- А каково настроение рабочих. Бунтовать не собираются?

   - Да какой там бунт, - возразил Шабаршин, махнув рукой. - Я же говорю, что люди всем довольны, никто и не собирается бастовать. Я даже думаю, что появись у нас агитатор, то его первого погнали бы взашей. Накостыляли бы без жалости.

   Я улыбнулся. Все же хорошо, что на предприятии царила стабильность.

   - А как же ты, Иван Андреич? Тебя там еще не пытаются гнать? С какой идеей ты теперь носишься?

   - Эх, Василий Иванович, вы все смеетесь, - осуждающим тоном укорил меня Шабаршин, - а, между прочим, зря! Ведь только из-за моих стараний народ не стал бастовать и не стал отключать станки. Ведь после Обуховской стрельбы много на каких заводах прошли стачки. Да и не на один день. То там завод встанет, то там.... А у нас все тихо было.

   Как же! Привирает он немного, не только из-за его стараний у нас было все тихо. Ведь и мы тоже приложили к этому немало усилий.

   - Вот и хорошо, что тихо, - ответил я, соглашаясь и не желая вступать в глупые дискуссии. - Ты мне скажи, по какому делу ты ко мне пришел. Ведь не просто же так?

   И Иван Андреич кивнул, подтверждая мою догадку. Затем полез в портфель, достал несколько листков бумаги, соединенных скрепкой, и протянул мне.

   - Вот, Василий Иванович, посмотрите. Это отчеты по страхованию наших рабочих. Сколько рабочие отчисляют за страховку, сколько производят выплат по страховым случаям.

   Я принял листы. Пролистал их, не особо вникая, лишь выхватил итоговые суммы. Да отложил в сторону.

   - Ближе к делу, Иван Андреич. Я и так знаю, что страховая на нас хорошо зарабатывает.

   - Это так, - согласился со мной Шабаршин. - Деньги сейчас в страховой крутятся очень хорошие, но в будущем их будет еще больше. Ко мне тут недавно обратился человек с Обуховского завода, беседовал со мной долго. Все выспрашивал меня о наших условиях, пытал меня, на какой ноге я с руководством, то бишь с вами. Почти целый день я с ним говорил, много чего показывал, объяснял. Я так понял, что он теперь на Обуховском пытается организовать профсоюз по нашему подобию. Не знаю, правда, насколько ему это позволят, но для нас это и не важно. Важно другое. Он, так же как и мы собирается страховать рабочих. И очень уж он выспрашивал меня о конторе, где мы страхуемся. Думаю, что довольно скоро и обуховские рабочие туда придут и принесут свои деньги.

   Он замолчал, пристально вглядываясь мне в глаза. Ожидал моей реакции.

   - Ну, и? - не понял я, сдвинув брови к переносице.

   - Как? - воскликнул он. - Деньги-то какие они принесут для страховой!

   - Ну, это-то я понял. И что из этого?

   - Василий Иванович, да как же вы не понимаете! Вам необходимо срочно, буквально завтра же выкупить эту страховую компанию. Нельзя упускать такую возможность.

   Я хмыкнул. Вот уж не ожидал от этого правдолюба коммерческой жилки.

   - А ты, Иван Андреич, наверное уже и о цене сумел договориться?

   - Нет еще, не успел, - честно ответил он мне. - Но уже намекнул хозяину, что надо бы поделиться долями, иначе мы уйдем в другую контору.

   И тут я засмеялся. Беззлобно и по-доброму. Нет, действительно, не такого я ожидал от профсоюзного лидера. Не должен он помогать кровопийцам-эксплуататорам зарабатывать деньги.

   - Ты что же, ограбить его предлагаешь? Хочешь, чтобы мы отняли его бизнес?

   - Зачем ограбить? - возмутился Шабаршин. - Выкупить часть страховой конторы. Почву я уже подготовил, так что можно уже вести переговоры. Клиент, как говорится, созрел. Пятьдесят процентов он согласен уступить.

