — девушка часто задышала и крикнула: "Больно! Очень больно!"

— Не спеши, — она почувствовала ловкие, ласковые руки Онатарио и закрыла глаза. "Я смогу, — велела себе Мирьям. "Справлюсь. Джон поймет, он же мне друг, и Хаим с Меиром, — тоже, мы же одна семья. Вырастим".

Боль скручивала, рвала все тело. Она услышала откуда-то спокойный голос Онатарио: "Головка. Все хорошо, все хорошо".

— Еще немного, — Мирьям напряглась. "Еще совсем чуть-чуть!"

Она низко, страдающе закричала, и вдруг испугалась: "Почему ребенка не слышно? Он же должен был родиться, я чувствую".

— Не смотри, — Онатарио свернула шкуру. "Ложись, я унесу".

— Что унесете? — Мирьям приподнялась, превозмогая боль, и потребовала: "Дайте мне! Это мальчик или девочка?"

Из шкуры доносился еле слышный, страдальческий крик. "Дайте! — заплакала Мирьям. "Это же мое дитя".

Онатарио развернула шкуру. Мирьям, бросив туда один взгляд, потеряла сознание. Когда она очнулась, в вигваме было прибрано. "Все закончилось, — Онатарио положила ей руку на лоб. "Отдыхай".

Девушка обвела глазами вигвам и увидела сверток. Он шевелился. "Пожалуйста, — Онатарио наклонилась и поцеловала ее, — не надо. Недолго осталось".

— Положите, — сквозь слезы попросила Мирьям, — ко мне. Хоть так…

Индианка тяжело вздохнула. Поднявшись, аккуратно взяв сверток, она опустила его рядом с девушкой. Мирьям протянула руку и, вздрогнула: "Даже не было понятно — мальчик или девочка. За что, за что мне это?".

Она коснулась пальцем покрытой какой-то твердой чешуей, изуродованной ручки младенца, и велела себе не плакать. "К груди не прикладывай, — велела Онатарио, садясь рядом, — ты же видела, что у него с лицом".

— Да, — тихо сказала Мирьям, — видела. Она закрыла глаза и держала дитя за руку, — слушая слабый, затихающий плач. К утру, ручка ребенка похолодела. Онатарио поднялась: "Лежи. Я все сделаю".

Мирьям проводила ее глазами. Свернувшись в клубочек, уткнувшись лицом в шкуры, она заплакала. Мирьям вспомнила изуродованное, без носа и рта, в трещинах лицо, мешки крови вместо глаз, и тихо завыла, прикусив зубами руку.

— Это я, я виновата, — шепнула девушка. "С Мэри же все в порядке, она здоровый ребенок. Это от меня, — Мирьям всхлипнула и услышала голос Онтарио: "Выпей вот это, и спи. Грудь я тебе перевяжу".

Девушка проглотила ложку темного, горького настоя и провалилась в сон.

Мирьям подняла голову. Стерев пот со лба, — в доме было жарко натоплено, — она горько сказала: "Господи, пожалуйста, не надо больше".

Она собрала вокруг себе шкуры и села. Мэри спала, посапывая, положив кудрявую голову на ручку.

— Вырастим, — Мирьям потянулась и погладила волосы девочки. "Все вместе вырастим тебя, милая. Все будет хорошо".

Она взяла глиняный фонарик и, откинув шкуру, прислушалась — в доме было тихо, только где-то на нарах, зачмокав, проснулся младенец. Раздалось хныканье, мать ласково что-то сказала, и дитя затихло.

— Кормит, — Мирьям переступила босыми ногами. "Я бы тоже сейчас — кормила". Она пригляделась и увидела темную фигуру в отдалении.

Гениси сидела, поджав под себя ноги, теребя браслет из сухих ягод на тонком, смуглом запястье.

— Шла бы спать, — Мирьям опустилась рядом и рассмеялась: "К мужу под бок, с ним теплее".

— Моя бабка была белая, — Гениси обхватила руками острые колени. "И все равно, — я боюсь. Ну, то есть, — она поправилась, — с Джоном не боюсь, но как это будет?"