   Тут он мне слукавил. Спустя несколько дней я вел непростые переговоры с хозяином страховой, уговаривал его уступить долю в своей компании. Тяжело мне пришлось, несколько часов долгих обсуждений и споров. Хозяин страховой ни при каких обстоятельствах не хотел терять контрольный пакет, не желал выпускать из своих рук управление. И никак не соглашался продать мне половину акций, как заведенный повторял о контроле и злился на мою настойчивость. Но при этом понимал, что меня нельзя упускать, я легко могу перейти к другому страхователю, а это для него было крайне невыгодно. В итоге, ближе к вечеру мы наконец-то сошлись на равных долях, мне переходит сорок девять процент акций, у хозяина остается без одной акции пятьдесят процентов, а оставшийся процент уходит нашему профсоюзу, а точнее самому Шабаршину, что из личных накопленных долгим трудом денег сумел выкупить этот важный пакет. Через несколько дней сделка завершилась, и я стал совладельцем страховой компании, обеднев при этом на сорок пять тысяч рублей. Очень важный нюанс - деньги, что я заплатил за пакет акций, были лично моими и потому никакого отношения к "Русским Заводам" страховая компания не имела. Деньги мне тоже пришлось поискать. После недолгих раздумий я решил продать свои облигации, которые я купил на богатое приданое. Продал их со значительным дисконтом своему знакомому Цветкову Петру Платоновичу, с которым познакомился на вечеринке у братьев Александровых. Зашел к нему в гости впервые с момента нашего знакомства. Тот обрадовался, напоил меня ароматным вином, познакомил со своими владениями. В общем-то, его конторка была небольшой. Пара комнат на первом этаже жилого здания, да пара человек персонала. Но по обстановке было видно, что дела у господина Цветкова идут весьма неплохо. Богатая мебель, ковры, электрические светильники. Моему предложению о выкупе облигаций он обрадовался и после небольшого торга их приобрел. Как я говорил ранее, с некоторым дисконтом, а вернее со скидкой в три тысячи. Жалко было, конечно, терять деньги, но я пошел на это, ибо выкупить страховую было важнее. А нашему главному банкиру господину Моллеру я высказал свое презрительное "фи" за то, что тот отказался выкупить мои облигации по номиналу. Не положено, понимаете ли!

   В середине июля мою скромную обитель посетила любимая теща. Приехала она с несколькими чемоданами и обосновалась у нас надолго. На мой незаданный немой вопрос, она ответила, что собирается помогать своей любимой дочери принимать роды, а потом следить за малышом, пока тот не встанет на ноги. Вот и называется - приехали. Теща у меня была хоть и любимой, но очень уж властной женщиной. С первых же дней она задвинула Зинаиду на вторые роли и взяла прислугу в крутой оборот. Уж как они раньше страдали под пятой Зины, но теперь, после первой недели под управлением новой хозяйки, они по достоинству оценили великодушие моей экономки. Хоть и строга она была и порою могла дать хлесткого леща сильной ладонью, но все же по сравнению с моей тещей Зинаида была словно агнец божий, то есть совершенно безобидной. И вот сейчас с утра, лежа в своей кровати и поглаживая Маринкин живот, я слушал, как теща устраивает внизу жестокий разнос прислуге. Судя по ее громкому недовольному голосу, на орехи доставалось нашей новой работнице.

   - Послушай, Мариш, - шепотом обратился я к супруге, - а может ты поговоришь с мамой? Попросишь ее уехать?

   Маринка хмыкнула, прижалась сильнее.

   - Шутишь что ли?

   - Нет, я серьезно. Слишком уж она круто здесь за нас взялась. Прислугу гоняет, тебя заставляет делать ненужные вещи, ко мне какие-то претензии. Она всегда такая?

   - Да, всегда. Но у себя дома она еще хуже. Да ты не волнуйся, я ее знаю. Она только для виду кричит, но внутри она добрая.

   Я задумчиво произнес:

   - Это где-то очень глубоко внутри.... А зачем она вообще приехала? Разве бы мы сами не справились? Она за тебя не родит, врачи тебе и без нее помогут. А с ребенком мы как-нибудь и сами справимся..., - и тут я чуть было не ляпнул "не впервой", но вовремя прикусил язык. Пришлось бы потом оправдываться.

   Вообще Маринка могла на меня обидеться. При ней я не скрывал своей неприязни к манерам общения тещи, да она и сама была от этого не в восторге. Говорила, что раньше, когда она еще жила в доме родителей, ее мать часто устраивала ей нудные и продолжительные нравоучения, чем доводила Маринку до белого каления. Доставалось от тещи и Степану Ильичу, моему свекру, но тот, в отличие от эмансипированной, но послушной дочери, уже давно не сдерживался и скандалил со своей женой чуть ли не через день. А бывало, что и кулаки в ход пускал.