— Будет хорошо, — Мирьям взяла ее руку. "Поплывете в Англию, и станете там жить. Джон говорил же — у него там дом. У вас будут дети, когда травы бросишь пить, — она улыбнулась и поцеловала Гениси в щеку.

— Я в него сразу влюбилась, — горячим шепотом призналась девушка, — как отец вас в лесу нашел и сюда привез. Только ему не говори, — Гениси тихо прыснула и обернулась на шкуру, что закрывала нары.

— Джон был весь комарами покусанный, — неслышно рассмеялась Мирьям, — я же помню. И все равно — влюбилась?

— Ага, — кивнула Гениси и добавила: "Тебе тоже — замуж надо выйти".

Мирьям потерлась носом об ее щеку. Поднявшись, она решительно сказала: "Так и сделаю. Пойдем, — она кивнула, — подержи фонарик, а то отморожу себе все".

Мороз перехватывал дыхание. Крупные, яркие звезды висели в черном небе, снег на заднем дворе переливался серебром.

— Потом я, — сказала Гениси, когда Мирьям присела на деревянное ведро. Она вдруг опустила фонарик и застыла. "Что такое? — недовольно спросила Мирьям. "Холодно же".

В свете звезд ее глаза были совсем черными. "Всадники, — сказала Гениси, наклонив голову. "Много, с юга идут. Буди всех, — коротко велела она. Мирьям, бросившись вслед за ней в дом, успела подумать: "Только бы не Менева. Говорят, безжалостней вождя по эту сторону гор не найдешь. Надо одеваться и немедленно в лес, там отсидимся".

Скенандоа уже стоял в проходе, держа в руках топорик. "Собирайте женщин и детей, — приказал он девушкам. Его смуглое, спокойное, будто высеченное из камня лицо, — чуть дернулось. "Чтобы и духу вашего тут не было, — обернулся он на пороге дома. Шкуры стали откидывать, дети заплакали. Мирьям услышала спокойный голос Онатарио: "Ничего не берите с собой, так идти будет легче".

Джон внезапно тронул ее за плечо. Мирьям сказала: "Я за Мэри. Кинжал у меня".

— Кинжал, — зло подумал Джон. "Тут ни одного мушкета нет, а у Меневы, слухи ходят, — их сотни. Ладно, справимся".

Он быстро, нежно пожал руку Мирьям. Шепнув: "Не бойтесь", — Джон вышел во двор, где индейцы, в свете факелов, проверяли луки.

Мэри, завернутая в парку, потерла кулачками глаза и капризно сказала: "Спать хочу! Ночь!". Мирьям оглянулась — над высокими, бревенчатыми стенами дома горели факелы, бросая багровые отсветы на снег.

— Вот они, — шепнула Гениси, указывая на темную полоску, что приближалась, пересекая белое пространство равнины на юге.

— Не сидите вместе, — Онатарио осторожно поднялась. "Разойдитесь по лесу, как другие. Потом встретимся".

Мирьям устроилась в гуще деревьев, покачивая дремлющую Мэри, и проводила глазами индианок. "Дойдем, — подумала она. "Даже если с деревней что-то случится, — дойдем. Одежду мы взяли, Джон охотиться умеет, и я тоже. Только бы Джон выжил, ему же пятнадцать лет, совсем мальчик. Только бы все выжили".

Лошади приближались. Мирьям, испуганно приставила ладонь к глазам: "Их же тут сотни, если не больше. И мушкеты у них, видно уже".

Стрелы разорвали темноту ночи, несколько всадников упало, раздались выстрелы. Мэри, проснувшись, заплакала. "Тише, тише…, - Мирьям погладила ее по голове. "Страшно, — пожаловалась девочка, глядя на Мирьям большими, набухшими слезами глазами. "Страшно, тетя Мирьям, громко очень".

— Там подземный ход есть, — зашептала Гениси, которая незаметно нырнула под ветви сосны. "К озеру. Отец знает, его еще давно вырыли, при деде нашем. Только отец не уйдет, не бросит воинов, — она посмотрела в сторону дома и коротко, горько вскрикнула.